Эти пытки просто невозможно было вытерпеть. Через десять минут Тимур готов был взять на себя все, что угодно, лишь бы только его больше не мучили.

– Пацаны здесь ни при чем, – еле ворочая языком, сказал он. – Я один был...

– Ну один так один, – великодушно согласился капитан. – Бери ручку и пиши...

Рука не слушалась, дрожала, как у алкаша на похмелье. И все же Тимур сумел нацарапать признание на двух листах. Писал он под диктовку мента-садиста. И мысленно желал ему только одного – чтобы он сдох...

В тот же день к чистосердечному признанию был оформлен довесок в виде свидетельских показаний. Два каких-то алкаша признались, что неоднократно видели злополучную фомку в руках у Тимура. И это при том, что раньше они и в глаза его не видели.

Через пару дней Тимура впихнули в «воронок» и отправили в СИЗО. «Серпы» с мрачной радостью распахнули перед ним свои объятия...

Тимур не часто ел досыта. И при этом он умудрился вырасти крепким и физически здоровым. Возможно, сказался свежий воздух и уличная закалка...

На нем заживало все как на собаке. Поэтому в тюремной больнице он провел всего две недели. Сломанные ребра срослись, в разбитом брюхе все утряслось, лицо разгладилось, кожа обрела здоровый цвет.

Насчет больницы капитан его не обманул. Медперсонал отнесся к нему с пониманием, никто его не обижал. И кормили здесь неплохо. Даже молоко давали и мясо. Тимур бы с удовольствием остался в больничке до суда. Но у врача было свое мнение.

После больницы ему выдали матрац, постельное белье. И под конвоем повели в камеру.

Вот когда началось его настоящее «тюремное счастье».

Камера была большая. Где-то на тридцать–сорок посадочных мест. Ерш в свое время рассказывал, как парился он в переполненных хатах. Особенно плохо летом – когда жара, духота и смрад.

Сейчас тоже лето. В камере жарко. Душно. Но не было той ужасной тесноты, которой пугал Митяй. Даже имелись свободные койки. Тимур собирался приземлиться на одну из них.

Но он вовремя вспомнил, что говорил на этот счет Ерш.

– Привет, братва! – бодро поздоровался он.

Нужно держаться с достоинством. Делать вид, будто заезд на хату дело для тебя обыденное. Типа, тюрьма – твой дом. Манал Тимур такие дома. Но этот протест против неволи был спрятан глубоко внутри. А внешне он казался просто счастливчиком.

– Пацаны, к нам новичок заехал! – донеслось от окна.

К Тимуру вышли два здоровяка с отвратными репами и тяжелыми кулаками.

– Кто такой? – угрюмо спросил один.

Он в упор смотрел на Тимура холодным пронизывающим взглядом. Как будто нутро его хотел насквозь просветить.

– Тимур я. Беспашный. Статья сто пятьдесят вторая, часть вторая...

– А-а, нормально...

Кража со взломом – статья уважаемая. Но это не факт, что Тимура примут за своего.

В этой камере были собраны несовершеннолетние преступники. Те, кому еще не исполнилось восемнадцати. Молодежь. Но было бы наивно думать, что законы здесь детские. Как раз наоборот. Малолетки с остервенением соблюдают воровские законы. Многое доводят до абсурда. Ерш говорил, что нет страшнее зоны, чем колония для несовершеннолетних. Шаг влево, шаг вправо, и ты изгой. Если от взрослых воров можно дождаться хоть какого-то снисхождения, то от малолеток – ни в жизнь. Только дай слабину, вмиг склюют. Да еще и петухом сделают...

– Откуда ты такой хороший? – с недоброй ехидцей спросил второй здоровяк.

Он не просто стоял перед Тимуром. Он рисовался. Смотри, мол, какой я крутой. А вся его крутизна была у него на плечах и груди. Какие-то кресты, обнаженные женщины, средневековые шлемы. Абракадабра какая-то. Но попробуй скажи что против. С дерьмом сожрут...

– Белокаменск. Может, слышал про Волчьи Выселки?..

Но здоровяк даже ухом не повел. Плевать он хотел на какие-то Выселки.

– Кого знаешь? – со скрытой усмешкой спросил он.

Это ключевой вопрос.

Настоящий пацан с детства должен готовить себя к тюрьме. Скажи кому такое на воле, на смех поднимут. А в тюрьме такой расклад – закон. И соблюдается он свято.

