Тийда не бунтовал. Он замолчал вскоре после того, как Обходчик обвинил пушчремца в убийстве Гийолы. Но сначала заставил их обоих помучиться: Дед едва не задохнулся, нахлебавшись горячей воды, а Ясинь испытал такое отвращение и ненависть к самому себе, что, если бы под рукой оказалось оружие, он бы, не раздумывая, прекратил своё презренное бытие.

Зачем жить, если единственный близкий человек погиб по твоей вине?

После того, как Норон подкорректировал память Ясиня, сознание пушчремца замкнулось на мысли: «Она умерла! Она погибла! Зачем мне теперь жить?» Гийолы больше нет – в этом он был уверен, поэтому у него не было повода бороться – и он капитулировал перед Отвратнем, который, напротив, жаждал сражений. О, если бы Тийде дали повод – он бы показал, почему его называют «Непобедимым»!

Но Дед, наученный чередой запоминающихся поражений, сменил тактику. Не стоит и пытаться победить Отвратней с помощью магии Большого Дома! Столетиями неутомимые изгнанники противостояли агентам Уишты‑Йетлина. Что против них обычный Страж Границ?

Единственный настоящий противник Тийды – это Ясинь. И Ясинь сделал свой ход.

Корректировка Норона слетела в тот момент, когда Тийда услышал «Ты сам её убил!» Ясинь мог поверить в гибель Гийолы: много раз она была на самом краю и чудом избегала смерти. Но поверить в то, что он убил её своими руками – никогда!

Фраза, брошенная наугад, сыграла решающую роль: Ясинь воскрес, чтобы опровергнуть это обвинение, попытался вспомнить подробности трагедии – и обнаружил вместо воспоминаний убеждённость, что так оно и было на самом деле. А такого не могло быть никогда! И тогда осознал, что его обманули. Он не понимал, в чём именно и какой фрагмент воспоминаний – фальшивка. Мысль о том, что у него отняли не только Гийолу, но даже память о ней, пробудила прежнего защитника – и Ясинь обратил свою ярость против врага. То есть против себя‑Тийды…

– Что я сделал? Что я с ней сделал? – рыдал он.

Откашлявшись, Дед высунулся из‑за края ванны и внимательно посмотрел на тоскующего пушчремеца. Гость сидел на полу, вцепившись руками в волосы, и раскачивался, как будто пытался оторвать себе голову или снять скальп.

– Я позволил ему… Он её убил… Я её убил!.. Но я не мог!

Купированная память не желала восстанавливаться. Расспросив Ясиня, Дед так и не разобрался, что произошло на самом деле. Определённо, Гийола смогла пережить первое нападение пасть‑пиявки, а потом довольно долго пряталась. По расчётам Деда, «прятки» продолжались больше двух недель – если считать с того дня, когда погиб Тахмей.

Ясинь мало что помнил из посещения новой базы Отвратней. Он видел Норона, Траквештрерию и нечто, похожее на коконы Вражниц. Последнее огорчило Обходчика, хотя чего ещё было ждать?

Хуже всего, Дед не мог заглянуть в Гьершазу и проверить: Уи‑Ныряльщица обязательно бы воспользовалась шансом. И, пока отсутствовали доказательства, Гиойла оставалась одновременно живой и мёртвой.

– Она спаслась или нет? – вновь и вновь спрашивал Ясинь.

Вопрос волновал его даже больше, чем условная победа над Тийдой Лан Хоколосом, который по‑прежнему сидел где‑то там, глубоко внутри. Отвратень казался временной проблемой: Ясинь надеялся найти лекарство, чтобы изгнать паразита.

– У тебя же получилось! – напомнил «пациент», когда Дед выдворил его из своей комнаты. – Ты же определил, что во мне кто‑то прячется!

– Не определил, а подтвердил подозрения, – в сотый раз уточнил Обходчик.

Он умолчал о подлинном смысле той проверки: изучив фотографии концентрационных лагерей Второй Мировой войны, Ясинь отреагировал так, как положено иммигранту из отсталого недоразвитого мира: «Людей жалко, но есть люди, которые заслужили пытки и смерть».

Решающим был тот факт, что пушчремец не пытался изобразить ложное сочувствие и человеколюбие – откуда гуманистические порывы у солдата, который служил подопытным? Значит, Отвратень хорошенько изучил своего носителя – только и всего. Нулевой результат для Ясиня с его страстным желанием излечиться. Что касается Обходчика, то он планировал продолжить эксперименты, но последовавшие события стали для пушчремца идеальной проверкой…

– А теперь надо найти триггер, который поможет мне управлять Хоколосом!..

