И снова мысли его вернулись к цели плавания. Куда он приведет клипер? В чьи руки? «Во Владивостоке пока только японцы. Судя по всему, скоро туда прибудут американские и английские войска. Захватят Дальний Восток и Сибирь. Сменят правительство. Если уже не сменили. Выходит — от чего ушел, к тому и приду. Меня встретят там с распростертыми объятиями: доставил оружие и продовольствие „освободителям“. Все усилия, надежды многих людей на клипере пойдут прахом. Какой же выход? Как я должен буду вести себя, когда отдам якорь в бухте Золотой Рог, и будет ли у меня выбор? Дальний Восток велик. Надо высадиться в одной из отдаленных бухт? Уйти на Камчатку? В Николаевск-на-Амуре? Или в Южную Америку и там еще подождать развития событий? Нет, нет, все не то, не то…»

От невеселых мыслей командира вернул к но менее невеселой действительности Стива Бобрин, доложив, что по корме замечен дым. Воин Андреевич вначале не придал этому особого значения, так как «Орион» вышел на линию Кейптаун — Бассов пролив. «Видимо, какой-нибудь англичанин спешит в Австралию за шерстью, — подумал он. — Но тогда какая же у него скорость, если он догоняет нас в такой шторм?» Воин Андреевич попросил у Бобрина бинокль. Космы густого черного дыма стелились по всхолмленному горизонту.

— Многовато дыма для нормального торгового судна, — сказал командир и приказал послать матроса на салинговую площадку.

Через десять минут на мостик прибежал Зуйков и доложил, что тем же курсом, что и клипер, идет военный корабль, видимо крейсер.

— Как утюг зарывается, но ход имеет. Должно быть, нас тоже заметил и дымить стал погуще, — заключил Зуйков, вопросительно глядя на командира. Ему хотелось спросить, не тот ли это немец, о котором так много говорили последние дни, но по тому, как посуровело лицо командира, понял, что сейчас не до разговоров.

— Спасибо. Иди, братец, смотри во все глаза и сообщай обо всем, да не сам, передавай вахтенным голосом, ну если ветер, тогда…

И действительно, ветер унес окончание фразы, завыл в снастях, чуть присмиревшие было волны загрохотали с новой силой. Командир показал глазами на мачты и крикнул на ухо побледневшему Бобрину:

— Будем ставить фор-, грот- и крюй-брамсели, отдайте рифы. Сейчас наше спасение только в скорости!

— Спасение?

— Да, если это немец! Не теряйте время!

Клипер стремительно бросало с борта на борт, мачты гнулись, и казалось, не выдержат и рухнут за борт. И тут боцманы и унтер-офицеры подхватили команду: ставить верхние паруса. В другое время такой приказ показался бы безумным, по сейчас матросы уже знали, что другого выхода нет, и с отчаянной удалью бросились к вантам.

«Орион» пошел быстрее, но стал больше брать воды на палубу. Иногда он ложился так, что концы нижних рей касались набегавших гребней волн. За кормой поднялась и бежала следом гигантская белогривая волна, при взгляде на нее в сердце закрадывался жуткий холод, казалось, она вот-вот настигнет клипер. «Орион» содрогался от непомерного напряжения, убегал от нее. И снова командир проникся нежностью к своему кораблю.

Дым уже отчетливо чернел под серыми тучами. Командир н: шрнил курс. Клипер стал уходить на северо-восток. В скором времени и преследователь лег на этот же курс.

На мостик давно поднялся старший офицер. Он ничем не выражал своих чувств, не давал советов командиру: тот делал все, что можно было сделать. Старший помощник, Стива Бобрин, лейтенант Фелимор стояли, держась за поручни мостика, и смотрели за корму. Командир, с тех пор как были поставлены верхние паруса, ни разу не обернулся, вес его внимание захватили паруса. «Орион» летел в пене и брызгах, круто лежа на правом борту. Качало его сейчас меньше.

На мостике появился радист. Все вопросительно поглядели на него.

— За нами гонится «Хервег». Требует, чтобы мы легли в дрейф.

— Вы не ответили? — спросил командир.

— Нет.

— И не отвечайте. Мы уравняли скорости и даже, кажется, идем быстрей. Сколько на лаге?

