– Еще какой! – ответил Бисмарк, не отводя взгляда от рук Катарины, летающих над клавишами словно две птички-колибри.
– Какой? – переспросил Орлов.
Бисмарк усмехнулся.
– А то ваша берлинская миссия не знает!
– Ну… – замялся Орлов и отпил шампанское. – Просто хочется узнать из первых рук.
Бисмарк предпочел промолчать и осторожно, чтоб не уронить пепел на дорогой персидский ковер, гордость мсье Гардера, хозяина отеля, стряхнул свою сигару за окно. Поскольку русский император приходится племянником прусскому королю, Берлин наводнен русскими дипломатами и шпионами, и русское посольство располагается на Унтер-ден-Линден чуть ли не в двух шагах от королевского дворца. Все дворцовые интриги, новости и сплетни они там узнают раньше, чем прусский кабинет министров.
Орлов, однако, продолжал с истинно русским напором:
– Говорят, вы там заигрались в демократию. Социалисты захватили парламент и блокируют все указы короля…
Бисмарк положил руку ему на плечо:
– Я в отпуске, князь.
Но в эту минуту юная Орлова уже так чувственно отдалась музыке, что бисмарковская дипломатия решила наказать орловскую настырность:
– А ваша жена выросла во Франции?
И Орлов с чисто российским прямодушием тут же попался в ловушку.
– Даже родилась тут! – сказал он с гордостью. – У Трубецких свой замок – «Bellefontaine» в Samois-sur-Seine, возле Фонтенбло под Парижем.
– Теперь я понимаю, почему французы поддерживают поляков, бунтующих против России.
Орлов изумился:
– Почему?
– Потому что все француженки без ума от эротической музыки этого поляка Шопена.
Всего долю секунды Орлов соображал, как ему реагировать на эту колкость. И тут же расхохотался, но тем нарочитым и громким смехом, каким еще несколько лет назад был известей на конференциях во Франкфурте его нынешний шеф и русский канцлер князь Горчаков.
4
«С поляков нужно шкуры снимать»[1], они всегда были прусской и русской головной болью! Стоит только дать им поднять голову, как они тут же полезут в великие нации и объединятся с французами, чтобы либо зажать немцев с двух сторон, либо напасть на Россию в союзе с кем угодно – с литовцами, с Наполеоном… А потому разделение Польши под протекторатом России, Пруссии и Австрии, начатое еще Фридрихом Великим и Екатериной Второй, является единственным выходом для усмирения их шляхетских амбиций и установления тишины в Европе. При этом они настолько талантливы, что побежденные и расчлененные, они не могут угомониться, втихую расселились по всей Европе и настырно лезут на самые влиятельные посты в России, Австрии и даже в Пруссии. А теперь еще эти новые, после восстания Костюшко, польские бунты против русских «гнобителей»! Тринадцать миллионов поляков, вечно настроенных против русских и немцев – не дай Бог, если их нынешние разрозненные мятежи соединятся…
А французские газеты тут же, конечно, закричали свое стандартное «Польша либерасьон!», и французские мадам и мадемуазель, тающие от «душки» Шопена, настолько прониклись сочувствием к «угнетенной» нации, что даже Луи-Наполеон уже открыто выражает «несчастным» полякам свое сочувствие. Конечно – в пику России и в отместку за войну 14-го года…
Бисмарк сидел в своем номере на первом этаже «Hotel d’Europe», пыхтел сигарой и, глядя на ночное море, слушал игру Катарины. Апартаменты Орловых были прямо над его номером, и теперь там, над ним, она играла его любимого Бетховена, Семнадцатую сонату. Но когда дошла до третьей части ALLEGRETTO…
Музыка вдруг оборвалась, он услышал громкий стук, словно что-то упало со стула, и…
Нет, он не мог ошибиться – разгоряченные Бетховеном, они занялись ЭТИМ прямо на полу! Да так, что люстра раскачивалась над головой Бисмарка, а Катарина стонала и вскрикивала, и эти ее стоны и крики долетали до него через открытое окно. О, этот горловой, с хрипотцой и страстью крик! Бисмарк с такой силой сжал зубы, что перекусил свою лучшую сигару стоимостью чуть ли не в целый талер!
5
«Психологическая сторона его портрета не менее выразительна. Сложная, многогранная натура. Отличный пловец, блестящий стрелок и выдающийся наездник. Любовь к земле и лесу он унаследовал от своих предков… Вместе с тем Бисмарк очень образованный человек. Он чрезвычайно начитан, у него гениальный ум, он более или менее хорошо говорит на шести языках…» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).
