Этот роман по праву можно считать кульминацией авторского стиля Андрея. Каждая его книга, даже суровый постапокалипсис (как, например, трилогия «Север» в серии «Вселенная Метро»), наполнены романтикой и чувственностью. Не зря же в свое время он стал лауреатом премии «Серебряная стрела» в номинации «Лучшая любовная линия» (роман «За краем земли и неба»).

«Сильнее боли» – роман в первую очередь о мужчине и женщине, а уж потом об их приключениях. Даже сам фантастический элемент использован автором лишь как объяснение некоторых причин происходящих событий. Линия отношений Тараса и Галины легко вписывается и в нашу повседневную реальность – собственно, в ней все и происходит. Но Андрей – писатель-фантаст, поэтому он и поместил своих героев в (выражаясь театральным языком) предлагаемые обстоятельства с несуществующими в нашем мире деталями. Впрочем, с последним утверждением можно и поспорить…

Роман Андрея Буторина выходит в серии «детектиФ и аФантюра», в которой мы стараемся издавать книги для отдыха. Но не пустые «стрелялки и бегалки». Мы отбираем для публикации рукописи многоплановые, многослойные, хотя и не перегруженные сложной философской проблематикой.

Так и здесь. Любитель «экшена» найдет в книге динамичный сюжет с погонями и взрывами и спасением в последнюю секунду. Читатель, предпочитающий романтику, будет с замиранием сердца следить за развитием отношений героев – от ненависти и отвращения до чистого светлого чувства. Те же, кто любит интриги и загадки, вместе с героями займется поисками таинственного кукловода, предлагая, проверяя и отбрасывая версию за версией.

Так что если вы ищете книгу для приятного времяпрепровождения – этот роман для вас!

Анна Антонова

редактор издательства «Фантаверсум» 

В голове не осталось мыслей, только обрывки картинок и звуков. Сначала он увидел вращающееся небо, потом кувыркающуюся землю. Земля была далеко внизу, но стремительно приближалась. Потом он услышал вой. Страшный, ни на что не похожий вой, который не могло издавать ни одно живое существо.

Затем пришла темнота. И боль. Жуткая боль во всем теле, в каждой его клетке. И это тело больше не слушалось его, только болело, болело, болело…

Потом боль медленно, выливаясь, словно кровь из разорванных вен и артерий, покинула его. Осталась одна лишь тьма. Вой тоже исчез, когда пришла боль, а может быть, даже чуть раньше… Неважно, ведь вой – это всего лишь звук, каким бы страшным он ни казался. Боль куда сильнее звуков, а первенство всегда остается за сильным. Победителю – почет и внимание, вся добыча его; остальные – аутсайдеры, о них нужно забыть, не обращать внимания, не тратить на них силы, которых и так почти не осталось. Но и победители когда-то оказываются побежденными. Вот сдалась и боль. Однако тьма недолго упивалась победой. Она никуда не делась, но не была уже единственной на победном Олимпе. К ней добавилась музыка, а потому и сама темнота не казалась уже абсолютно темной.

Впрочем, музыка тоже могла называться таковой лишь условно. Звучали аккорды. Протяжные, долгие. И в них странным образом уживались как непередаваемый диссонанс, так и обворожительно-притягательная сила. Хотелось слушать эту музыку бесконечно, и вместе с тем она пугала настолько, что хотелось скорее умереть, потому что звуки эти обещали тоже гибель, только мучительную, долгую и ужасающую своей непонятностью.

Затем появились глаза. Тьма, аккорды какофонии смерти и глаза. Немигающие, без век и ресниц. Нечеловечески круглые. В них не было белка – лишь огромные черные отверстия зрачков. И в этих пустых отверстиях не отражалось ничего. Они казались дырами, ведущими в никуда, в которое его стало затягивать. Впрочем, он уже не ощущал себя собой, не ощущал себя человеком, не ощущал себя никем. Он растворялся в черных дырах немигающих глаз и не пытался сопротивляться. Ему стало все равно. Ему стало никак. До тех пор, пока тьма не растворила его в себе полностью. Тогда вновь появилась боль. Не такая жуткая, как вначале, а тягучая, неспешно пульсирующая, в чем-то даже приятная.

