Отдавала ли себе отчет Мария, что попала в ловушку? Безусловно, поскольку она не раз повторяла своим друзьям, в частности Маджи Ван Зайлен: «Что произойдет со мной, если я не буду петь? Чем я буду заниматься, чем интересоваться, если у меня не будет моей музыки?»
Подобных вопросов не задает женщина, уверенная в том, что ее любят. И все же стоило только Аристотелю появиться на горизонте, как она тут же бросалась в его объятия. Забыв о своей гордости, она безропотно исполняла все его желания. Однако не всегда. Между двумя греками все чаще разыгрывались бурные сцены с криками и взаимными упреками. Все-таки Каллас в глубине души оставалась самой собой! Тигрица по-прежнему выпускала когти. Но когда утихал гнев, она превращалась в ласковую кошечку с бархатными лапками…
Со своей стороны Менегини, одиноко тосковавший в своем прекрасном доме в Сирмионе, посчитал, что о нем слишком быстро забыли. Взяв на себя роль Кассандры, он начал выступать в прессе с пессимистическими прогнозами по поводу профессионального будущего своей бывшей супруги. Вскоре его стали одолевать соображения делового характера. Он начал жалеть о том, что проявил слишком большое великодушие, когда согласился на развод по «обоюдному согласию». Теперь он решил сделать все, чтобы его официально признали брошенным мужем, что позволило бы ему считаться потерпевшей стороной и пересмотреть раздел имущества на более выгодных для него условиях. В подтверждение своих претензий он предъявил фотографии Марии, выходившей из ночного заведения в обществе Онассиса, а также сидевшей с ним за ужином в ресторане. Короче говоря, Менегини хотел во что бы то ни стало добиться того, чтобы его официально признали рогоносцем! Каллас ничего не оставалось, как сыграть комедию оскорбленной добродетели и поклясться честью, что Онассис был для нее всего-навсего лучшим другом!
Тине, бывшей супруге Онассиса, повезло больше. Едва успев развестись, она снова вышла замуж за английского лорда, причем ее дети нисколько не возражали… Однако ее пример не вдохновил Аристотеля поступить так же.
Итак, коротая время между двумя круизами, Мария продолжала свою оперную деятельность, которая сворачивалась на глазах. За весь 1962 год она выступила только в двух представлениях в театре «Ла Скала», 29 мая и 3 июня, как всегда, в «Медее».
Помимо этого она ограничилась записью дисков и концертами, что было не столь опасно для ее голосовых связок, а также выше оплачивалось. 27 февраля Мария пела в Лондоне отрывки из опер с оркестром под руководством дирижера Жоржа Претра. Увы! Впервые английская пресса выступила с суровой критикой. Вот что писали о ней в «Тайм»: «Многие звуки, воспроизводимые теперь Каллас, нельзя назвать красивыми. Они пронзительные, хриплые, неустойчивые и даже фальшивые. На оперной сцене или даже на диске ее драматическое исполнение и чрезвычайная музыкальность сглаживают эти недостатки: на концерте же подобные качества не имеют времени проявиться».
К счастью, английская публика не собиралась прислушиваться к мнению критиков и принимала певицу с прежней теплотой. Однако Мария была слишком проницательной и требовательной к самой себе, чтобы успокаивать себя этим ложным успехом. Позднее, все в том же Лондоне, она запретила выпуск нового диска, потому что посчитала запись не достойной себя. Как раз в это время Мария узнала новость о неудавшемся самоубийстве Евангелии, что послужило поводом для нелестных комментариев журналистов в ее адрес. Ее престарелый крестный отец, доктор Лонтцаунис, сообщал ей о состоянии здоровья матери. Мария высказала готовность оплатить расходы по лечению Евангелии «предпочтительно в Европе, потому что здесь дешевле всего»… Ни при каких обстоятельствах певица не забывала заботиться о своем кошельке.