Бисмарк 1862 года «очень высокий… черноволосый… курносый… с бледным лицом и осиной талией… Бойтесь его: он говорит то, что думает» (Б. Дизраэли, Англия).
«Граф Бисмарк – мужчина высокого сложения; беспокойный по характеру; большой, высокий лоб, показывающий благожелательность в сочетании с упрямством. Большие глаза, глубоко посаженные и мягкие, они становятся грозными, когда в них воспламеняется огонь гнева. Волосы зачесаны вверх и прикрывают затылок. Он носит воинственные усы, прикрывающие его ироническую улыбку» (М. Вилборт, парижский журналист 1866).
«Во время беседы жесткая линия рта становится видимой за усами; также виден ряд мелких крепких зубов, которые он сохранил до конца своей жизни. Его руки даже в старости выглядели руками пятидесятилетнего, на них не было старческих пятен» (С. Витман. «Воспоминания о Бисмарке»).
6
Конечно, на следующий день он и виду не подал, что слышал их супружеские страсти.
Как после ночной грозы и шторма, что в кромешной тьме терзают небо и волны, рвут паруса и секут землю семяизвержениями молний и ливней, – как наутро после этих диких страстей умиротворенная природа вдруг становится тиха, нежна и невинна в лучах проснувшегося солнца, так и Катарина – буквально вся – светилась в то утро такой невинностью и кротостью, что ему хотелось отхлестать ее по персиковым щечкам. И только его аристократическое воспитание да надменная улыбка, прятавшаяся в уголках чуть припухших губ Катарины (ну, и, конечно, присутствие мужа), сдерживали его тяжелую руку.
Но это высокомерие княгини в десятом поколении, ведущей свою родословную от участников Куликовской битвы, бесило его юнкерскую душу. Отчего эти юные стервы, едва вкусив от своей ночной власти над мужчинами, позволяют себе думать, будто царят над всем миром?
Впрочем, повторяю, Отто фон Бисмарк не выказывал ни своего бешенства, ни мужского к ней интереса.
Уходя от курортной толпы за скалы, поросшие цветущим вереском, они втроем наслаждались первозданной природой Биаррица. Князь Орлов, лишенный возможности плавать из-за немощи правой руки, лежал, вытянувшись на сухой траве, и курил, а Бисмарк с Катариной плавали вблизи. По ночам море отступает здесь довольно далеко, и прибрежные лагуны изрядно мельчают, но к утру прибой заполняет эти природные чаши чистой, прохладной и прозрачно-изумрудной водой. Катарина была в таком восторге от высокого неба, свежего утра, сиреневого марева над горами и ласково-знобящей воды, что расшалилась, как девочка, и своим озорством усмирила гнев Бисмарка. К тому же даже в своем закрытом, с десятком оборок и рюшек, купальном костюме она была так пронзительно эротична, что, ныряя за ней, Бисмарк и на глубине, в совершенно холодной воде чувствовал горячечное помутнение разума и напряжение всех своих членов.
7
«Никогда ни одна женщина не очаровывала Бисмарка настолько, как Катарина Орлова. Он покорен не столько ее юностью и красотой – красивых женщин он встречал в жизни достаточно и проходил мимо, восхищаясь, но не задерживаясь, – сколько некой первозданностью и свежестью всей ее натуры. Ведь хотя она была дамой из высшего общества, в ней была еще и радостная, беззаботная простота, а ко всему этому – остроумная и занимательная. Она сама говорила, что в ней уживаются два разных человека – "княгиня Орлова" и "Кэтти". Кэтти – насмешница, плутовка, стихийная, увлекающаяся натура. Она любит всякие проделки, ей доставляет удовольствие пугать товарищей своими безрассудствами, карабкаясь по отвесным скалам или забираясь на высокий виадук… Когда Бисмарк ругает Кэтти за какой-нибудь ее очередной опрометчивый поступок, та все же очень довольна собой – ведь когда он сердится, у него не получается скрыть свой немецкий акцент, и тогда он обращается с ней как с "mechante enfant" – непослушным ребенком… Хватило всего одной недели в ее обществе, чтобы Бисмарк оказался в плену чар этой молодой привлекательной 22-летней женщины. Он пытается обернуть все в шутку, но, по правде говоря, он начинает питать к княгине чувство, превосходящее чисто дружеское расположение» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).