Ему стало казаться, что он живет с ней давно. Всегда. Вечно. И что сильнее боли ничего в мире не было, нет и не будет.

Почему так болит голова? Дикость!.. Она не помнила, чтобы у нее так болела голова. За все двадцать пять лет – ни разу так сильно. И эта внезапная боль не просто была очень сильной – она будто кусалась, словно злая собака, не пускающая чужака… куда?.. В собственные же воспоминания?.. Гале подумалось вдруг, что боль и впрямь «вела себя» словно живое, а то и разумное существо. От этого сделалось неуютно и страшно. А потом сразу – стыдно. Это же надо, до чего она додумалась: боль у нее живая! Совсем, видать, мозги переклинило. Или это уже старость подкрадывается?

Галя фыркнула и сразу сморщилась от нового приступа боли. Да что же это такое? Ведь голова просто разламывается на куски!

– Мамочка, ты чего? – подскочил и дернул за полу халата Костик. – Тебе горькое на язычок попало, да?

– Все хорошо, котеночек, – попыталась улыбнуться Галя. – У мамы головушка болит. Сейчас пройдет.

– Давай позвоним в больничку, – по-взрослому насупил бровки Костя. – Позовем тетю доктора, и она тебя вылечит.

– Ты мой хороший! – прижала к себе Галя сына и легонько потрепала мягонький, белый ежик. – Заботливый мой котенок… – Она поцеловала Костика в макушку и почувствовала, как резко отпустила голову боль. Словно разжались гигантские клещи, изощренно пытавшие ее только что.

Костя ощутил, как вздрогнула мама, и поднял на нее огромные синие глазищи. Увидел на мамином лице счастливую улыбку и тоже улыбнулся:

– Перестала болеть, да? Не надо доктора звать?

– Ты мой самый лучший доктор! – снова обняла Галя Костика. – Когда ты со мной рядом – все мои беды улетают.

– Я не доктор, – замотал головой Костя. – Мне четыре года, а во столько годов люди еще не умеют лечить. – И тут же переключился на второе Галино замечание: – А куда улетают твои беды? В жаркие страны?

– Уж лучше пусть на Северный полюс летят. Там им самое место!

– Когда вырасту, тоже поеду на Северный полюс, – сказал Костик.

– Зачем? – рассмеялась Галя. – Ловить мои беды? Там же холодно, на полюсе!

– Я тепло оденусь, – успокоил ее сын. – А твои беды уже льдинками станут. Как чупа-чупс. И потом их Умка съест. И маму угостит. А я приду – и дам ему настоящий чупа-чупс. И он догадается, что твои беды были невкусными.

– Ох, ты мой фантазер! – вновь потрепала Галя беленький ежик сына. – Но придется Умке еще тебя подождать. А сейчас, боюсь, тебе пора спать ложиться.

– Не бойся, мама! – Глазенки Костика вспыхнули радостной синью. – Я не буду ложиться!..

– Как это не будешь?.. – оторопела Галя. А потом не удержалась, засмеялась, уткнувшись в мягкую, пахнущую молоком, солнцем и счастьем Костину макушку. – Ты мой хитрющий котеночек!..

Костя заснул очень быстро, не дослушав и половины сказки, что читала ему Галя. Она осторожно положила книжку на тумбочку, пригасила свет лампы и на цыпочках вышла из спальни. Медленно, стараясь не скрипнуть петлями, закрыла дверь. Давно бы надо смазать, да все руки не доходят. И вспоминается лишь в такой момент, как сейчас вот. Ну, ничего. Зато теперь есть часа три, чтобы от души побездельничать. Почитать, например. Телевизор смотреть совершенно не хотелось, на счете за Интернет кончились деньги… Может, оно и к лучшему. Просидела бы опять до трех ночи в чате! А толку, спрашивается? От этих виртуальных знакомств – только одно расстройство. Вот почему она так легко знакомится в Сети, а наяву это – ну никак не получается? Впрочем, один раз получилось… Галя вздохнула и покосилась на дверь, за которой спал Костик. «Ну и пусть! – подумала она. – Зато у меня теперь есть мой самый лучший на свете котеночек, моя радость, мое славное солнышко! И никто нам больше не нужен, правда?»