– Говори, – милостиво разрешил Аксенкин.

– Эта картина на самом деле ни черта не стоит.

– Ха!

Что вы на это скажете? Я выдала чистую правду, а меня тут же заподозрили во лжи!

– Нил Стратонович, ну, сами посудите, кто он такой, этот А. Зима? Кто о нем слышал?

– Он из самой Москвы.

– Да в Москве таких художников пруд пруди! У него не было ни одной персональной выставки!

– Это правда. – И я поняла, что Стратоныч умеет пользоваться Интернетом. – И я бы тебе охотно поверил, если бы не два обстоятельства.

– Какие именно? – насторожилась я. Мне было интересно узнать, где я прокололась.

– Если эта картина ничего не стоит, почему ее тогда украли? И второе: сколько она может стоить, если за нее убивают?

Логика железная. Что тут возразить?

– Если вопрос не решается с помощью денег, значит, сумма настолько значительная, что жизнь человеческая стоит гораздо дешевле, – авторитетно заявил Аксенкин. – Зная расценки, я приблизительно могу представить, сколько эта картина стоит, раз она дороже человеческой жизни. Тем более у нас в городе, где все разборки давно уже закончились. Сейчас любой вопрос можно решить с помощью денег. Если он не был решен, значит… Значит, эта картина бесценна! – неожиданно закончил он.

– Ваза, гиря и три ржавых ключа? – с иронией спросила я. – И в чем же их ценность?

– Это ты мне должна сказать. Ты же у нас ясновидящая, – насмешливо заявил Аксенкин.

Я впервые посмотрела на него с интересом. Чувство юмора – это что-то новенькое. До сих пор он просто орал, оказалось, он умеет и шутить. Не так сказала: пошучивать. Какие еще в Аксенкине таятся сюрпризы?

Тут из бассейна наконец вынырнула Капка. Плавать в гордом одиночестве скучно, это понятно. Прямо в мокром купальнике она приперлась к нашим баранкам:

– Я что-то пропустила?

– Пока нет. – Я вздохнула. – Мы только начали выяснять, в чем может быть ценность этой картины за исключением художественной?

– Под мазней А. Зимы скрывается неизвестный ранее шедевр Леонардо да Винчи! – ляпнула Капка, вытирая полотенцем влажные волосы.

– Во! – оживился Стратоныч. – Умница!

– Э-э-э… – попытался возразить Арсений.

– Каким, интересно, образом? – помогла ему я. – Милая, откуда у нас взялся да Винчи?

– Проездом из Италии, – продолжала лепить Капка. – Из этой? Как ее? Флоренции!

– Ты спятила! – возмутилась я. – Где мы и где Флоренция? И ты хотя бы приблизительно представляешь себе, в каком виде было нынешнее Российское государство в то время, когда жил и творил Леонардо да Винчи? А ну-ка, скажи мне, Рюриковичи были на троне или Романовы?

– Какая разница? – продолжала упрямиться Капка. – Ну, царь.

– Какой именно?

– Николай Первый! – не моргнув глазом, выпалила она.

Я лишь тяжело вздохнула: двоечница.

– Так вот, чтобы ты знала: Иван Грозный еще даже не родился. И на троне был не царь всея Руси, а великий князь. Потому что не образовалось еще никакого государства, были княжества. Венецианцы в нашу глушь, конечно, заезжали. Иногда. Один из них, кстати, оставил довольно выразительное описание Ивана Третьего, чьим внуком и был Иван Четвертый Грозный…

– Стоп-стоп-стоп! – замахала руками Капка. – Довольно! Я тебя знаю, начав с Рюрика, ты не успокоишься до тех пор, пока не перечислишь всех русских царей! Давай ближе к телу. Ну, не да Винчи. Сама сказала: венецианцы сюда заезжали. Один из них и оставил этот шедевр. Проезжал мимо, скажем, в Киев… Ну не в Киев, – поспешно поправилась она, заметив мой осуждающий взгляд. – В… Хабаровск! О господи! Что, и Хабаровска не было? Но ведь что-то же было? Туда он и ехал. Остановился у нас в городе переночевать. В монастыре. Что, и монастыря не было? Да ладно врать! Монастырь был всегда! Нашего города даже в помине не было, а монастырь существовал! Там он и заночевал, этот венецианец. Лег спать и… Умер, – неожиданно закончила она. – А картина осталась.

