Снова пауза. Я закусила губу, чтобы ненароком чего-нибудь не ляпнуть. Мой ответ Бауэр точно бы не понравился.
— Потому что не чувствуют в себе силы! — возвестила Бауэр. — Наука все делает за них. В нашу эпоху люди — всего лишь рабы технологий. Они усердно вбивают данные в компьютеры, а потом ждут, чтобы великий бог технологий удостоил их хороших результатов. На заре компьютерной эпохи люди не находили себя от радости. Они надеялись, что рабочая неделя станет короче, что у них будет больше времени на самосовершенствование. Однако этого так и не произошло. Сейчас люди работают не меньше, а то и больше, чем тридцать лет тому назад. Изменилась лишь суть выполняемой ими работы. Они не производят материальных ценностей, а только обслуживают бесчисленные машины.
Пауза номер три.
— Цель нашей программы — вернуть человечеству уверенность в собственных силах. Это будет новая волна усовершенствований, и отнюдь не технологического плана. Человек будет совершенствоваться изнутри — и разумом, и телом. Изучая сверхъестественное, мы поймем, как запустить механизм этих изменений. Шаманы, некроманты, ведьмы и колдуны дадут нам ключ к расширению умственного потенциала. Другие расы научат нас, как улучшить физиологию человека. От оборотней мы возьмем силу, обостренные слух и обоняние. От вампиров — способность к регенерации и долголетие. От полудемонов — бесчисленное множество других преимуществ. Перед человечеством откроется дивный новый мир.
Вопреки моим ожиданиям, музыка на этом месте не грянула. Я выговорила, стараясь казаться невозмутимой:
— Весьма… благородно.
— Вы правы, — сказал Матасуми.
Бауэр нажала кнопку вызова, и двери лифта разъехались. Мы вошли в кабину.
ТРЮК
Лазарет, как и следовало ожидать, встретил меня холодной белизной и запахом антисептиков. Куда ни глянь — блестящие инструменты из нержавеющей стали, сложные медицинские приборы. Никаких тебе плакатов на стенах, расписывающих «симптомы сердечного приступа». Все здесь имело деловой вид, не исключая и саму докторшу, крупную женщину средних лет. Кармайкл свела обмен любезностями к короткому «Привет», и больше я ничего от нее не слышала, кроме: «Откройте… закройте… поднимите… повернитесь…» Никакой болтовни. Это мне даже нравилось: все лучше, чем непонятное дружелюбие Бауэр.
Сам осмотр оказался не очень обременительным: обошлось даже без проб крови и анализа мочи. Кармайкл измерила мою температуру, вес, рост и артериальное давление, обследовала глаза, уши и горло. Спросила, не чувствую ли я тошноты или других побочных эффектов от транквилизатора. Она прослушала мне сердце, и я приготовилась к неизбежным вопросам. Пульс у меня гораздо выше, чем у нормального человека — еще одна «физиологическая аномалия», как выразился бы Матасуми. Джереми как-то объяснил мне, что это у нас то ли из-за ускоренного метаболизма, то ли из-за повышенного содержания адреналина в крови… Что он точно сказал, не помню. Джереми — спец по медицине, а я и школьный курс биологии-то с трудом осилила. Кармайкл, однако, ничуть не удивилась, только кивнула и занесла данные в карточку, Видимо, после осмотра дворняжки они этого и ожидали.
Кармайкл закончила, и я вернулась к остальным. В лазарете за мной присматривал лишь один из троих охранников. Он даже не взглянул на меня, пока я переодевалась. Этот факт сильно ударил по моему самолюбию, но винить парня я не могла: смотреть и вправду было не на что.
Матасуми, Бауэр, Тесс и трое охранников вывели меня из приемной лазарета в коридор. Не прошли мы и пару шагов, как проснулась одна из раций. В тюремном блоке случилось «небольшое происшествие», и некто по имени Такер интересовался, нужны ли еще его люди наверху. Время было обеденное, и на дежурстве оставалось не так много охранников. Может, Матасуми отпустит этих троих? Ученый заверил Такера, что пошлет ему людей через пять минут, и мы зашагали по коридору.
«Общая комната», о которой говорила Бауэр, на практике оказалась комнатой для допросов. Представление о ней имеет любой, кто смотрел хотя бы один полицейский сериал; удобными стульями и репродукциями в стиле ар-деко меня не проведешь. Почти всю дальнюю стену занимало окно из одностороннего стекла, с потолка свисали видеокамеры и микрофоны. Бауэр могла называть это хоть будуаром, но это была комната для допросов.
