— Она ушла, видно, к соседке, — Трушин махнул рукой, — вон по той тропинке. Там кто-то закричал так жалостливо, она и подалась туда.
— Надо подождать. Или положить деньги да уйти? — предложил Громов.
— Обидится, — сказал Лебедь, — давайте подождем, и пусть Роман ее поблагодарит.
Трушин вспыхнул от удовольствия:
— Ну почему я. Все давайте… Скажем спасибо. Или вот Герман Иваныч на каком-нибудь языке.
— Малайского я не знаю. Ничего, Роман, она поймет. Все засмеялись.
Скоро показалась хозяйка с какой-то женщиной. Они шли очень быстро, почти бежали, а за ними едва поспевал, обливаясь потом, Лешка Головин.
— Вот вы где, — сказал он, обогнав женщин и остановившись под навесом. — Я вас искал, искал и попал в деревню, она тут за лесом возле речки.
— А что случилось? — перебил Громов. — Почему женщины так встревожены.
— Вот я и хотел сказать. С парнем со здешним я пошел в деревню, а он меня привел в дом, ну, вроде шалаша, вот как этот, только похуже, а там человек лежит, умирает, наверное, лицо синее, а на шее шишка, вот здесь. Вот эта женщина, — он показал на спутницу хозяйки, — ревмя ревела, потом другая, вот эта, пришла и стала мне что-то говорить, потом они сюда побежали, и я за ними, потому вижу, дорожка к морю идет, а нам скоро на клипер. А человеку правда совсем худо.
— Нашего бы доктора сюда, — сказал Зуйков, — Видно, впрямь кто-то помирает.
— Действительно, надо вызвать доктора, — сказал радист. — Идемте скорей к баркасу.
Услышав знакомое слово, обе женщины закивали головами и несколько раз повторили:
— Доктэр, доктэр.
— Сейчас, сейчас привезем доктора, а вам за угощение спасибо. — Трушин поклонился хозяйке, и моряки оставили гостеприимную хижину.
Женщина, как потом выяснилось, мать больного, проводила их до самого берега и дождалась, пока баркас не вернулся с доктором.
Ставка — жизнь
Поражает ваша осведомленность, барон, и создается впечатление, что и у меня на борту находился… — Рюккерт хотел сказать «шпион», да, не желая оскорбить гостя, умолк, подыскивая более мягкое выражение, наконец нашел его: — ваш человек, — сказал он с облегчением и уставился на гостя тяжелым холодным взглядом.
— Нет, капитан-цурзее, можете не сомневаться в ваших людях. Мне были известны только отправные точки, а дальше не составляло труда предположить ваши намерения. И весьма странно, что вы не могли разгадать моих намерений. Я по раз рисковал жизнью, а вы чуть не отправили меня к праотцам. Рисковал ради вас, ради нашего общего дела!
— Бросьте высокопарный топ, барон. Сейчас наше общее дело — выжить и вернуться в Германию не с пустыми руками. Что же касается возможности вашего перехода в иной мир, то виноваты вы сами.
— Я?
— Именно. В вашей телеграмме сквозил такой неподдельный страх за свою жизнь. Хотя все это, пожалуй, извинительно, они могли взорвать и себя и нас, так что примите мою запоздалую благодарность. Но перейдем к делу. — Рюккерт довольно резко отвел руку Голубого Ли, подливавшего в глиняные чашки ром. — Достаточно! Хотя подлей! И пей сам и дай нам поговорить! Можешь выйти. Мы давно не виделись. Старые друзья.
Ли закивал головой, расплылся в улыбке, сделав вид, что не понял последних слов.
Они сидели в тесной каюте Голубого Ли. На крохотном столике в углу каюты стояли три серебряные чаши работы индийских мастеров, большая бутыль, искусно оплетенная бамбуком, и серебряное блюдо с ломтями ананаса. Над столом качалась большая, искусной работы клетка с зелеными попугайчиками. Птицы безумолку щебетали, суетились, вылетали ил клетки, садились на стол.
