На первом этаже здания размещалось частное охранное агентство «Кондор» — детище и вотчина Михальского. На второй этаж вела крутая железная лестница, прилепившаяся к внешней стене здания. Лестница, похожая на корабельный трап и заканчивавшаяся балконом, с высоты которого открывался вид на памятник Петру Первому, купола храма Христа Спасителя и вообще — московский пейзаж. Гостей Яцек уверял в том, что поэтесса Марина Цветаева некогда жила рядом, в доме, на месте которого сейчас высился трехметровый бетонный забор и коробка засекреченного военного объекта. На самом деле Яцек выдумывал. Дом Цветаевой стоял не здесь, а в арбатских заулках, в районе Тверской.

В окнах первого этажа горели огни — рабочий день в агентстве кончался за полночь. Именно поэтому Яцек оборудовал себе холостяцкую берлогу прямо над офисом. Удобно: можешь одновременно быть и дома, и на работе. Мечта!

«Хороший дом, верная жена — что еще нужно мужчине, чтобы спокойно встретить старость?» — любил Яцек с пафосом цитировать слова Черного Абдуллы, вводя новичка к себе в дом. Насчет верной жены он заливал, но хорошим домом мог хвастать с чистой совестью: квартира, занявшая второй этаж и мансарду, и вправду того стоила.

Георгий поднялся по лестнице, открыл незапертую металлическую дверь и поздоровался с Альмой. Альма грустно посмотрела на него снизу вверх и шевельнула хвостом. «Яцек дома?» — спросил у нее Георгий. Альма по-собачьи ответила (одними бровями), что хозяин наверху, в мансарде. Ладно хоть дома. С Яцека вполне станет отправиться за сигаретами в ближайший киоск, оставив дверь квартиры открытой. Он гордился тем, что красть в его берлоге нечего. Самые ценные предметы принадлежали к «недвижимому имуществу»: джакузи и чугунные радиаторы парового отопления. Всем остальным Яцек готов был пожертвовать.

— Witaj! — крикнул Георгий снизу. — Co porabiasz?

— Teraz! — ответил сверху Яцек. — Czekaj.

Языком шляхетных предков Яцек овладел уже в зрелом возрасте, когда работал в Комитете госбезопасности Литовской ССР. С тех пор Гольцов — полиглот по природе — соревновался с другом в чистоте произношения.

Ожидая, когда Яцеково «Сейчас!» претворится в жизнь, Георгий подогрел в микроволновке пиццу и открыл бутылку пива. В мансарду Георгий подниматься не стал. Особенностью Яцековых апартаментов было полное отсутствие стен, перегородок и вообще всего, что призвано скрывать личную жизнь от посторонних глаз. Единственной уступкой общественной морали была кубическая конструкция из стеклоблоков, скрывающая в себе санузел, а так — и внизу, где располагались прихожая и кухня, и наверху, где помещалась гостиная и спальня, — стены отсутствовали. Однажды, открыв незапертую дверь квартиры и услышав обычное Яцеково: «Proszk wejњж» — Георгий легкомысленно поднялся наверх и… быстро сбежал вниз, чертыхаясь про себя и злясь на Михальского, ибо роль третьего лишнего в некоторых житейских ситуациях не доставляет удовольствия нормальным людям. Но особенно испугалась девушка. Она обиделась и ушла, хлопнув дверью. Сердилась она на Михальского, но виноватым-то себя чувствовал Георгий. С тех пор он, как в басне про уху, наверх «к Демьяну ни ногой».

Яцек спустился вниз в халате, дал пять и развалился на диване в позе крайне утомленного человека. Шорохи, доносящиеся сверху, свидетельствовали о пребывании там очередной пассии.

— Молоток, что заехал, у меня к тебе дело, — сказал Яцек.

— У меня к тебе тоже.

— Выкладывай.

Георгий вынул из пакета винчестер:

— Могут твои ребята покопаться в нем и сказать, что там есть?

— Срочно?

Георгий развел руками: как обычно!

Яцек взял с пианино мобильник, позвонил вниз, в агентство. Через минуту поднялся программист. Однако, поскольку компьютер стоял наверху, пришлось ждать, пока пассия не спустится вниз. Яцек отправился проводить ее до машины. Очаровательное существо удалилось, покачиваясь на высоких шпильках, как тростинка, колеблемая ветром. Георгий невольно проводил ее взглядом.

