Она похвалила себя в который раз за то, что месяца четыре назад согласилась на Викино предложение абонировать сейф в ее банке. Точнее, вынудила Вику сделать ей такое предложение. Пожаловалась, что съемная квартира, в которой жила тогда, ужасно ненадежная, двери металлической нет, а кого-то обокрали недавно на лестничной площадке, влезли посреди бела дня. А у нее хотя нет ничего особо ценного, но все же деньги кое-какие имеются, оставшиеся от заработанного в турагентстве, и два маминых кольца, и серьги, и цепочка, и золотые часы, которые она не носит, потому что старомодные, но и отдать обратно неудобно, и еще что-то по мелочи. И Вика сначала отреагировала так, как должна была — то есть предложила переехать к ней, у нее ведь надежно, — а потом сказала, что, может, имеет смысл арендовать сейф, это легко и проблем никаких.
Так что основные деньги — тридцать четыре тысячи, большая часть того, что она получила за работу в турагентстве и за то, что выполняла разные поручения Виктора, лежали там. А в сумочке было около восьми тысяч — но мелкими купюрами, по десять и по двадцать, делавшими перетянутую резинкой пачку чересчур внушительной и фантастически толстой для такой суммы.
— А что — решил кто-то из бригады Никиту убрать, чтобы место его занять, а вы ему помогли. Там на пленочке вы рядом с Синицей засветились — да что вы так смотрите, Сергей Синицын, он у Никитенко правой рукой был. Он там команду дает кому-то, чтобы вас домой отвезли, — а вы встаете и выходите с быком каким-то. Ну, так было, Марина Евгеньевна? Скажете честно — между нами останется: нам от того, что они друг друга убивают, только польза. Ну так как?
— О, это так интересно! — воскликнула восхищенно. — Я обязательно расскажу журналисту, который обо мне писал, — ему это так понравится…
— Да хватит тут! — Хамелеон явно собрался поэкспериментировать с красками, но сдержался. — Может, и по-другому было — разберемся. Может, вы всем голову морочите — и нам, и бандюкам. Но одно точно скажу — историю свою вы придумали и журналистов специально будоражите. А зачем придумали — это мы выясним, уж поверьте. Так может, сами расскажете — так лучше будет, если сами…
— О, вы меня совсем запутали. — Она помотала для убедительности головой. — Я понимаю — я вам мешаю, вам правда не нужна, и вам безразлично, что человек погиб. Но все равно — то, что вы про меня говорите, это ужасно. В меня стреляли, а вы… Знаете, я очень устала, я хочу домой — и если честно, в меня стреляли первый раз в жизни…
— Да по вам не скажешь, — добро пошутил хамелеон. — А если и в первый — то не в последний, гарантирую. Сложную вы себе жизнь придумали, Марина Евгеньевна, — ох непростую. Ну надо вам это?
Она встала — это был плохой разговор, она была к нему не готова, и пора было его заканчивать.
— Если вы не против…
— Да против мы, Марина Евгеньевна, — еще как против. — Хамелеон переигрывал — такое доброе выражение лица смотрелось на нем неестественно. — Да, а домой-то вам зачем? Чтоб опять газеты обзванивать да дырки в стене им показывать — и рассказывать, какая милиция плохая, не защищает, да еще и угрожает? Нет, Марина Евгеньевна, не отпустим вы вас. Вот пока всю правду нам не расскажете, никуда мы вас не отпустим. Вы посидите тут, подумайте — камеру вам предоставим отдельную, чтобы думать попроще. А если компания нужна — только скажите. Бомжихи, пьянь всякая — добра этого хватает, а мало будет, машину на улицы отправим и еще привезем.
