Калеб непонимающе смотрел на возбужденную девушку. Он слышал ее слова, но не мог поверить своим ушам: Рэн выпрыгнула за борт, и Сара не смогла спасти ее… Господи!

– Все ко мне! – заорал он, перекрикивая грохот волн. – Человек за бортом!

«Что, черт возьми, из этого выйдет? Вокруг кромешная тьма, шторм, ливень, гроза. У меня нет никакого шанса… Даже самый искусный пловец не сумеет выжить в бурном море…» – подумал Калеб, но, не желая слушать голоса разума, еще раз хрипло крикнул:

– Все ко мне!

Первый помощник посмотрел на него и покачал головой.

– Капитан, ничего не получится. Ты знаешь это лучше меня. Иди вниз. Я возьму штурвал.

Калеб вышел из рубки, все еще не веря в случившееся. Сара шла сзади.

– Как это произошло? – через силу выдавил он.

– Не знаю, Калеб. Она сказала, что хочет пойти на палубу подышать свежим воздухом. Я просила ее, умоляла, – пролепетала Сара, откидывая со лба мокрые волосы. – Она умерла, да? Я должна была действовать более решительно, но она такая сильная и упрямая. Я пыталась, я правда пыталась. Пожалуйста, скажи, что здесь нет моей вины! Знаешь, что-то не давало ей покоя. Она вела себя очень необычно весь вечер. Скажи, что я не виновата, Калеб, скажи, что не виновата! Я отказываюсь верить в то, что Рэн решила убить себя только из-за того, что узнала о нашем ребенке…

Рэн больше нет. Она умерла. Бросилась в море. Калеб зарычал и закрыл лицо руками.

– Калеб, скажи, что я не виновата, – продолжала бубнить Сара.

– Иди вниз, Сара. Мы поговорим позже. Я хочу побыть один.

Рэн не могла умереть, не могла!

Шторм бушевал всю ночь, ослепительные вспышки молний чертили в небе зловещие узоры, гремели раскаты грома. Калеб ничего не видел и не слышал. На него обрушивались потоки дождя, но он не замечал этого, оглушенный горем. В голове капитана крутился один и тот же вопрос: почему? Почему Рэн бросилась за борт? Вряд ли их встреча на палубе несколько дней назад явилась причиной. Во всем виновата Сара со своей проклятой ложью!

Дрожащими руками Калеб потер виски, потом ощупал колючую щетину на подбородке и щеках. Нужно спуститься вниз, сменить мокрую одежду и побриться. Как только море успокоится, он соберет команду и устроит Рэн похороны. Как капитан корабля он обязан это сделать. Но все-таки, почему… Этот вопрос не давал ему покоя. Надо спросить Обри, может быть, он что-нибудь заметил? Возможно, Рэн что-то говорила ему? У Обри очень острый ум, и иногда он чертовски правильно разбирается в ситуации.

Сгорбившись, Калеб направился в каюту Фаррингтона. Если Обри не сможет помочь ему, что тогда делать? Сара клянется, что ничего не знает. Может быть, Лидии что-то известно? Нет, не похоже, иначе бы она уже прибежала, несмотря на шторм. Лидия производила впечатление очень чувствительной и честной женщины и искренне восхищалась Рэн. Наверное, она ничего не знает, но это странно, ведь они жили с Рэн в одной каюте и, кажется, дружили.

Калеб распахнул дверь, не удосужившись постучать, вошел и окликнул Обри по имени. Ответа не последовало. Подойдя к койке, Калеб попятился от ужаса, поняв, почему Фаррингтон хранил молчание, На голове старого картежника чернела рана, рот застыл в беззвучном крике. Калеб проглотил подступивший к горлу ком и приложил ухо к груди друга, но не услышал ничего, даже слабого биения. Обри Фаррингтон был мертв. Разум Калеба отказывался воспринимать то, что видели глаза.

Что происходит на его корабле? Какой негодяй мог совершить подобное? За всю жизнь Фаррингтон и мухи не обидел, а когда кто-нибудь оказывался на мели, всегда мог рассчитывать на Обри, который был готов помочь и советом, и деньгами. Кто? За что? Слезы застилали глаза Калеба. Он оплакивал старика, у которого, кроме него, не было ни одной близкой души.

Обезумев от горя и ярости, Калеб бросился на главную палубу. Он ругался и кричал, приказывая всем членам команды явиться с докладом. На капитана страшно было смотреть, когда он сообщал членам экипажа, промокшим до нитки, о смерти Обри и том, что Рэн бросилась за борт.

