Заведующий приемным отделением – мы у него в подчинении, в общем. Вдовец, восемьдесят лет. За глаза называют его «юным гинекологом» – тянет в гинекологию и когда в кабинетах проводят осмотр женщин, особенно молодых. Всем понятно, почему – но он ведь врач, да еще заведующий. Удовольствие ему доставляло говорить, что «голой больную не оставим». Женщина пришла на осмотр к гинекологу, кто-то знакомую свою привел. Когда подоспел гинеколог, позвал на осмотр в кабинет, то она удивилась и говорит ему, что ее уже осмотрели, велели ждать у кабинета. Гинеколог, удивился, кто же ее осмотрел. А она говорит: «Вон тот дедушка в очках». Правда, кажется, что он все-таки не осознает, что ведет себя как маньяк. Я видел, как он раздевал пьяную, которую привезли под утро, – и как почти дрожал, но в то же время это и было его долгом, и он ей помогал, но это смешалось со старческой его похотью. Ему хочется быть значительным, спасителем, чтобы его благодарили. Вмешивается он во все – во многом по этой причине. Перитонит, по напыщенному его выражению, – это «пожар, пылающий в организме». Когда помогли ему склеить картонные папочки, дерьмо бумажное хранить – отчеты идиотские и сводки, то благодарил почему-то за «сообразительность», целую речь произнес. И я трудился, склеивал. Походило это в точности на то, как работают слабоумные, – они вечно что-то склеивают, это еще называется трудотерапией. Со мной был в смене Юрик – садист. Так вот такой тихий стал и светленький, когда склеивал, и так ему это занятие внутренне нравилось, как нравится только издеваться над бомжами, наверное.
Завхоз выбрасывал котят из больницы… Никому, в общем, не мешали, – но решил навести порядок. Кошку оставил – хорошая кошка, ловит крыс, мышей. Притом она как будто на работе – придавит где-то в подвале крысу, а укладывает у его дверей. И он ее за это кормит. Пригорюнился после этого только кот-отец… Ну да, предчувствовал: через день завхоз выкинул за шиворот и самого.
Простая русская женщина, которая тягала на адской той низенькой каталке то ли мужа своего, то ли отца – в горку, без помощи со стороны, как выяснилось, на перевязку. В каталке из-под одеяльца виднеется истощенное до безвозрастности голое существо. Понятно, что не жилец. И тут ее яростное, с ненавистью, упорство – чтобы, не дай бог, не везли его вперед ногами, когда я помочь ей согласился. Пожалуй, она меня возненавидела – дальше помогать почти не дала. Я-то для нее умер, стал ничтожеством, а вот который в каталке – был всем, такова сила ее воли, даже чем-то пугающая. И другая женщина, уже вечером – та же почти картинка, когда возила на такую же перевязку свою тетку. Сама она появилась у меня на глазах, робкая и покорная, днями тремя раньше, когда искала эту тетку в хирургии, а нашла в реанимации – тут даже обрадовалась, что нашла, а то мотали ее по больнице без толку, ничего не разъясняя. Потом навещала каждый день. Очень добрая, нежная. С виду внушающая какую-то к себе теплоту, будто воробушек. И вот вижу – идет плачущая по коридору. Не довезла. Будто, как ни старалась, не осилила. Там была у тетки какая-то тяжелая запущенная грыжа.
Бомж. Привезли в самые морозы с улицы – лечили, обжился. Но лечение закончилось. Здоров. Выписывают. И он плачет… Собирался полдня, хотя и нечего собирать. Вызвали нас. Умолял отпустить последний раз помыться. «Ну дайте помыться, парни, завтра же Рождество!» Но нам приказали его выкинуть. Я сказал всем, что сам выведу его – иначе бы избили. Вижу – он уже замерзает. Отдал ему свою шапку – только чтобы ушел и чтобы не видеть этого.
У нас новичок – бывший мент. Но называет себя «юристом». Зануда. Жлоб. Бабник. Тут же прилепился к медсестрам. Его фразочки: «Желающим могу оказать сексуальные услуги». Или: «Помогу во всем. Если не смогу помочь делом, помогу словом, все объясню».