– Если мы ничего не нашли за четыре дня, значит, ничего не найдём, – терпеливо объяснил Дед и нахмурился.

«Потому что такого триггера не существует», – подумал он. Ясинь как будто прочитал его мысли, но понял их по‑своему.

– Если я неизлечим, ты должен избавиться от меня, а не селить у себя дома! – заявил пушчремец, стоя в коридоре. – Я потенциально опасен! Не понимаю, почему ты ничего не делаешь?

– Мы все потенциально опасны! – вздохнул Обходчик. – Если тебя это тревожит – убей себя, избавь меня от хлопот!

Ясинь промолчал.

– Иди уже спать! – велел ему Обходчик. – Злата тебе постелила. Завтра всё решим.

Ясинь спал на кухне – вернее, лежал там. Каждое утро Дед заставал его бодрствующим и всё более мрачным.

– Спасибо, что помогаешь, – пробормотал пушчремец.

– Был бы рад… Но тут всё от тебя зависит. Утро вечера мудренее.

– Что это значит?

– Это значит, что я спать хочу! Завтра или послезавтра отправлю тебя в Гьершазу. Думается, Уи тебя не тронет. Останешься там, найдёшь свою Гийолу или будешь просто сидеть и ждать, когда всё кончится. Так будет лучше – и для тебя, и для нас. Согласен?

Вообще‑то согласия не требовалось.

План пришёл в голову Деду ещё тогда, когда он ещё сидел в остывшей ванне и слушал спутанные воспоминания Ясиня. Предельно простой и местами крайне негуманный план.

«Кажется, старею, – подумал Дед. – Нужно было сразу ему предложить».

– Я согласен, – кивнул пушчремец. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – попрощался Дед и захлопнул дверь.

* * * 02:06 * * *

Дед глубоко зевнул – и тут же сморщился от тягучей боли, пронзившей лёгкие. Не успел он подумать о перспективах малоприятной симптоматики, как раздался вежливый стук.

– Ну, сколько можно! – застонал Дед, открывая дверь и готовясь к новому сеансу терапии. – Я здесь сплю, знаешь ли! А у тебя другое место!

– Я тоже здесь сплю, – напомнила ему Злата, заходя в комнату.

Судя по влажным волосам и конфетному запаху, она только что приняла душ. Факт, который навёл Деда на мысли, никак не связанные с Отвратнями, Границей или Большим Домом. Приятные сладенькие мысли, в которых не было ничего дурного…

– Я так и знала, что этим всё кончится, – сказала Злата, поправляя подушки на постели. – Ты выкинешь Ясиня в Гьершазу и посмотришь, что будет. Как будто он не человек, а какой‑нибудь космический зонд!

– Мне тоже его жалко, – пробормотал Дед, рассеянно листая книжку, отбракованную пушчремцем. – Предложи другой вариант…

Книжка и впрямь не годилась на роль триггера: третий том этимологического словаря Макса Фасмера. «Плот, – прочитал Обходчик. – Забор, ограда». Вздохнув, он вернул книгу на полку.

– Дело не в вариантах, – фыркнула Злата. – Ты не имеешь права распоряжаться его жизнью!

– Он сам хотел, чтобы его убили!

– А если Нуи‑Ныряльщица…

– Уи, – поправил её Дед. – Уида Керликенри, одна из основательниц Большого Дома. Ясиня она не убьёт. Если бы могла, убила бы раньше. Она его боится. То есть боится Тийды, но это без разницы.

– А если он нападёт на ученицу Лоцмана?

– Её теперь зовут Гийола, – напомнил Дед. – Ясинь придумал ей имя. И он её не тронет.

– Почему?

– Потому что если бы мог – давно бы это сделал!

Злата не смогла найти весомое возражение – доказательства, которыми пользовался Обходчик, основывались на предыдущем опыте и потому казались весьма правдоподобными. Но что‑то продолжало беспокоить. Неясная мысль, словно назойливый комар, не давала примириться с аргументами Деда. Несостыковка в поступках, нелогичность, неправда, выловленная из его сознания во время их кратковременного слияния, – отсутствующий кусочек мозаики, без которого не складывалась общая картина.