Сказать, что перевернуть старуху было трудно — значит не выразить и сотой части тех усилий, того отчаяния, что овладевало Ееукамом, пока он надсадно хрипя, пытался добыть еду. Ведьма стала тяжелой, как та Железная гора, что запомнилась ему по сказкам, что любил рассказывать дед в старом стойбище. Но упорство и голод сделали свое дело: он смог добраться до вожделенной котомки, в которой на самом деле обнаружились четыре лепешки. Одну из них он съел сам, вторую, тщательно разжевав, скормил ведьме, а когда взялся за третью — провалился в сон, настолько глубокий и беспробудный, что даже не смог, погружаясь, удержаться за привычную Грань у знакомой Браны, и скользнул куда-то еще ниже, на тот слой нереальности, где, как говорили, обитает Сильный. Сначала он испугался, но оглянувшись вокруг, вдруг понял! Там не было ничего: ни привычного мельтешения слуг Сильного, ни мерцания Граней, ни пения Струн. Лишь чернота и покой. Осознав это, Еукам расслабился, растворился в непривычной темноте, лишенной даже вездесущих глаз Оорга и более уже ни о чем не вспоминал.

Сказать правду, если бы бывший Неспящий отправился бы в этот путь один, то из того слоя, в который он провалился во сне, ему не суждено было бы вынырнуть никогда. Но хитрая ведьма, отдышавшись и придя в себя, исполнила ранним утром Отворяющую Песнь и это помогло. На трехсотой строчке песни веки Еукама дрогнули, а еще через десяток строк он открыл глаза и сел — резко и упруго, так, как умеют делать лишь молодые охотники. Он подозрительно оглядел себя: сквозь прорехи в штанах виднелись перекатывающиеся упругие жгуты мышц, давно иссушенные, совсем недавно похожие на птичьи лапы ладони налились непонятной силой, в голове звенела непривычная пустота — ни одной, даже самой бестолковой мысли!

Он перевел взгляд на спутницу, но та сидела к нему спиной и, ритмично раскачиваясь, продолжала петь.

— Жылыдын, старая ведьма, — вкрадчиво заговорил Еукам, — что ты со мной сделала?

— Ой, — ведьма резво отскочила от него, разворачиваясь в прыжке лицом к Нирраму, — ты встал!

— От твоего воя и мертвый вста…, - закончить он не успел, потому что взгляд его наткнулся на лицо спутницы.

Еукам уже понял, что выглядит так, как должен был бы выглядеть, если бы никогда не стал Неспящим, а всю жизнь гонял бы по пастбищам бараньи отары — крепким и поджарым. Но то, что произошло за эту ночь с Жылыдын — повергло его в безмолвие на долгое время. И второй раз он пробудился от того, что ощутил, как где-то внизу живота появляются какие-то незнакомые ощущения.

Старуха помолодела на добрую сотню лет: сквозь грязные разводы на мордочке на Ниррама смотрели чистые глаза молодухи, да такой красотки, что если расчесать спутанные космы, смыть корку грязи, и нарядить во что-то пристойное, то сваты приехали бы даже из самых дальних стойбищ! А уж размер калыма Еукам даже не стал себе представлять.

О том, что перед ним на самом деле старая Жылыдын можно было догадаться лишь по пыльному и вонючему рубищу, в которое по доброй воле не влез бы и пустынный шакал, спасаясь от ночного холода.

— Что ты с нами сделала, старая задница Оорга?! — Вчера он, конечно, проорал бы эти слова в мерзкую рожу старухи, но теперь из горла вырвался только шелестящий шепот.

— Это не я, — старая…, нет, теперь совсем даже наоборот — очень молодая бесовка, важно собрала свои разметавшиеся лохмотья, и повторила: — это не я! Шестнадцатисторонник постановил вернуть нам силы и поддерживать их до тех пор, пока мы не одолеем Балтара с его демоном.

— А потом, что будет потом? — Подозревая самое худшее, вскричал Еукам. Еще ни один дар Шестнадцати на его памяти не был бесплатным.

— Потом мы умрем, — просто сообщила Жылыдын. — Сразу, как только запечатаем его в прежнюю Брану, мы с тобой умрем.

— Но…

— Перестань! Мне самой не хочется умирать! Но уж лучше так — молодой и полной сил, зная, что порученное мне дело выполнено, чем старой каргой посреди безмолвной пустыни! Но есть неприятный момент и здесь.

