— Звонили из больницы… — сказала она. — Восемь переломов. Но внутренние органы не пострадали.

Соня приняла к сведению эту медицинскую сводку без всякого интереса, лишь пожав плечами. Фрау Феликс все еще не уходила.

— Я хотела перед вами извиниться. Я была к вам несправедлива.

Она протянула Соне руку, и та пожала ее.

— Я к вам тоже.

Она открыла ей дверь. Фрау Феликс помедлила на пороге.

— А если вам станет лучше, она приглашает вас к себе на чашку чая. У нее в квартире. В шестнадцать часов.

Соня опять легла в постель и попыталась не повредить свой «кокон» с чувствами. Будильник показывал восемь, когда ее разбудил стук в дверь.

— Room service, — услышала она мужской голос.

Это был Боб. Он с виноватой улыбкой держал в руках поднос с завтраком.

— Прими мои соболезнования по поводу всей этой истории, которая с тобой приключилась, — сказал он.

— Бывают истории и похуже, — ответила она и, взяв поднос, закрыла у него перед носом дверь. Без злости, но довольно решительно.

Только наливая себе кофе, она заметила, что это был завтрак на двоих. Она забралась с подносом в постель и включила телевизор. В некоторых центральных районах страны было объявлено чрезвычайное положение в связи с угрозой наводнений. Метеорологи ожидали продолжения осадков.

Проснувшись, она почувствовала, что на животе у нее что-то сидит. Она вскрикнула и вскочила на ноги. Поднос с грохотом и звоном полетел на пол.

Она с бьющимся сердцем принялась собирать осколки посуды и остатки завтрака. Случилось то, чего она боялась: она сделала резкое движение, и «кокон» разбился. Все, что она в него упрятала, вновь ожило и предстало перед ней во всей своей реальности. Она достала чемоданы, сняла со шкафа дорожную сумку на колесиках и начала собирать вещи.

От туч протянулись до самой земли темные шлейфы дождя. Сграффити на мокрых фасадах побледнели. Овощи на огородах давно скрылись под водой, а Флюмелла, деревенская речка, которая летом обычно пересыхала, вышла из берегов, потому что русло ее перекрыли коряги и поваленные деревья.

Разбором этой плотины занимались немногочисленные члены добровольной пожарной дружины, днем работавшие в деревне или в своем хозяйстве. Другие закладывали окна нескольких постоянно затопляемых подвалов мешками с песком.

Анна Бруин стояла перед дверью своего магазина в ожидании хоть каких-нибудь событий, которые нарушили бы ненавистную монотонность деревенской жизни.

Послышался неторопливый стук копыт, затем показалась карета «Гамандера». Курдин с мрачной миной помахал ей рукой. Она ответила на приветствие. В карете сидел тот седоволосый мужчина, похожий на индуса. Наверняка спешит на двухчасовой автобус. Как-то раз он хотел купить у нее зеркало, а она, дура, не смогла обслужить его как следует, потому что у нее не нашлось ни одного зеркала. Теперь вот заказала на следующую неделю, а он уезжает. Интересно, будут ли сегодня новые гости?

Через минуту телефон зазвонил. На дисплее высветилось «Малу». Соня выключила телефон.

Она уже собрала чемоданы. Остались только грязные кроссовки. Сначала она решила бросить их здесь, но потом передумала и сунула их в полиэтиленовый пакет. Пригодятся в Намибии, подумала она.

Было всего половина третьего. Еще полтора часа до «чаепития» у Барбары. Так она и разбежалась — пить чай с этой стервой! Она просто поставит ее в известность о том, что увольняется — с сегодняшнего дня, с этой минуты! — и уезжает на следующем автобусе. Для этого ей не нужны ни чай, ни пирожные. Для этого достаточно трех минут.

Она включила телевизор. Все еще продолжительные дожди. На транспортной магистрали Север-Юг уже начались перебои в движении. Поврежденные оползнями участки железной дороги, затопленные автотрассы.

Она пролистала все ток-шоу и дешевые сериалы и выключила телевизор.