Если ты правильный пацан, если ты готовил себя к тюрьме, ты должен был познавать арестантские законы, быть знакомым или хотя бы просто знать воровских авторитетов.

Тимур к тюрьме не готовился. Но кое-кого из авторитетов знал.

– Моню Чабана знаю, – сказал он.

Моня пару раз заглядывал к ним на карьер, пил с ними самогон и догонялся косяком. Говорили, что за ним две ходки на зону, что его там «жуликом» объявили. А это всего шаг-два до вора в законе... Но пацан со средневековым шлемом на плече никак не отреагировал на Моню. Никто в камере не обронил и звука... Значит, Чабан не канает.

– Моремана знаю, – припомнил Тимур.

Мореман жил в соседнем дворе. Тимур частенько видел его на Белоречке. Деловой такой, весь в татуировках, кепка на глазах, в руках гитара. Вокруг шпана, все в рот ему заглядывают. Мореман говорил умные вещи, не слабо пел блатные песни. Тимур за руку с ним здоровался. Даже гордился этим...

Но и Моремана здесь никто не знал.

Можно было сказать про Митю Ерша. Но Тимур подозревал, что не чисто с ним что-то. Не зря он руку на зоне потерял. Может, скрысятничал или скозлил. Вот братва с ним и расправилась...

Но довольно часто он видел рядом с Митей невзрачного мужичка лет сорока. По улицам он с гитарой не ходил, «синяками» не светил, со шпаной ханку не хлестал. И когда Ерш гнул пальцы перед малолетками, он просто молча сидел рядом с ним, слушал и смолил «беломорину».

Тимур не раз встречал его на улице. Всегда здоровался. Иногда даже за руку. Правда, этим он не особо гордился...

– Еще это, Пацика знаю...

– Пацика?! – ожил здоровяк. – А ну расскажи...

– А чего рассказывать? – пожал плечами Тимур. – Он к нам часто во двор заглядывал. Митя Ерш нас на путь истинный наставлял. А Пацик слушал, головой кивал...

– Митя Ерш?!.. Не, про такого не слышал... А Пацик – это да... А точно Пацик, ты ничего не путаешь?

– Да нет, не путает, – послышался чей-то голос.

Со шконки в блатном углу поднялся какой-то паренек лет семнадцати. Ростом – метр с кепкой. Но держится уверенно, властно. Пацаны перед ним расступаются... Неужто смотрящий?..

Он подошел к Тимуру, внимательно заглянул ему в глаза. Что-то отметил про себя.

– Значит, Пацика знаешь?.. – спросил он.

В его глазах светилась насмешка мудрого человека. А было видно, что парень этот знает жизнь не понаслышке. Молодой он, но уже много чего повидал. Хотя Тимур мог и ошибаться...

– Знаю, – кивнул Тимур.

– А почему же сразу его не назвал? Про Чабана какого-то вспомнил, про Моремана... Может, они авторитетные пацаны, но лично я про них не слышал. А про Пацика – да... Ладно, все это базар-вокзал. Малява тут насчет тебя была. От Пацика. Подписывается он за тебя. Копир сказал, что ты можешь на нашу хату зарулить. Просил принять как человека... Кто такой Копир, знаешь?

Про Копира Тимур слышал. Не зря же две недели в больничке провалялся. Копир – вор в законе, смотрящий в тюрьме. Его слово здесь – закон...

Значит, вот оно как. Чабан и Мореман – это все так себе. Хотя крутуются они конкретно. А Пацик ведет себя скромно, лишний раз нигде не светится. А блатной мир его конкретно уважает. Его слово имеет вес даже для Копира. А Чабан и Мореман... Не все золото, что блестит...

– Значит, говоришь, сам Пацик тебя уму-разуму учил, да? – спросил смотрящий. – Ну, расскажи, как дело было... Кстати, меня Чиком зовут. А у тебя какое погоняло?

Вообще-то его все так и звали – Тимур. Не такое уж это распространенное имя, чтобы клеить к нему прозвище. Так он Чику и объяснил.

– Ладно, будешь Тимуром, – решил смотрящий. – Но смотри, косяк упорешь, Придуром каким-нибудь станешь или Чухой... Ладно, шучу я, шучу. Если за тебя сам Пацик подписался, то какие могут быть косяки...

Чик освободил для Тимура койку неподалеку от своей, дождался, когда он разместится. Затем позвал к себе.