— Черт с пим. Пусть таращит глаза. — Рюккерт махнул рукой в сторону Голубого Ли. — Нам все равно без него не обойтись, и он ни слова не понимает по-немецки. У нас, включая меня и вас, способных держать оружие всего двадцать человек. Этот пират может поставить сотню. Русских, по вашим словам, сто пятьдесят. Силы почти равны, но на нашей стороне преимущество во внезапности и выборе благоприятного момента для удара. Этот метис детально разработал план атаки и, надо отдать ему должное, учел все, включая психологию русских. Например, их доверчивость и непонятное расположите к туземцам. Кстати, он профессиональный пират. Вам не претит такой союз? — Рюккерт отхлебнул из чашки в посмотрел в открытый иллюминатор. В круглой рамс его виднелся угол бухты, клипер с сильным дифферентом на нос. Под высоко поднятой кормой покачивался плот, связанный из стволов бамбука, на нем сидели и стояли пятеро русских моряков и смотрели на гребной винт, медленно спускавшийся на талях.
— Нет, нисколько… — сказал барон фон Гиллер, тоже глядя в иллюминатор. — Такие союзы известны в истории войн.
— Совершенно верно. В отношении права мы можем быть спокойны. На войне так на войне. Вы заметили, как они, надо отдать им справедливость, быстро справились с пробоиной, заделали ее, а сейчас ставят запасной винт? Корабль будет в отличном состоянии. В его мореходных качествах я убедился, да и недавний тайфун также проверил их. — Рюккерт посмотрел на Голубого Ли, сидевшего у порога на корточках, так как два стула, привинченных к полу, занимали его бесцеремонные гости. — Ну что, Ли, тебе все весело? Не боишься русских? В ответ Голубой Ли еще шире улыбнулся: — Нельзя бояться. Надо делать так, чтобы… — он кокетливо опустил глаза, — чтобы меньше шума, больше результат.
— Тут возражений быть не может. Все-таки ты бы лучше ушел. Оставь нас. Все будет, как мы договорились. Иди, иди, Ли!
И опять Ли не понял и сделал попытку долить чашки.
— Не гнать же его в шею перед началом военных действий. Пусть торчит, а мы выпьем. Ли, давай, анкор, ну!
Все трое подняли чаши. Выпили.
— Ну и ром! — Рюккерт облизал усы и взял ломоть ананаса. — Чисто пиратский напиток. Пейте, барон! Когда-нибудь напишете в своих мемуарах об этом эпизоде. И я напишу. Этому рому придется сыграть немаловажную роль в захвате клипера.
— Каким образом?
— Идея нашего хозяина! В день атаки он предложил главе деревни, его агенту, устроить празднество и подлить рому в пальмовое вино. Напиток должен уложить слона, не то что русского матроса, хотя они и славятся лужеными желудками. К тому же кроме рома туда подбавят местного средства от бессонницы.
Барон фон Гиллер впервые с любопытством и какой-то долей уважения посмотрел на Голубого Ли, сказав:
— Интересный экземпляр. Настоящий азиат. После операции надо держаться настороже.
— Безусловно. И… провести вторую операцию. Мы должны выиграть! Нам это необходимо. Мы, в конце концов, имеем на это право, черт возьми! — Рюккерт ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули чашки и бутыль с ромом. — Столько пережито! Столько потеряно! Пусть груз стоит не десять миллионов фунтов, как ты говоришь, а миллион да сто пятьдесят тысяч стоит парусник. Мы выйдем из войны не с пустыми руками. Все ликвидируем здесь! Голландцы купят. А нет — есть Австралия, Япония! В конце концов, мы можем организовать компанию. За процветание нашей компании!
Они выпили, забыв предложить хозяину. Голубой Ли загадочно улыбался.
Барон сказал:
— Надо играть наверняка, очень большая ставка.
— Жизнь! Ставка — жизнь, — подтвердил Рюккерт.
— Сложность в том, что трюмы клипера полны оружия. Кроме того, у каждого матроса — винтовка.
— Положитесь на меня. Мы их не подпустим к борту клипера. У нас договоренность, они действуют на берегу, мы на палубе. И туда будет доставлен, контрабандой конечно, «божественный напиток». Ну вот вы все и знаете. Я вам верю, Фридрих!
— И я вам верю, Франц!
Они допили ром, опять забыв о хозяине. Голубой Ли встал и, склонив голову, прижался к стопке, пропуская их из каюты.
— Не нравится мне этот азиат, — сказал барон фон Гиллер, когда они с Рюккертом поднялись на палубу.
— А я в него влюблен. — Рюккерт засмеялся. — Ну и ром у него, дьявола!
— Нет ли в нем местного снотворного?