– Не лишено логики, – задумчиво произнес Аксенкин. – На самом деле это картина не Зимы, а какого-нибудь средневекового мазилы. – Он так и сказал: мазилы! – И кто-то об этом узнал. Пришел – и! – Он выразительно махнул сжатым кулаком, изображая удар гири.

– Вы оба сумасшедшие, – покачала я головой. – Натюрморт был мною осмотрен внимательно. Художник использует технику разглаживания красок. Картина полупрозрачная, почти невесомая, и ничего под ней спрятать невозможно. К тому же это картон. Средневековые же, как вы выражаетесь, мазилы использовали холст. В крайнем случае дерево. Вы где-нибудь видели в музее подпись под картиной «Рафаэль. Масло. Картон»?

– Сама ты дерево, – надулась Капка. – Ты что, ее щупала, эту картину?

– Нет, на глаз определила материал, на котором она написана.

– Ага! На глаз! – торжествующе сказал Стратоныч. – Выходит, ошибочка-то возможна! Наклеили картон на дерево! – Он торжествующе посмотрел на меня.

Еще один двоечник! Наверняка успевал по математике, а на истории резался в карты, сидя на «Камчатке».

– Нет, – отрезала я. – Забудьте о да Винчи. Равно как о Микеланджело с Караваджо. Не было их здесь. Это исторически установленный факт.

– Тогда кто-то из наших, – тут же нашлась Капка. – Из русских.

– Айвазовский, – встрял в разговор Арсений. Должно быть, это был единственный художник, которого он знал.

– Ага! Левитан! А под ним еще и Репин! Три в одном! – хмыкнула я. – Слушайте, оставьте эту мысль о том, что под ржавыми ключами скрыт неведомый шедевр. Это просто ржавые ключи на копеечном картоне. А. Зима разрезал на куски коробку из-под какой-нибудь оргтехники, чтобы не тратиться. И краски расходовал крайне экономно, отсюда и техника разглаживания. Скупой рыцарь от живописи.

– Тогда наркотики, – продолжала безумствовать Капка.

– В смысле? – вытаращила я на нее глаза.

– В картине есть тайник для перевозки наркотиков.

– Откуда куда? – деловито спросил полицейский Ладушкин.

– Во Владик, – нашлась Капка. – Из Средней Азии.

– Но при чем здесь мы? – оторопела я. – К нам-то зачем сворачивать?

– Проездом!

– Это какой же крюк надо сделать! Где мы, где Владивосток и где Средняя Азия! – возмутилась я.

Все дело в том, что, пока все остальные раскрашивали контурные карты, Капка вязала крючком. Вместо них, то есть контурных карт, она притаскивала на урок географии журналы по вязанию. Наша географичка тоже вязала крючком, и, пока весь класс раскрашивал карты, они с Капкой с упоением предавались изучению журнала, бурно обсуждая новые фасоны. В результате у Капки Париж находится на одной широте с Гренландией, а из ЮАР в Австралию ходят поезда. Учитесь, дети, в школе!

Даже Аксенкин понял, что Капка сказала чушь.

– В картине много не провезешь, – засопел он. – За такие деньги не убивают.

– А если это местный наркоман? – предположил Арсений. – Когда ломка, и за одну дозу убьешь.

Аксенкин всерьез задумался. Я поняла, что теряю союзника, и встряла в разговор:

– Я не думаю, что посредством пейзажа с глиняной вазой перевозили наркотики. Слишком уж… нерентабельно.

– А что тогда? – хмуро спросил Аксенкин.

– Бриллианты! – Капка сегодня прямо-таки фонтанировала идеями. Я готова была ее убить.

– Точно! – оживился Аксенкин. – Как мы сразу не доперли! В раме тайник! И это очень даже рентабельно! Бриллианты маленькие, а стоят много. Я хочу эту картину! – заявил он. – Вместе с камешками, разумеется.

– Не порите чушь, – разозлилась я. – Откуда у нас бриллианты?

– Из Голландии, – тут же нашлась Капка.

– Ага. Оттуда же, откуда и марихуана. Везли в Одессу, а по дороге заехали к нам. Бешеной собаке семь верст не крюк.

– И в самом деле сомнительно, – вздохнул Арсений. Ну, хоть один разумный человек нашелся! Слава тебе!..

– Тогда кто-нибудь мне должен объясни… – уперся Стратоныч.

– Конкретно что? – воззрилась на него я.

– В чем ценность этой штуки? Раз за нее убивают.

– Этого я сказать не могу. Пока.