Даже после самых страшных катастроф однажды наступает спокойное утро. Наступило оно и в этот раз. Серые деревья в клубах стремительно уходящего вверх тумана плотной стеной отгородили небольшой пятачок подлеска, почти не пострадавшего от удара большой волны. Посреди этого оазиса относительной чистоты лицом вниз лежал человек. В принципе, людей в окрестном лесу теперь лежало немало, но, в отличие от них, этот еще дышал.

Медленно приходя в себя, Паленый сначала даже не пытался пошевелиться, ожидая, что почувствует острую боль в сломанных руках или ногах. Но постепенно осмелел, приподнялся, затем сел. Никаких особых повреждений внутри себя он не ощущал, одежда на нем подсохла, и даже мешок лежал неподалеку целым и невредимым. С учетом той мясорубки, что устроили люди Карася прошлым вечером и последовавшей за ней пощечиной от рассерженной Зоны, пережить которую удалось далеко не всем, это казалось настоящим чудом.

Но гораздо большее чудо ждало Паленого впереди. Бугорок, рядом с которым он пришел в себя, находился в центре обширной, но неглубокой впадины, бывшей по всей видимости когда-то мощной «плешью»-долгожительницей, притянувшей больше вещества, чем «смогла» правильно распределить и взорвавшейся вследствие этого, попутно очистив землю еще от пары расположенных поблизости аномалий.

Поверх холмика, практически на уровне глаз сидящего Паленого, спокойно лежали крупные полупрозрачные камни. Крупные, с легкой дымкой внутри, они были прекрасны и наверняка стоили на черном рынке целую прорву денег. Паленый взял один из камней в руку, полюбовался им, положил обратно. Он мог, конечно, собрать несколько десятков лежащих здесь кристаллов в свой мешок, и уже через неделю стать богатым бездельником. Но чувствовал, что ему это просто не нужно.

— Спасибо! — сказал он вслух, и поднялся на ноги. — Но мне уже и так досталось самое главное сокровище Подковы.

С кем он говорил, осталось понятным только самому Паленому.

Сзади по его шее, от позвонков, медленно расползалось синее пятно с багровыми краями.

— Только зря ты меня пощадила! — крикнул Паленый, поднимаясь на ноги. — Что-то на тебя это совсем не похоже! Но пока ты не передумала, пойду, если не возражаешь!

70

Схрон Крота располагался в паре километров от озера, практически внутри большого скопления аномалий. К нему вел один единственный проход вдоль берега ручья. Обнаружив это место еще до того, как обосноваться на озере, Крот превратил его в пригодную для проживания «времянку», чтобы можно было безопасно переночевать или даже переждать выброс.

Когда-то давно, это было зданием какого-то склада. Содержимое склада растащили еще до того, как эта территория стала частью большой Зоны, но кирпичные стены оказались достаточно крепкими, чтобы выдержать постепенное погружение здания в грунт. В итоге, над землей торчала только крыша и полметра верхней части стены с вентиляционными отверстиями.

Внутри было просторно. Несколько перегороженных отсеков могли запросто считаться комнатами. Несмотря на то, что внутри было темно, а из освещения у Крота оказались только свечи, дом из схрона получился очень даже неплохой.

Крот в основном пропадал снаружи, принося найденные в окрестностях озера предметы, которые еще можно было использовать, и охотясь на выжившее зверье. Озеро, по его словам, превратилось в огромную лужу грязи, над которой время от времени поднимались грязевые вулканчики. Масштаб катастрофы, по сравнению с объемом артефактов в цистерне, оказался просто поразительным. И Крот вечерами при свете свечного огарка пытался рассчитать объем выделившейся неизвестно откуда энергии. Получалось много. Даже слишком много.

Через неделю после того, как озеро проглотило плавучий дом, и, взбесившись, прошлось огромными волнами по берегу, Штык впервые открыл глаза. Он ничего не слышал и никак не реагировал на происходящее. Но и этого было достаточно, чтобы привести в восторг день и ночь ухаживающих за ним Буля и Хомяка. Выбиравшийся за пределы сплошных аномалий Крот встретил сталкера-одиночку, который рассказал ему, что в районе Поля Чудес квад «Долга» загнал в аномалию мутанта-контролера по кличке Штык. И что тот перед смертью проклял своих преследователей, а потом, громко хохоча, прыгнул в огонь «жарки» и там взорвался, как авиационная бомба.

Еще через два дня Штык моргнул и попытался что-то сказать. Его немедленно вынесли на свежий воздух и сумели накормить бульоном. Он почти ничего не помнил, частенько путал имена и плохо говорил. Крот приносил откуда-то растения и заваривал на костре настои, а Булю и Хомяку запретил дергать Штыка своими расспросами. Восстановится человек — тогда и поговорите.

Еще через неделю Штык начал самостоятельно ходить, но продолжал молчать. Беспокойного Хомяка Крот осаживал одним и тем же веским аргументом:

— Ему вообще-то полагается в земле лежать. Вживление «цепи судьбы» подразумевает, что если погибает один носитель половинки артефакта, то гибнет и другой. Ты видишь, по сути, живого мертвеца. Чудо!

«Чудо», — мысленно соглашался Штык, вспомнивший уже практически все, кроме последних секунд, погрузивших его в состояние, близкое к смерти.

— И зеркало его ментальное — тоже больше никак не проявляется, — продолжал Крот. — Не иначе, оно и спасло Штыка. Связь-то между носителями «цепи судьбы» все равно больше ментальная, чем какая другая. А тут зеркало. Человек выжил, а проклятие его исчезло. Чудо? Чудо!

«Чудо», — соглашался Штык, тоже не раз вспоминавший про черные точки перед глазами, которых больше не видал.

Через месяц, разводя по утру костер, чтобы приготовить завтрак, и грея над огнем озябшие ладони, он вдруг вспомнил, что всю ночь его преследовали кошмары. Во сне злая собака грызла его руку, внутри которой засел проклятый артефакт. Как не странно, рука болела до сих пор. Он закатал рукав и осмотрел предплечье.

На нем виднелась едва разборчивая надпись, сделанная кривыми, уже покрывшимися коркой засохшей крови, царапинами:

«Дурак ты. Но за помощь спасибо. Привет из солнечной Испании».

Штык показал странную надпись товарищам, но те никакого связного текста в сильно исцарапанной руке не увидели. Буль даже осмотрел лежанку Штыка и нашел длинный неровный камень, похожий шероховатой поверхностью на терку — судя по всему, именно об него Штык ночью расцарапал руку.

Тем не менее, с души у Штыка словно упал тяжелый груз. В этот день он впервые о чем-то спросил Крота, а услышав ответ — рассмеялся невпопад.

— Ничего, — сказал Крот, успокаивая Хомяка и Буля. — Раз смеется, значит все хорошо. Теперь точно поправится.

А царапины уже на следующий день зажили. Полностью. Как и не было их никогда.

71

Вот зараза. Опять отмазался. И даже поменял старую добрую Зону на испанский курортный городок.

Чтоб его и там собаки грызли.

Ну ничего, я подожду, пока он вернется. Времени у меня навалом. А он вернется. Выбора у него нет, хоть он пока об этом и не знает.