— Это так нехорошо — пугать человека, в которого только что стреляли. — Она покачала головой с таким видом, словно в очередной раз разочаровалась в мужчинах. — Знаете, мне надо домой. И пожалуйста, не беспокойтесь — я доеду сама, меня ждет подруга…
— А я беспокоюсь — тем более что уехала ваша подруга. — Хамелеон смотрел на нее с издевкой. — Объяснили ей все и отправили. Сказали, что ради вашего же спокойствия оставим вас тут на время — вам тут ничто не угрожает, а мы пока найдем того, кто стрелял. Что ж нам, свидетелем бесценным рисковать? А подруга ваша — девушка нервная, разошлась тут. Я, мол, в банке большой человек, у нас юристы, у нас такое, да я к начальству вашему. А ей и говорят — да к кому угодно обращайтесь, только суббота сегодня, до понедельника ждать придется. Да и зря вы так — мы о госпоже Польских не меньше вашего заботимся. Так поняла — извинялась даже…
— Но вы не можете…
— Да можем — можем и сделаем. — Хамелеон подмигнул ей вдруг, показывая, что пребывает в отличном настроении. — Вы что думали — будете над нами издеваться тут, и все сойдет? Все, хватит тень на плетень наводить. Да нам одной записи похорон Никиты хватает, чтобы вас задержать до выяснения всех обстоятельств, — понятно? Тем более вы в бега собрались — как вас отпустишь? Так что посидите, подумайте — две ночи вам даю и целый день, до утра понедельника, хватит ведь? Ну а не хватит — мы вас тут долго держать не будем, дело возбудим и в Бутырку. Следствие в заблуждение вводили? Информацию от следствия скрывали? Лжесвидетельством занимались? Да мы вам, кстати, и соучастие в убийстве предъявить можем.
— Вы хотите сказать…
— Нет, это вы хотите — только не говорите. — Хамелеон скривился, улыбался он так, видимо. — А я все сказал. А вы думайте. И на помощь не рассчитывайте — никто вам не поможет. Официально прячем мы вас, Марина Евгеньевна, как ценнейшего свидетеля — все оформлено надлежащим образом, так что никаких вопросов. Вас убить хотят — а мы вас прячем. Условия, конечно, не самые комфортные — но зато живы. А в Бутырке, между прочим, похуже — камеры забиты, духота, вонь. Это вам так — на досуге подумать…
Он повернулся к ней спиной, снимая со спинки стула пиджак.
— Мыльников — иди к дежурному, скажи, что гражданка у нас погостит, — распорядился хамелеон. — А сам можешь отдыхать. Все, давай!
Она молчала — ей просто не верилось, что это происходит. И она все еще надеялась, что он просто пугает ее. Но он уже не обращал на нее внимания, он уже стоял у двери, тихо разговаривая с тем седоватым.
— Подождите… — Голос звучал жалко, и она это слышала, но ей было все равно. — Пожалуйста…
Хамелеон обернулся, глядя на нее недоуменно, словно не понимая, кто она такая и откуда здесь взялась.
— А, Марина Евгеньевна, — спросить вас хотел. — Он нахмурился, вспоминая что-то — судя по виду, абсолютно незначительное. — Мелочь, из головы вылетело. А, вот! Когда свидетелей опрашивали, женщина там была с мальчиком — видели они вас, и вы их. Помните? Ну столкнулись вы с мальчиком, он еще сумку у вас выбил случайно, подбирал вам все потом.
— Да, да, конечно! — Она жутко обрадовалась, что он не ушел, что, значит, он сейчас скажет наконец, что это он шутил так, и соглашалась с ним весело и радостно. — Помню, разумеется, помню.
— Так я что полюбопытствовать хотел — вы на кнопку-то сами нажимали? Да перестаньте — брелочек у вас из сумочки вылетел, а мы установили потом, что бомба от него сработала, просто нажал кто-то на кнопку — и привет Никите. Так что — неужели сами нажимали? Видать, здорово вам Никита надоел, раз вы сами его. Что, жадный был — или в койке слабак?
Она хотела возмутиться, выкрикнуть, что у нее не было никакого брелка, что мальчик в другом месте что-то подобрал, — но голос пропал, во рту стало сухо, и усталость навалилась, и тупое безразличие.
— Да нет, дело интимное, конечно, — я ж полюбопытствовал просто. — Хамелеон впервые рассмеялся — точнее, гоготнул. — Но я вам так скажу — чисто к слову. За такое столько дадут, что, когда выйдете, любовников богатых вам уж не найти. Они молодых любят — а вам под сорок будет. Все, Марина Евгеньевна, тороплюсь я — кроме вас дел хватает, да и выходные опять же.
Он уже вышел, а она стояла и смотрела ему вслед. Не удивившись, когда он заглянул обратно. Все еще надеясь, что сейчас он скажет, что она свободна.
— Да, Марина Евгеньевна! — Хамелеон был любезен, но деловит. — Вот что еще хотел — вам до понедельника ждать необязательно. Надумаете раньше со мной поговорить по душам, так дежурному скажите — так и быть, приеду. У меня из-за вас не то что выходных, ночи спокойной не было — но приеду…