Конвойный усадил меня недалеко от входа, лицом к окну, после чего из клапанов на спинке стула вытащил толстые ремни и застегнул их у меня на талии. Другим набором ремней он притянул мои локти к ручкам стула, причем браслеты с запястий снимать не стал. После этого меня заставили продеть ноги в тяжелые металлические колодки, от которых куда-то под ковер уходили цепи. Стул оказался приварен ножками к полу. Эх, нам бы в Стоунхэйвен такую вот «общую комнату». На стуле с колодками любой гость почувствует себя, как дома.
Как только я была окончательно обездвижена, Матасуми отпустил охрану. Он явно шел на огромный риск: кто знал, чего от меня ожидать? Я ведь могла… плюнуть ему в лицо, к примеру, или грязно обругать.
Допрос обернулся сущей скукой: Матасуми, по большому счету, задавал те же вопросы, что и прежде. А я все так же скармливала ему вранье вперемешку с правдой, и никто не спешил уличить меня во лжи. Примерно через двадцать минут в дверь постучали — явился один из охранников. По его словам, присутствие Матасуми и Бауэр срочно требовалось в тюремном блоке, так как Такеру «необходимо посоветоваться по определенному вопросу». Бауэр поначалу заупрямилась, утверждая, что Матасуми и сам прекрасно справится, однако без нее было все-таки не обойтись, и после краткого спора ей пришлось уступить. Тесс последовала за Матасуми, хотя ее никто и не звал; может, она и впрямь боялась, что я стану плеваться. Бауэр заверила меня, что скоро вернется, и вся честная компания покинула комнату… оставив меня без присмотра. М-м-м…
Впрочем, моя радость быстро улетучилась. Освободиться от всех этих ремней и цепей было нереально; никакой силы не хватило бы, чтобы их разорвать. Меня обездвижили так надежно, что могли хоть живьем резать — а я бы ничего и не сделала, оставалось бы только вопить… Превращаться в волка тоже не имело смысла: особое устройство выбирало слабину из ремней и цепей, стягивая их еще сильнее, как ремень безопасности в автомобиле. Сменив обличие, я бы только себе навредила.
Позади меня распахнулась дверь. В комнату ввалился мужчина — и едва не упал, запутавшись в кандалах. Еще не разглядев лица вошедшего, я учуяла его, и волосы на руках встали дыбом: дворняжка. Вывернув шею, я увидела оборотня из камеры на нижнем уровне. Патрик Лейк. Это имя всплыло в моем сознании, едва запах дворняжки достиг моих ноздрей. Я встречалась с ним всего один раз и не при самых памятных обстоятельствах, но мозг оборотня классифицирует и запоминает запахи с идеальной точностью. Достаточно нескольких молекул пахучего вещества, чтобы у меня в голове раскрылось соответствующее «досье».
Патрик Лейк был бродягой и людоедом. Нет, убивал он, как и большинство дворняжек, от случая к случаю: одиночки понимают, что каждое новое преступление приближает их к гибели, но не могут или не хотят останавливаться. Как правило, Стае нет дела до оборотней вроде Лейка. Может, это и плохо; может, мы должны выслеживать и ликвидировать всех дворняжек, которые нарушают основной закон. Но тогда нам пришлось бы искоренить три четверти своей расы… да и в любом случае, это не наша работа. Если опасность угрожает людям, то пускай люди с ней и борются — вот наш принцип, жестокий, но продиктованный самой жизнью. Мы вмешиваемся лишь тогда, когда дворняжка начинает привлекать к себе слишком много внимания, поскольку это чревато последствиями для всех нас. Лейк наделал шуму четыре года назад, убив дочь какого-то важного чиновника в Галвестоне, штат Техас. Нам с Клеем пришлось вылететь на место преступления. У каждого была своя задача.
Мне предстояло выяснить, стал ли Лейк подозреваемым по этому делу. В случае положительного ответа его ожидала смерть, однако до этого все же не дошло. Клей ограничился тем, что избил Лейка до полусмерти, сделал соответствующее внушение, и отправил куда подальше ближайшим рейсом. С тех пор Патрик Лейк не доставлял нам никаких неприятностей.