— Семнадцать! — ответил Стива Бобрин.

— Для них, видимо, держать такую скорость труднее. Крейсер порядком потрепан, да и угля маловато. Идите, Герман Иванович. Опять вы с непокрытой головой.

Томительно тянулись минуты. Казалось, никогда не кончится этот серый, наполненный воем и грохотом день. Старший офицер вытащил часы.

— Еще час сорок минут… — прошептали его губы. И все поняли, что только через час сорок минут стемнеет.

Опять пришел Герман Иванович, так же без головного убора, и доложил:

— «Хервег» передает, что, если мы не ляжем в дрейф в течение десяти минут, он откроет огонь.

— Десять минут в нашем положении — не малый срок. Молчите по-прежнему. Пусть думает, что у нас испортился радиотелеграф, и это, возможно, даст нам еще несколько минут. Позовите артиллерийского офицера! — приказал он Бобрину.

Когда Новиков пришел и, козырнув, остановился, широко расставив ноги, чтобы не упасть на покатом и качающемся мостике, командир приказал:

— Орудия к бою! На выстрелы крейсера отвечайте огнем!

— Есть, отвечать огнем! — И добавил: — Понимаю!

— Выполняйте! Спасибо, что поняли. — Воин Андреевич повернул ручку машинного телеграфа: «Готовить машину».

Старший офицер одобрительно кивнул.

На западе тучи раздвинулись, алое закатное небо бросило багряные блики на кипящий океан. Дым из труб пиратского корабля взмыл столбом и понесся черным облаком.

Приближался шквал. Командир не отдал обычных распоряжений об уборке парусов, только приказал спуститься наблюдателю с бизани. Все на палубе замерли в ожидании встречи с вихрем. Как поведет себя «Орион»? Что станет с парусами? Дождевая степа и ветер ураганной силы положили «Орион» на борт, и казалось, что ему больше не стать на ровный киль. Матросы, согнувшись, сидели под наветренным бортом, с трудом удерживаясь, чтобы не скатиться по наклонной палубе. Не всем это удалось, и несколько матросов заскользили к противоположному борту, тщетно цепляясь за мокрый настил.

Клипер выдержал натиск. Шквал пролетел, сорвав и порвав в клочья почти все паруса с грот-мачты. По какому-то непонятному капризу бури паруса на фок- и бизань-мачте остались целыми. «Орион» значительно сбавил скорость. Да и ветер стал стихать. Зуйков опять полез на салинг бизани и, еще не добравшись до места, закричал:

— Всего, холеру, видать! Кладет его, как железное корыто! Стреляет из носовой! По нас бьет, сволочь!

Донесся глухой пушечный выстрел. Разрыв снаряда увидал только марсовый и передал, что упал кабельтовых в двух впереди и сильно влево.

— Немецкая точность, — сказал старший офицер, глядя на часы.

Новиков открыл частый ответный огонь из кормовой пушки. Еще несколько снарядов, выпущенных «Хервегом», легли значительно ближе к «Ориону». Неравный поединок продолжался. Для «Ориона» он теперь носил чисто символический характер, как ответ на предложение сдаться на милость победителя. И все-таки после каждого выстрела матросы, притихнув, жадно ловили слова корректировщика и думали: «Вдруг попадем в такое место, что от него только гайки посыплются».

«Хервег» заметно приближался. Тем временем матросы ставили на грот новые паруса. Стихнув было, ветер подул с прежней силой, вырывая из рук матросов парусину, не давая крепить ее к реям.

Командир и старший офицер молча посмотрели друг другу в глаза и без слов поняли, что каждый думает об одном и том же.

…Это было давно, они еще учились в младших классах Морского корпуса. Только пришла весть о геройской гибели «Варяга», и они поклялись всем классом никогда не сдаваться врагу, даже в безнадежном положении, во сколько бы раз силы ни превосходили их собственные. Гибель «Варяга» потрясла и очаровала их, наполнив души упоительным восторгом. И многие из их однокашников уже сдержали клятву на Балтике и Черном море, и вот теперь настал их черед.

Командир приказал вахтенному матросу Трушину:

— Артиллерийского офицера ко мне! Расчет пусть ведет огонь.

— Есть! — Трушин повторил приказание и кинулся его выполнять.