И она действительно сделала для Дэвида прекрасную работу, как вы можете увидеть на обложке “Зигги Стардаста”. Когда упал последний локон, рассеялось последнее облако лака, и она отошла, чтобы взглянуть на свою работу, внезапно настал еще один из тех странных, возбуждающих моментов откровения. О, Боже! Дэвид, только полюбуйся на себя! Ну разве не НЕЧТО?!
Было странное чувство, но оно мне понравилось. Он выглядел таким же двусмысленно соблазнительным, как и со своими длинными белокурыми хиппи-локонами, таким же сильным и хрупким одновременно, таким же нежно-мужественным, но этот его новый рыжий гриб на голове словно еще повысил ставку. Теперь он смотрелся еще сильнее и раскованнее – все таким же ранимо-жертвенным и притягательным, но еще страннее, и что-то в этом было отрывное, даже опасное. Хм-м-м...
Определенно, это повлияло и на отношение Дэвида к самому себе. Хотя бы сам тот факт, что новая прическа требовала постоянной укладки, заставил его по-новому следить за собой, поднял на новый уровень самоосознания. Прическа-гриб отнюдь не принимала форму сама по себе после ночи сна, как это было с хиппи-локонами; требовалось какое-то время потрудиться перед зеркалом, а зеркало может быть очень продуктивным предметом для ориентированного на массовый рынок Нарцисса Дэвидовского калибра.
Так что новая прическа вызвала новые эксперименты с гримом и еще больший интерес к костюмированию, и вот уже юный Дэвид Джонс превратился в стопроцентного Зигги: гибкого красноволосого полисексуального звездного пришельца в очень откровенных и ОЧЕНЬ оригинальных нарядах.
И, само собой, в смысле имиджа это мастерски сработало. Теперь уже никто не спрашивал, кто такой этот Дэвид Боуи, зато теперь задавались вопросом, кто же он такой НА САМОМ ДЕЛЕ: возникла загадка, разгадываемая и по сей день, в том числе и самим Дэвидом, для которого создание Зигги стало первым великим актом по пути к великому освобождению. Банально, но факт: создав Зигги, выступавшего для него прикрытием, Дэвид больше не должен был оставаться на публике самим собой, если он этого не хотел. То есть, он мог заниматься искусством и срывать аплодисменты, не будучи вынужденным иметь дело со своим, мягко говоря, “недостатком самоуважения”, а если начистоту, со своим холодным самоненавистничеством.
И, конечно же, как уже отмечали культурологи, Дэвид-в-роли-Зигги стал одним из социальных катализаторов своего времени. Он был той вспышкой, которая вызвала всемирный взрыв экспериментирования с секс-ролями, соревнования в блеске и пышности (глиттере) и нарциссического самолюбования. Он стал зеленым светом на повороте истории; он остановил этот несчастный зачуханный и разбитый хиппи-коммунальный автобус и указал дорогу миллионам маленьких, сверкающих, отдельных и непохожих личных транспортных средств образца “Я-десятилетия”. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был всем этим.
И, когда Зигги начал завоевывать воображение всего мира, мне стало ясно, что я, слава Богу, выполнила свой кусок работы хорошо. Команда, которую я сколотила, была талантлива, воодушевлена и исключительно эффективна. Теперь у Дэвида была вполне оперившаяся, прекрасная рок-группа; невероятно пронырливый менеджер; феноменально талантливый личный дизайнер; творческая и преданная стилистка и кастелянша; жена-тайфун, чтобы улаживать все его дела; наконец, нянька на полной загрузке, чтобы обеспечить возможность его жене улаживать все его дела. Теперь он имел все, в чем нуждался. Зигги был готов к рок-н-роллу.
Конечно верно, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но все-таки верно и то, что пара правильных слов, сказанных в правильное время в правильном месте могут сдвинуть такие горы, какие не под силу сдвинуть и имиджу.
Именно таким был случай с одним отрывком из Дэвидовского интервью, напечатанного 22 января 1972 года в “Мелоди Мэйкер”. Слова были простые и короткие: “Я – гей, и всегда таким был, даже будучи еще Дэйви Джонсом”, но эффект их был огромен.