А что, если и здесь нарушится работа транспорта? Из-за каких-нибудь смытых мостов, засыпанных дорог или заснеженных перевалов? Мысль о том, что, возможно, придется остаться здесь, в отрезанной от внешнего мира деревне, в этом отеле, в этой комнате, в этом обществе и в этом состоянии, была невыносима.

Она не могла ждать до четырех. Ей нужно было немедленно уехать. Прямо сейчас.

Не успела она нажать на кнопку звонка, как дверь открылась, и из квартиры вышла одна из молодых горничных-албанок.

— Фрау Петерс у себя?

Девушка кивнула:

— Да, фрау Петерс.

Соня поднялась по лестнице на первую площадку. Двери в ванную, в кухню и в спальню были закрыты. Приоткрыта была лишь дверь на винтовую лестницу.

В круглой комнате в башне никого не было. Банго тоже не спешил ее приветствовать.

— Барбара! — позвала Соня.

Никто не ответил. Албанка явно ее не так поняла. Наверное, решила, что она спрашивает, не здесь ли живет фрау Петерс.

Соня повернулась и хотела уйти, но вдруг услышала щелчок дверного замка, а потом шаги на лестнице. Она уже открыла рот, чтобы крикнуть: «Барбара, я уже здесь, наверху!», но что-то ее остановило.

Тихие шаги на лестнице были какого-то странного кобальтово-зеленого цвета. Приблизившись, они обрели некий размытый контур. Потом появилось мерцание. Цветной туман. Ореол испарений.

У Сони перехватило дыхание. Она стала отчаянно искать укрытие. Заметив дверь на балкон, опоясывавший башню, она тихо открыла ее и вышла наружу.

Балкон, шириной не более полуметра, с низким зубчатым парапетом был выложен глазурованными плитами, которые от дождя стали скользкими, как лед. Все сооружение висело в воздухе на головокружительной высоте — Соня не раз с ужасом отмечала это снизу.

Пригнувшись, она продвинулась к самому дальнему от двери окну и осторожно заглянула внутрь.

Он похудел. Его лицо, которое даже во время их последней, трагической встречи еще хранило на себе следы частых деловых банкетов, превратилось в лицо аскета. Глаза глубоко запали. Сквозь трехдневную бороду отчетливо проступали скулы.

Но главная перемена в его внешности была связана с цветом его лица. Оно было бледным. При том, что этот человек даже на бракоразводный процесс явился загорелым и, где бы они ни жили, всегда имел свой собственный солярий, а выбирая отель, предпочитал отказаться от лишней звезды, чем от солярия.

Он был одет в слишком просторный синий спортивный костюм с тремя белыми полосками. В руках он держал чемоданчик с инструментами. Судя по всему, довольно тяжелый.

Оглянувшись, он направился прямо к ее окну. Как будто увидел ее. Она пригнулась. От водостока на медной крыше отломалось последнее звено, и дождевая вода то с громким плеском падала на парапет, то бесшумно лилась мимо, вниз.

Когда Соня снова отважилась заглянуть в комнату, он возился со своим чемоданчиком. На ковре стояли пять маленьких пластмассовых канистр с прозрачной жидкостью. В одноразовых перчатках, с отверткой в руке, высунув от усердия язык, он подсоединял тонкий провод, ведущий от какой-то сумки, к электронной детали на одной из канистр. С таким же выражением он раньше колдовал над каким-нибудь музыкальным центром класса high-end или укладывал в чемодан свое снаряжение для очередной переподготовки в качестве майора артиллерии, в этой смешной форме, которой так гордился.

Наконец он подсоединил провод и поставил канистру к окну, спрятав ее за шелковой шторой. Потом отмотал побольше провода и проложил его под ковром.

Соня, словно парализованная, смотрела, как он готовит свой теракт. Он делал все с той же педантичностью, с какой укладывал в корзину все необходимое для пикника, загружал багажник вещами перед отъездом в отпуск или украшал традиционную рождественскую ель «маман». С той же педантичностью, которой она в свое время ничего не в силах была противопоставить, кроме своей растущей неряшливости, в сущности, не отвечавшей ее характеру.