«Надо, чтобы голова крепко держалась на плечах, иначе ее снесет волной», — сказала она в одном из своих многочисленных интервью. Впрочем, была ли Каллас способна противостоять этой волне? Невозможно с полной уверенностью ответить на этот вопрос. Мария отдавала себе отчет в том, что превратилась в живую легенду и что это таило в себе большую опасность.
В Нью-Йорке Мария увиделась с отцом. Во время телевизионной передачи, где она появилась вместе с ним, Мария только и говорила о том, как ей приятна эта встреча. Георгиос заметно постарел, но Мария, похоже, с гордостью выставляла его на всеобщее обозрение. К Евангелии, напротив, ее отношение нисколько не изменилось. Она по-прежнему была враждебно настроена против матери. Следует признать, что и мать певицы платила ей той же монетой. Возможно, именно тогда Мишель Глотц увидел на одном из представлений в «Метрополитен-опере», как примадонну самозабвенно освистывала собственная мать. Все может быть. Достоверно только одно: проживание в одном городе не способствовало сближению матери и дочери. Когда один назойливый журналист затронул эту щекотливую тему, Каллас уклонилась от ответа или же, потеряв над собой контроль, произнесла несколько гневных слов. На этот счет мнения очевидцев расходятся.
В Нью-Йорке Мария встретилась и с Эльзой Максвелл. Престарелая сильфида, доказывая, что у нее еще оставался порох в пороховницах, легко завлекла Марию в свои сети. Каждый день в гостиницу «Вальдорф Астория», где остановились супруги Менегини, Эльза присылала приглашение на ту или иную великосветскую вечеринку. И хотя Каллас недолюбливала Максвелл, она все еще находилась под ее влиянием и, что самое удивительное, — побаивалась ее. Певица была отнюдь не единственной, кто испытывал к Максвелл столь странное чувство. В Америке газетные сплетники устанавливают свои законы в обществе.
И вот Мария уже превратилась в завсегдатая развлекательных заведений Бродвея и дискотек Гринвич Виллиджа. От этих ночных вылазок она получала удовольствие, сравнимое с радостью юной девицы, только что выпорхнувшей из стен закрытого пансионата.
Менегини уже начал замечать, что Мария постепенно отдаляется от него. Вместе с тем Баттиста понимал, что он не в силах бороться с бурным потоком, уносившим его жену. Отныне роли супругов переменились: в первые годы совместной жизни Менегини, богатый мужчина, играл роль доброго Деда Мороза перед девушкой, которая нуждалась в его поддержке. Теперь же Мария была всемирно известной певицей-миллионершей, в то время как ее престарелый муж ограничивался ролью ее импресарио. Правда и то, что Мария всегда демонстрировала самые нежные чувства по отношению к супругу. Однако только на людях. Когда же чета Менегини оставалась наедине, атмосфера резко менялась. Искусство, требовавшее от Марии полной отдачи, нападки одних недоброжелателей, насмешки других — все это не способствовало проявлению нежности к супругу. Менегини вынужден был довольствоваться ролью лица, сопровождавшего примадонну.
Похоже, эта роль вполне устраивала его. В своих воспоминаниях он с удивительным простодушием на все лады расхваливал самого себя: «За какой-то год Мария стала даже в Америке певицей номер один. Ей уже не было нужды числиться для престижа артисткой «Метрополитен-оперы». Зачем же тогда отдавать все свои силы этой сцене без достойной финансовой поддержки? Этого мнения придерживался именно я. С самого начала ее карьеры мы условились с ней, что я займусь финансовой стороной ее работы. Наш союз работал без сучка и задоринки. Марию часто обвиняли в скупости. Это были несправедливые обвинения…»
Титта, как мы видим, весьма галантно старался «реабилитировать» свою жену. Однако, по свидетельством многочисленных очевидцев, Мария была прекрасно осведомлена о «рыночной стоимости» своего «товара» и вовсе не собиралась продавать его по бросовой цене. Вот что по этому поводу говорил Менегини: «Моя жена была самой высокооплачиваемой певицей в истории оперного театра. Никто из выдающихся певцов, даже Карузо, не зарабатывал столько, сколько она. С того момента, как я познакомился с Марией, я понял, что в мои руки попал исключительный по качеству артистический товар. Для меня Мария-певица была товаром. После того как долгие годы я с успехом торговал кирпичами, я взялся за продажу ее голоса. Главное, что этот товар был высшего качества…»
Повторение слова «товар» проливает свет на то, как Менегини относился к искусству, сравнивая самый знаменитый в мире голос с кирпичами… И все же будем к нему справедливы. Он очень выгодно продавал свой товар. Если Мария получала огромные по тем временам гонорары, то этим она в первую очередь была обязана такому талантливому продавцу, каким был ее муж. Впрочем, последнему удалось воспользоваться результатами своего труда, когда Мария ушла из жизни.