На винчестере Юры обнаружился скрытый каталог. При обращении к нему через Windows компьютер выдавал корректную фразочку: «You do not have permission to open this file», что в переводе с буржуйского означало «валите вы куда подальше». Ожидание затягивалось. И хотя ни один спец — от сантехника до квантового механика — не любит давать прогнозов, Георгий рискнул поинтересоваться, надолго ли затягивается возня.

— В принципе любительщина, — отозвался программист. — Но… построил любитель ковчег, а профессионалы построили «Титаник». Надо повозиться.

Яцек вскоре вернулся, открыл себе бутылку пива и сел рядом с другом на диван.

— Когда ты поменяешь машину? — спросил он. — Это просто позор, ездить на таком драндулете.

Георгий понял, что сейчас речь зайдет о каком нибудь финансовом предложении, и заранее настроился ответить «нет». Михальский не унимался долго. Он убеждал, уговаривал, обольщал, рисовал блестящие перспективы, прикидывался обиженным и использовал еще тысячу и один грязный метод. Гольцов невольно посочувствовал тем женщинам, которых угораздило понравиться Яцеку: устоять перед его напором казалось невозможным.

У входа раздался звонок.

— Это ко мне, — вскочил Георгий. — Извини, забыл предупредить.

— Ничего, — не удивился Яцек, — я привык, все чувствуют себя здесь как дома.

На правах хозяина он все же сходил к двери и впустил гостя.

— Знакомьтесь, — представил вошедшего Гольцов. — Олег Мочалов, я тебе о нем рассказывал. А это мой друг Яцек Михальский. Хозяин этого вертепа.

— Очень приятно, — пожимая Яцеку руку, ответил следователь.

— Военный совет в Филях? — хмыкнул радушный хозяин. — Чем могу быть полезен?

— Тем, что заткнешься и предложишь человеку сесть.

— Заметь, Гольцов, в твоих словах кроется логическое противоречие. Если я заткнусь, то как смогу предложить ему сесть?

— Не обращай внимания, — посоветовал Георгий немного обескураженному следователю. — Он на самом деле не такой придурок, только прикидывается.

— Да, на самом деле я белый и пушистый, — подтвердил Яцек. — Ну хоть выпить-то твоему следователю можно предложить?

— Можно? — переспросил гостя Георгий.

Олег Мочалов смущенно мотнул головой: валяйте, не сахарный.

— Это другой разговор, — подобревшим, тоном отреагировал Михальский.

Расположились на диване. Через пару минут спустился программист, сказал, что все поставил, компьютер качает, если что — зовите, и убрался восвояси.

— Итак, господа, — начал Гольцов, когда они остались втроем, — у меня две новости. Хорошая и плохая. С какой начнем?

Яцек и следователь ответили одновременно.

Мочалов:

— С плохой.

Михальский:

— С хорошей.

— Надеюсь, информация пока останется между нами, — глядя на следователя, предупредил Гольцов.

Мочалов утвердительно кивнул:

— Ладно, тогда начну по порядку. Это письмо от директора по связям с общественностью команды «Эрроуз». — Он протянул следователю распечатку.

«Уважаемый мсье Г. Гольцофф!

В ответ на Вашу просьбу предоставить Вам информацию о причинах пожизненной дисквалификации нилота «F-1» нашей команды Пьера Луи Леже сообщаю, что подобное решение принято на спортивном совете Федерации автоспорта в связи с выдвинутыми против Леже обвинениями в поведении, несовместимом с членством в рядах Федерации.

С глубоким уважением… мадам

С. Перриш».

— Три раза перечитал и ничего не понял, — честно признался Мочалов. — Что-то сильно скользко написано.

— Это не все. У Гошки главный козырь всегда в рукаве, — буркнул Яцек. — Не тяни кота за хвост. Гольцов, выкладывай!

— А это информация из банка данных Интерпола, — положил Георгий на стол следующую бумажку. — В феврале девяносто пятого года на шоссе Ницца-Канн наш Лежнев попал в аварию. Женщина, сидевшая с ним в машине, погибла. Факт преступления доказан не был, и все же случай попал в архив полиции как прецедент. Опытный гонщик на новеньком спортивном «феррари», в котором не было никаких механических неполадок, просто не справился с управлением и врезался в бетоноукладчик. Странно, согласитесь.