Вора привезли с пулевым ранением. Оказалось, авторитетный. Теперь в приемном постоянно его люди – с кем-то договорились. Ведут себя нагло, их все боятся. В мое дежурство такой случай… Ночь уже. По «скорой» какую-то женщину интеллигентного вида привезли. Оставили в одном халатике, медсестра позвонила в отделение, вызвала врача – ну и тишина. И один из этих к ней от нечего делать пристал – куражился, но она не понимала. «Пройдемте cо мной, я врач, сейчас вас осмотрю…» Она что-то лепечет, а он завелся, тащит ее… В общем, расслабился до этого укольчиком. Напарник мой тихо куда-то уходит. И все попрятались куда-то. Я один, ну и он. Говорит: «Пшел вон!» Я с ним спокойно заговорил – тут же вяло отлип, но полез на эту женщину: «Давайте сделаем вам клизму…» Вижу – она ничего не понимает, дрожит от страха. Я ему говорю: все, кончай. Начинается представление… Прыгал вокруг меня, орал. Вышли на воздух. Начал мне объяснять, что я больше не жилец… Говорит: станешь перед мной на колени, тогда прощу. Где-то с час – как под напряжением электрическим. Но я с ним сделать ничего не могу. Действительно, или с работой надо прощаться, или с жизнью… И никто не вышел на помощь – а на дежурстве в это время было еще шесть охранников. Утром написал рапорт на имя главврача и отнес прямо в канцелярию; подумал – пусть решают. Вызвали нашего начальника – и его отправили договариваться с бандитами. Этого отморозка из больницы убрали. Мне лично от братков передали бутылку коньяка – так извинились. И все решил этот вор, а кто же еще, – по закону.
Чертов день в больнице. Проверка линейного отдела – они штрафуют нас за отсутствие на своих постах, а мы развозили по отделениям больных, так как санитарок уже не хватало. Мы устроили террор в приемном, то есть исправлялись, наводили должный порядок. Народу поступала по «скорой» прорва. Типы: важный полковник с женой, тоже очень важной; старуха, которая меня обвиняла в жестокости; старуха, которая меня благодарила; рокеры – казалось, это уже черти в глазах; алкашка какая-то, а потом алкаш – их отдирали друг от друга, не могли они расстаться; женщина, которая отыскала свою больную у нас в реанимации после нескольких дней; бабы из Калужской области – приехали на рынок торговать, а подружка с сердечным приступом попала к нам; армяне – за все суют деньги, не верят, что без них что-то можно, даже сходить поссать; интеллигентная женщина из медакадемии – все уже заранее знала о своей болезни, просвещала и нас, и медсестер, и врачей. Страсти. Тоска. Потом по «скорой» привезли дядьку – оказалось, кем-то где-то избитого, в общем, привезли-то уже труп… Выясняловка, ругань в приемном: где умер, у нас или по дороге в «скорой». Никому неохота возиться, оформлять. Тем более убийство. Не договорились – и вызвали милицию. Родственники откуда-то появились. Труп мы уже спустили все-таки в морг, чтобы не пугать людей… Труп на каталке: опознание, допрос родственников и скоропомощной бригады врачей, там же, в подвале; а я – понятой; глупый юмор мента насчет ручек, левых или правых – снимал отпечатки пальцев с покойника для чего-то; стеснение мента считать золотые зубы у трупа, его переговоры с кем-то по рации – этот гул. Когда кончилось, только шофер «скорой» рад: полдня в простое, можно будет бензинчику слить. А в приемном наркоманка, полутруп. Подкинули, они так часто подкидывают своих у больниц, если передозировка: подъехала машина – тело вывалили, а сами умчались. И опять менты, но уже другие, оперативники, которых мы вызвали, потому что это их улов… Переговоры насчет «Склифа» – чтобы ее забрали от нас к ним. Вялая работа врачей, не верящих, что стоит что-то делать. И потом все сначала: морг, опознание – а я понятой. Снова вызвали ментов – того же участкового, это его работа. Он вернулся – и, по-моему, ему было уже страшно. Девчонка лежит перед нами – белая. Красивое молодое тело.
В абортный день приемное наполняется бабами – уродами и красотками. В одних что-то физиологически сучье, а эти задернутые в ношеное женщины-уроды, в которых во всех есть что-то страдающе-материнское, – всегда их жалко. Может, их-то не ублажают, так что они уродуются и состариваются, но умирает в них не Женщина, а Мать, – это такое мужеподобное, но терпящее ни за что, любящее ни за что существо.