А в настоящий момент певицу уже ждали другие контракты: концерт в Мадриде, «Травиата» в Лиссабоне, затем, в апреле 1958 года, последовало возвращение на сцену «Ла Скала» в опере «Анна Болейн».
Нельзя сказать, что Мария без опасения возвращалась в Милан. Еще не был забыт скандал 2 января. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как в Риме некоторые горячие головы едва не предали певицу суду Линча! Сможет ли она еще раз противостоять разгневанной толпе? Сможет ли вновь выслушивать грязные оскорбления в свой адрес? Хотела ли Мария силой своего таланта обезоружить врагов?
Испытывала ли она желание доказать всем, что она — единственная звезда на небосклоне оперного искусства? Богиня бельканто? Как бы там ни было, но в конце первого представления гром аплодисментов и восторженные возгласы публики стали доказательством того, что она вновь покорила сердца зрителей.
Однако, как мы уже отмечали, певице никогда не удавалось до конца испытать радость: возвратившись на улицу Буонарроти, супруги Менегини увидели, что их дом был разукрашен непристойными рисунками и надписями. Кроме того, и в самом театре «Ла Скала» была не самая теплая атмосфера. Гирингелли даже не пытался скрывать свою неприязнь, которую с давних времен испытывал к Каллас. Теперь же директор театра никогда не заглядывал в ее гримерную, а когда встречал ее в коридоре, то делал вид, что знать ее не знает. Прошло немного времени, и наша тигрица выпустила когти. «Я не буду петь в «Ла Скала» до тех пор, пока театром руководит Гирингелли», — заявила Мария.
А пока, чтобы немного передохнуть в покое и тишине, прежде чем выступить на той же сцене в опере «Пират», Мария вместе с мужем укрылись от посторонних глаз в Сирмионе, где годом раньше супруги приобрели дом.
Сирмион… На самом краю полуострова, старый город отражается в водах озера Гарда, навевая воспоминания о прошедших днях. Приезжий сразу почувствует себя на краю света… при условии, что он выберет для приезда в здешние края любое время года, кроме лета, когда тихий Сирмион превращается в шумную ярмарку, где дым стоит коромыслом. Однако в ту весну 1958-го город еще предоставлял возможность передохнуть усталым путникам. Здесь Мария получила целых две недели полноценного отдыха. И эти полмесяца она провела в обществе Баттисты… Супруги еще не догадывались, что дни их совместной жизни уже сочтены. Не пройдет и года, как в их жизнь ворвется торнадо по имени Онассис. Он перевернет их судьбы. Слушая, как Мария ради собственного удовольствия играет на пианино или же работает над партитурой оперы «Пират», предчувствовал ли Баттиста, что вот-вот закончатся мгновения спокойного и тихого счастья? Мог ли он предположить, что этот единственный в мире голос навсегда умолкнет для него? Он уже заметил, что Мария больше нисколько не похожа на ту застенчивую девушку, которую однажды вечером он встретил в Вероне. Вместо того чтобы насторожиться, Баттиста упорно не желал замечать перемен.
Могла ли Мария, осваивая сложнейшую роль Имоджене с той легкостью и скоростью, которые вызывали оторопь у всех, кто видел, как она разучивала партитуру, предположить, что это был пик ее славы? Что не пройдет и нескольких месяцев, как все в ее жизни покатится в тартарары? Когда голос Каллас не сможет воспроизводить божественные звуки, потрясавшие весь оперный мир, жизнь потеряет для нее всякий смысл, а адские муки станут ее постоянными спутниками.
