Янка Купала

Зимой

Колядная ночка весь мир покрывает, Над белой от снега землею бредет; Метелица в поле гудит, завывает, И ветер спокойно заснуть не дает.

Он воет в трубе и затихнуть не хочет,— Звучит его песня могильной тоской; То стонет, то плачет, то дико хохочет, Как будто смеется над долей людской.

Дорожки и стежки метель заметает, Невесть где болото, где пашня, где лог; И где-то с метелицей в лад завывает, Бредет за поживою из лесу волк.

И синее небо от звезд не светлеет, И месяц исчез за метельною мглой, Нахмурилась ночь, и мороз не слабеет, Снег сыплет и сыплет, как белой золой.

Прохожему горе такою порою,

С дороги собьется, тропы не найдет, Легко ему здесь поплатиться душою — Метелью засыплет, зверье разорвет.

Но кто это ночью, метельной такою, Лишился покоя и полем идет,

Идет, опираясь на палку рукою, И сзади и спереди ношу несет?

Но кто это, хату покинув, шагает

В такое ненастье ночною норой?

Как жутко на сердце, душа замирает: Крестьянка с младенцем плетется домой.

История старая: бедная Ганна

На хлеб заработать в поместье пошла, Нуждою и горем гонимая рано

От хаты своей, от родного угла.

Семнадцатый год шел Ганнусе пригожей, Ей только б теперь припеваючи жить, Гулять, и работать, и даже, быть может, Кого-то любить, чтоб вовек не забыть.

На зависть подругам своим, на досаду, Красавицей девушка эта слыла, Но вот красота отняла и отраду

И радость навек у нее отняла.

О молодость, молодость! Сколько с собою

Ты горьких ошибок приносишь подчас.

Ты сердце волнуешь, играешь душою, Ты путаешь мысли и чувства у нас.

И я побеждал то, что жить мне мешало, Я тоже надеялся, тоже мечтал,— Ты ж, молодость, злою мне мачехой стала…

Да что говорить! Я тебя и не знал!

Смотрела Ганнуся на свет этот божий

И верила людям неверным она;

Была эта девушка очень похожа

На тех, что в деревне встречались и нам.

Слуг разных в поместье немало найдется — И добрых и честных, но встретишь и злых.

Тимох лучше всех, и за ним не ведется

Поступков, которые есть у иных.

Пригожая девушка, парень пригожий — Два любящих сердца людей молодых, Забудут они даже свет этот божий, Как кровь молодая взыграет у них.

Кто в юные годы любви не изведал, Хотя бы на миг ее не повстречал?

Кто милой о чувстве своем не поведал

И ей в тишине обо всем не сказал?

И ровня и пара Ганнуся с Тимохом.

Беднячка она, да и он не богат.

Любили друг друга, жениться б не плохо,— Но счастье прошло мимо рук, словно клад.

И парня-беднягу угнали далеко, Забрили в солдаты — его ты не жди!

И Ганна осталась совсем одинокой, А доля ее — хоть на свет не гляди.

Сегодня, в такую-то стужу, плетется

С несчастьем своим и с отрадой своей, Хоть воет метель и хоть дико смеется, Как люди чужие, хохочет над ней.

Идет и идет. Снег все падает с неба, И плачет ребенок. Ночь, жутко… беда.

В котомке краюха промерзшего хлеба, Фунт сала, что дали за труд: коляда.

Идет по сугробам, по снежной дороге,— Как путь этот трудный ее истомил,— А ветер холодный и руки и ноги

Давно заморозил и заледенил.

*

Лежит среди поля широкого

В постели пуховой из снега,—

С ребенком усни, одинокая,

Не встретить вам лучше ночлега.

Не бойтесь, от ветра и холода

Метелица снегом укроет,

Затянет вам песню протяжную,

И волк с нею вместе завоет.

Но посвисты вихрей могильные

И жалоба волчья над бором

Пускай не пугают вас, бедные, Печальным своим приговором.

И небо такое ненастное

Пускай не страшит темнотою,

И ваша судьба горемычная

Пускай вам не кажется злою.

Иль хаты встречали вас ласковей, Чем это вот снежное поле?

Скажи мне, жена ты безмужняя, Была ли светлей твоя доля?

Жила ль с тобой молодость ясная, Что песни веселые пела,

Могли ли жалеть люди добрые?

Что люди? Какое им дело?

Подумай, моя горемычная,

Я в песню сложу твои думы,

С тобою споем мы протяжную,

Споем под метельные шумы.

*

Всю жизнь обездоленный стонет, Дней лучших ему не видать,

Царь-голод несчастного гонит

Кровавого хлеба искать.

И хату спешит он оставить,—

Да вряд ли имел он ее,—

От бедности хочет избавить

Свое горевое житье.

И вот уж бедняк богачами

Затравлен, кругом обойден,

Он днями идет и ночами,

С дороги сбивается он.

Он в сети легко попадает,

Что недруг расставил тайком.

Богатый беднягу лишает

Всей силы, как есть, целиком.

Заплатит жестокой обидой

За кровь, за мозоли, за труд, Медяк ему даст он для вида:

Работал, мол, ты не за кнут.

Всю силу возьмет понемногу,

Признает негодным к труду,

Погонит тернистой дорогой

На горе ему, на беду.

Утратит бедняк несчастливый

Здоровья и силы расцвет,

Пойдет через бор, через нивы

С бедняцкой котомкою в свет.

*

Ты, видно, уж дремлешь, девчина!

Не спи, мы еще пропоем!

Эй, что там, калина-малина!..

Нам петь будет легче вдвоем.

Ты песнею будешь довольна,

В ней горькое горе твое,

Ну, слушай, хоть сердцу и больно, С твоей моя доля поет!

*

Ты помнишь, Ганнуся, как матушка в лапти

Впервые тебя обрядила,

Как ты подрастала и жесткую, грубую

Рубашку на теле носила?

Ты, в поле трудясь, голодала и плакала, Ты вдоволь не видела хлеба,

На пастьбу гоняла ты стадо крестьянское, Не видела милости неба.

Томил тебя зной, ты, одетая в рубище, Слезой обливалась кровавой.

А осень студила ненастьем безжалостно, Ты зябла в одежде дырявой.

И шла ли ты в иоле широкое, вольное, И шла ли обратно ты с ноля,

Никто не встречал тебя лаской приветливой — Ни свой, ни чужой и не доля.

Ты выросла, стала пригожею девушкой, Но жизнь тебе горькую дали,

Семья твоя бедной была, обездоленной,— И в люди тебя отослали.

Послали на хлеб тебя черствый и горестный, Бездомной по людям ходила,

Не зная заботы и ласки родительской, Навек ты себя погубила.

Все смотрят теперь на тебя, на заблудшую, И все над тобою смеются,

И кровью все сердце твое обливается, И слезы из глаз твоих льются.

Еда не мила тебе вовсе хозяйская, Кусок, этот считанный каждый, А в зыбке от крика дитя надрывается, Наследник твой плачет сермяжный.

Ни мать, ни отца этим ты не утешила, С ребенком ты лишняя в хате,