Ведьма поднялась и оказалась лишь чуть ниже тоже уже вставшего на ноги Ниррама. Таких высоких женщин народа Оорг Ниррам еще не видел. Он заинтересованно осматривал гладкие лодыжки, показавшиеся под рубищем, а Жылыдын, совсем не смутившись его наглого взгляда, продолжила:

— У нас с тобой лишь десять восходов и закатов. Мы должны успеть. И все это время мы будем с тобой стремительно стареть… А поэтому сейчас мы сделаем вот что…

Еукам успел подумать, что, наверное Шестнадцать все-таки правы, навязывая свой дар, как ведьма сбила его с ног, повалила на спину, с каким-то звериным урчанием взобралась сверху, и…

Дальнейшее Еукам помнил смутно — в памяти осталось ощущение постоянного падения и потом резко нахлынувшая усталость.

Некоторое время он просто лежал, приходя в себя, а когда перед затуманенным взором отчетливо проявились плывущие в синей выси облака, он вдруг с ужасом осознал, что произошло!

— Ты чего наделала, ведьма?! — Вскричал Ниррам, поднимаясь с земли. — Ты осквернила меня! Мне же теперь никогда не стать Неспящим!

Жылыдын, лежащая на спине, не стала собирать на себе лохмотья, еле прикрывающие наготу. Она расслабленно улыбнулась, довольно прищурилась и сказала:

— Перестань, Ниррам. Что ты как маленький? Тебе в любом случае уже никогда не стать Неспящим, а мне одной из Шестнадцати. Через десять дней нас не будет. Так почему, если нам дается возможность пожить немного как нормальные оорги, мы должны себе в этом отказывать? Это же никак не помешает нам? Скоро я должна была увидеть свой сто двенадцатый сезон. Но я никогда не была ни с одним ооргом. Может быть, поэтому я стала такой страшной и злой ведьмой? — Жылыдын рассмеялась.

Не найдя что возразить, Еукам стал преувеличенно внимательно собираться в дорогу, изредка бросая косые взгляды на лежащую ведьму. Но чем чаще его взгляд останавливался на ней, тем меньше ему хотелось куда-то спешить. И в конце концов, не выдержав искушения, он опустился перед ней на колени и, проведя ладонью по всему ее телу — от лодыжки до ямки между ключицами, зарычал и под веселый смешок ведьмы впился в ее рот долгим поцелуем.

— …. и больше никогда так не делай, — откуда-то донесся голос Жылыдын, он открыл глаза и увидел как она, стоя над ним, поправляет на себе лохмотья. — Иначе мы никогда не уйдем отсюда. Хорошо, Еукам?

Когда Первый Сын Оорга взобрался на небо, повис на нем прямо над головами и разогнал редкие облака, ведьма и шаман бежали по степи, подобные молодым волкам — легкие, неутомимые, сильные.

Остановились в пути лишь однажды, когда на пути оказался полузасыпанный песками колодец. Воды в нем оказалось немного, но им хватило, чтобы смочить пересохшие языки. А потом снова был нескончаемый бег, пока уже к закату дня не показались вдалеке синеющие верхушки настоящего леса — первого леса, что пришлось увидеть молодому Нирраму.

— Стой, — более опытная, ведьма остановилась первой. — Там, где начинается лес, там начинаются земли лысомордых. Если мы ступим на них сейчас, нас обязательно увидят. Давай дождемся ночи.

— Что они могут нам сделать? — Удивился Еукам, восхищенно оглядывая фигуру ведьмы. — Разве смогут они догнать нас? А если догонят, смогут ли бороться с нами? И даже если найдутся среди них такие смельчаки, ты же ведьма. Ты сможешь укрыть нас невидимым пологом и напустить на врагов какую-нибудь чесотку!

— Какой ты глупый, молодой Ниррам, — рассмеялась Жылыдын. — Что толку от того, что потрачу я свои силы на горстку недоумков? Чтобы восстановиться мне нужно будет открывать охоту, ждать полнолуния, чтобы очистилась в серебряном свете кровь…

— Какой ты глупый, молодой Ниррам, — повторила ведьма. — Если бы женщины народа Оорг во всем слушались своих глупых самоуверенных мужчин, мы бы давно вымерли.

— Почему ты так обидно говоришь, Жылыдын? — Еукам сел на землю — теперь это был уже не голый песок и не иссушенные куски глины, нет, под ногами уже давно приятно ласкала кожу невысокая светло-зеленая травка. — Разве мужчины народа Оорг не сильны как львы? Не быстры как укус скальной гадюки? Не выносливы как белый двугорбец?