– Слишком подозрительно для случайного совпадения. Я обещаю: прежде чем мы доберемся до Америки, виновный будет повешен. А сейчас обыщите эту чертову посудину и выясните, нет ли здесь безбилетного пассажира, о котором мы не знаем. Притащите ко мне этого ублюдка, чтобы я мог посмотреть ему в глаза и спросить, зачем он это сделал! Питер! – хрипло крикнул он. – Приведи сюда сукиного сына Стоунхама. Быстрее!

Через несколько минут перед Калебом предстал Баском Стоунхам, сжимавший молитвенник в тощих руках. Если они был поражен известием о двух смертях, то не подавал вида.

– Мы все можем засвидетельствовать, что ни один из нас не покидал трюма. Ваш человек, который охраняет выход, может подтвердить это. Вам придется искать виновного в другом месте, – нагло заявил он.

Калеб шагнул вперед и схватил Баскома за грудки.

– Ты мог и не выходить из трюма, но я чувствую: ты имеешь отношение к этому! Уберите это чудовище отсюда к черту, пока я не прикончил его! – взвился Калеб.

Сара стояла рядом с рыдающей Лидией, зорко следя за происходящим. Она почувствовала невольное облегчение, когда Баскома поволокли обратно в трюм. Теперь у нее осталась неразрешенной одна проблема – обыск корабля. Она должна спуститься вниз и постараться отвести матросов от закрытой камеры. Она предложит свою помощь в поиске преступника, заявив, что не может сидеть сложа руки; будет плакать и умолять, если потребуется. Но она не позволит найти Малькольма и Рэн.

Сара насмешливо наблюдала за рыдающей Лидией.

– Утри нос! – презрительно бросила она. – Противно смотреть. Иди к себе и вой там, сколько пожелаешь. Здесь от тебя все равно нет никакого толка. Я собираюсь помочь в поисках неизвестного, а ты будешь мешаться под ногами.

Лидия, привыкшая повиноваться приказам, повернулась и пошла прочь, громко рыдая и утирая красные от слез глаза подолом юбки. Она потеряла свою единственную подругу. Что теперь делать, как быть? Кто убил Обри Фаррингтона? За что? Почему Рэн выбросилась за борт? Лидия, возможно, не очень хорошо разбиралась в людях, но одно знала наверняка: Рэн ван дер Рис никогда бы не покончила жизнь самоубийством. Лидия знала это так же хорошо, как то, что без воздуха нельзя жить.

Палубы, нос, корма и трюмы «Морской Сирены» оживились, когда команда приступила к обыску. Сара взяла фонарь и, подобрав тяжелые юбки, побежала за матросами. Добравшись до запертой камеры, она остановилась и начала размахивать фонарем туда-сюда, напевая под нос какую-то бессмысленную песенку. Когда ей надоело петь, Сара начала расхаживать перед дверью, борясь с искушением отодвинуть железный засов и заглянуть внутрь. Нет, пусть они оба сгниют там! Пусть крысы сожрут их заживо! Они заслуживают смерти.

Подняв фонарь высоко над головой, Густав – корабельный кок – направлялся к запертой двери. Заметив Сару, он остановился.

– Я уже там посмотрела и не обнаружила ничего, кроме множества крыс, – жалобно захныкала она. – Обри Фаррингтон был моим другом, близким другом, – Сара подошла ближе, чтобы Густав мог увидеть слезы на ее лице. – Я так устала, что мне стало дурно. Прошу вас, помогите мне.

Густав, который и сам был не прочь передохнуть, любезно проводил ее до кучи деревянных ящиков, осторожно усадил Сару и поставил фонарь на пол у ее ног.

– О, мне уже чуть лучше, – вздохнула она, расстегивая пуговицы на платье и обмахиваясь платочком. – Ох, как же здесь душно, – продолжала она, слегка наклонясь вперед.

Трюк сработал: кок позабыл, что он делает в трюме; все его мысли сводились к одному: как получше рассмотреть прелести Сары.

– Дорогая леди, вы должны разрешить мне проводить вас наверх, – хрипло произнес Густав.

– Одну минуточку. Дайте перевести дыхание. А пока почему бы вам не проверить тот угол? Все остальное я уже осмотрела. Но, где бы вы ни искали, прошу: не открывайте ту дверь. Во второй раз я этого не переживу. Представьте себе: как только я открыла дверь, огромные крысы бросились на меня. Я постаралась не обращать на них внимания и осмотрела все помещение, но не обнаружила ничего, кроме крыс. Клянусь, это было невыносимо, но я сделала над собой усилие ради моего друга Обри Фаррингтона, – сообщила Сара, снова наклоняясь вперед и устремляя взгляд на свои мокрые туфли. – О Господи, человек уже не может нигде чувствовать себя в безопасности, а я так доверяла капитану ван дер Рису.