Между тем Каллас ждали с концертами во многих городах Германии, что совпало по времени с улучшением состояния ее голоса. Она прекрасно справилась с отрывками из оперы «Кармен». Какая жалость, что певице не нравилась героиня Визе! Затем она в последний раз вышла на сцену «Ла Скала». Выступление вскоре превратилось для Марии в путь на Голгофу. Певица мужественно карабкалась вверх по ступеням. Каждая высокая нота давалась ей с неимоверным трудом, каждый высокий аккорд оркестра отзывался резкой болью. И все же она дошла до конца, проявив героизм, присущий только настоящим мастерам. Проявляла ли певица когда-либо раньше подобный героизм, свидетельствовавший о ее беззаветной любви к оперному искусству?
В том же 1962 году Мария перенесла достаточно сложную хирургическую операцию и больше не выступала, за исключением короткой телевизионной передачи, состоявшейся в ноябре в Лондоне.
В 1963 году Каллас появилась на сцене только в мае и июне, и то лишь с концертами. О театральных представлениях не было и речи! Прозвонил ли колокол по певице исключительной судьбы? Пришел ли конец идолу? Нет. Следующий год вернул нам легендарную певицу. Возможно, это была не совсем та Каллас, которая получила мировую известность благодаря своему виртуозному исполнительскому мастерству. Похоже, певица утратила былую волшебную силу. Однако в любом случае это была артистка, обладавшая способностью магического воздействия на публику.
Возрождение звезды произошло в один из вечеров 1964 года на сцене парижского театра «Опера», а годом раньше в театре на Елисейских Полях публика принимала ее с исключительной теплотой.
Однако прежде чем предстать перед публикой, которая внушала ей определенные опасения, Мария строила грандиозные планы: «Трубадур» в Лондоне, «Травиата» в Париже, «Орфей» в Далласе, «Медея» в Нью-Йорке… Все эти проекты остались только благими намерениями. Марию по-прежнему мучила нерешительность. В одном случае она не могла определиться с дирижером оркестра, в другом — выбрать декорации или же режиссера-постановщика. Как только принималось какое-либо конкретное решение, Мария тут же выдвигала новые требования. В какой-то момент речь шла даже о фильме: полмесяца оперная дива с самым искренним видом заявляла, что с огромным удовольствием примет участие в съемках. Затем ее планы неожиданно переменились. Столь странная особенность характера приводила к тому, что с Марией ни о чем нельзя было заранее договориться. Она постоянно оказывалась на распутье, раздумывая, какую дорогу выбрать. Неуверенность в себе и в окружавших ее людях подтачивала ее нервы и силы. В действительности же, если Каллас находила множество причин не выйти на сцену, то это происходило потому, что она боялась подписывать контракты из-за возникших проблем с голосом.
Вот что она писала в письме, адресованном ее подруге Джульетте Симионато в ноябре 1963 года: «Ты не можешь представить себе, с каким волнением я читала твое письмо. Видишь ли, моя дорогая, возможно, со стороны я похожа на холодного и расчетливого человека, но ты же знаешь меня лучше других. Тебе известна моя, возможно, глупая «простота». Чем больше людей смотрят на меня и наблюдают за мной, тем меньше я даю им повода сплетничать. Что же касается меня, то я отношусь к тебе с большой симпатией. Мы провели вместе столько часов еще задолго до того, как я стала вздорной и несчастной Каллас из-за ответственности, которую несу. Как бы мне хотелось еще петь и говорить с тобой, моей истинной подругой… Но мы находимся так далеко друг от друга… Я переехала в Париж, поскольку здесь у меня много работы, так же как и в Лондоне… Как бы я хотела немного походить на тебя в отношении к работе. У меня нет твоей силы воли, вопреки тому, что говорят обо мне. У меня никогда не было сил, чтобы работать, как ты. Возможно, что в сорок лет я стану более сильной духом. Что ты думаешь об этом? Есть ли у меня надежда? Синусит… Вспомни «Медею» с постоянным обращением в госпиталь! Это было таким тяжелым для меня испытанием, что я потеряла веру в себя… В психологическом плане я осталась уязвимой и незащищенной. Невозможно вести борьбу в таких условиях. Я заранее проиграю. Прошу тебя, никому об этом не говори. Мне нужна победа, и чтобы никто ничего не знал. Хочется быть такой же сильной, как десять лет назад. Я буду стараться, жизнь продолжается… Вспоминай меня, и если у тебя будет свободная минута, пиши мне, я люблю получать от тебя письма. Нежно тебя целую. Твоя Мария».