Интервью проходило в офисе “Джем” (“Мэйн Мэн” тогда еще не существовало), брал его рок-журналист Майкл Уоттс, а Дэвид скармливал ему такие фразы, оформленные в отрывистом (уличном?) Зигги-стиле. В то время, насколько я припоминаю, он еще не так втянулся во все Зигги-дела, как это было несколько позднее, когда вышел альбом “Зигги Стардаст”, но был на пол-пути к этому. По крайней мере, половина его фраз была сказана от лица этой его надувательской жертвенно-внеземной рок-звезды. Тем не менее, “Я – гей”-заявление было совершенно искренним и личным. Помню, как Дэвид нервничал, когда интервью закончилось.
Я успокоила его, как только могла. На смом деле, я была в таком радостном возбуждении, что чуть ли не вопила:
“Дэвид! Да ты понимаешь, что ты сделал?! Ты же, бля, СДЕЛАЛ это! Теперь нас уже ничто не остановит, бэби!”
Он немного расслабился и объяснил, что до самого момента, когда произнес эти слова, даже не думал, что собирается это сделать. Он не настраивался специально ни так, ни этак, даже после всех наших с ним разговоров, после всей этой философии и политики сексуального освобождения, которую я самым нежным образом старалась в него вколотить. Но настал такой момент, рассказывал он, когда его инстинкт подсказал ему так сделать, и он просто позволил словам вырваться наружу.
“Ты сделал все правильно, бэби, ты сделал все правильно, – сказала я ему. – Вот увидишь. Так и нужно было сделать: самое время. Даже в смысле маркетинга это просто идеально.”
Он согласился – он же не дурачок – и все же, он волновался. “Не знаю, как к этому отнесется Тони, – сказал он. – Как ты думаешь, он это нормально воспримет?”
“Это не важно, бэби, – ответила я ему. – То, что ты сказал, – правда, а ты должен иметь возможность говорить правду, когда захочешь. Ты же не хочешь быть, как Кен Питт и его друзья – вечно увиливать, прятаться и сидеть в “шкафу”. Если Тони тоже такой, тогда он не сумеет подать тебя, как нужно, а если так, то мы просто избавимся от него и найдем себе кого-нибудь другого. Но с ним все будет окей, я ручаюсь. Он же смотрит на тебя, как на индустрию, как на здание, и он знает, что здание не может стоять на фальшивом фундаменте.”
Думаю, Тони Дефриз был в шоке, когда взял в руки “Мелоди Мэйкер” и увидел на ее первой странице заявление Дэвида напечатанное жирными буквами. Но, как я и предсказывала, он быстро осознал все возможные последствия этой ситуации: если бисексуальность Дэвида оказалась на первой полосе ведущей британской музыкальной газеты, значит, она с таким же успехом может и продавать билеты. Так что – торпеды к бою. Пусть Тони был шокирован, но он впервые, думаю, осознал весь коммерческий потенциал Дэвидовской игры с секс-ролями.
Кстати сама статья в “Мелоди Мэйкер” отнюдь не была посвящена только этой теме. Такими были лишь перепечатки и реакция на нее в основной Флит-стритовской прессе. Изображение Дэвида Майклом Уоттсом было мило и проницательно:
“Теперешний имидж Дэвида – это шикарная “королева”, роскошный женственный мальчик. Он выглядит так кэмпово, как только можно, с его расслабленными руками и аффектированным словарем. “Я – гей, – говорит он, –и всегда таким был, даже еще в бытность Дэйви Джонсом”. Но в нем есть нечто слегка несерьезное, когда он это говорит, легкая улыбка, прячущаяся в уголках губ. Он знает, что в наше время вполне допустимо вести себя, как шлюха мужского пола, и что шок и провокация, которыми так богата вся итория поп-культуры, это замечательный бизнес.”
Лично я очень оценила двусмысленность этого отрывка, и, как я себе представляла, вся гей/би/ мульти-коммуна – тоже.
Именно это, так запросто напечатанное, заявление привлекло всех флит-стритовских репортеров, и они разнесли его по всему свету. Замечательно! В те январские дни я брала в руки газеты и принималась хихикать, наслаждаясь каждым словом, льющим воду на мельницу легенды. Я просто ЧУЯЛА, как все ребятишки по всему миру навостряют уши и принимают к сведению то, что только что прочли, а их мамы и папы, сидя вокруг кухонного камелька с чашечкой чая и тарелкой свиных сосисок, чешут репу и размышляют: “Хм-м-м... гей, он говорит... педик... хм-м-м... женат... имеет ребенка... носит платье... хм-м-м...”
