— Я многого хочу, — сказал водитель и бросил многозначительный взгляд на счетчик. — После полуночи двойной тариф.

— Чепуха, — возразил Локкарт.

Водитель нажал на тормоза, остановил машину и спросил угрюмо:

— Что вы сказали?

— Я родился в этом городе, — начал Локкарт мысль настолько ясную, что даже сам поразился этому. — Вы ведь знаете прекрасно…

В последний вечер своего отпуска Локкарт пошел в театр. Попал на простой мюзикл, ничем не примечательный. И там, в антракте, когда включили свет, он увидел то, что на многие месяцы осталось в памяти.

Он увидел группу офицеров королевских ВВС из госпиталя, который имеет дело с пластическими операциями. Шестеро молодых людей в военной форме были одинаковы. Глянув вдоль ряда, он так поразился их уродству, что на мгновение подумал; это лишь игра света и тени. Но лица летчиков были одинаково исковерканы, изуродованы ранами и торопливыми швами, наложенными хирургом. Одинаково изборождены шрамами и ожогами, без бровей, без ушей, без губ и подбородков были эти лица. Серовато-желтые, где их опалил огонь, и ярко-красные на шрамах. Целый ряд искалеченных лиц. И рядом с каждым из них были другие лица — свежие молодые лица девушек. Девушки оживленно улыбались и болтали. Они смотрели в изуродованные лица, не вздрагивая и не отворачиваясь. А изуродованные лица не в состоянии были улыбаться в ответ. И едва ли могли просто говорить. Они смотрели на девушек испытующе, настороженно…

— Их на должны сюда пускать, — прошептала женщина у него за спиной. — Где уважение к чувствам порядочных людей?

"3аткнись ты, сука, — подумал Локкарт, едва сдержавшись, чтобы не повторить эти слова вслух. Затем, чуть повернувшись, посмотрел на раненых, как смотрели многие сидящие в зале. Взгляды, как магнитом, притягивались этим невероятным уродством.

Бедняги, быть может, у вас все еще будет хорошо. Через некоторое время. Через год, через два… Вот лицо войны — это, а не иное. Эту сторону войны нельзя было прославлять, нельзя преуменьшать и представлять в ином свете. Он обрадовался, когда потушили свет. Обрадовался за них. Рядом с этим жестоким свидетельством продолжающейся битвы он чувствовал себя более уместным, чем где-либо в Лондоне. Эти раненые были наиболее достойными уважения во всем городе. Покрытые шрамами, опаленные огнем, изувеченные на всю жизнь, но живущие, принимающие жизнь. Их ничем уже не устрашить.

После ремонта команда едва узнала "Компас роуз". Новый мостик был точной копией мостика эсминца. С защищенным штурманским столом, очень просторный. Лазарет возглавлял фельдшер, совсем недавно числившийся в деревне обыкновенным ветеринаром. На корвете были установлены дополнительные бомбометы и зенитные пушки. Появился новый гидроакустический аппарат и совершенно новый прибор — радар.

Радар добирался до них очень долго. К этому времени его уже использовали на всех эсминцах. Эриксон не раз за последний год пытался его выпросить, но всегда возвращался ни с чем.

— Впереди вас идут почти все корабли. Фактически корветы у нас на положении щенят, — заметил чиновник адмиралтейства, никогда не отличавшийся болтливостью. — Щенят, сосущих заднюю титьку. Вам придется ждать, пока все остальные получат радары.

— Как жаль, что с нами нет Беннета, — заметил Локкарт, присутствовавший при разговоре. — Эта фраза привела бы его в восторг.

Но теперь радар уже установлен на мостике, Этот прибор был им просто необходим, особенно в Атлантике. Средство обнаружить все предметы в ночной темноте и в тумане; радар мог засечь находящуюся на поверхности подлодку, определить ее курс и скорость, мог на светящемся экране показать приближающиеся корабли… Теперь уже не нужно постоянно всматриваться в ночь, напрягая зрение. Этим займется радар. Теперь не придется искать потерявшиеся корабли или встречные конвои. Вот они, прямо на экране, хотя и находятся от корвета за много миль… '

Ласковое солнце позднего лета помогало им приготовиться к походу после отдыха и ремонта. До встречи с конвоем погода подарила им вереницу солнечных дней и спокойных, тихих ночей. Они чувствовали, что им повезло с плаванием. Команда очень быстро перестроилась с земного на морской лад. Хорошо было вернуться к привычной работе. Они вновь стали частью боевого охранения: двух эсминцев и пяти корветов, ответственных за двадцать одно тяжело груженное судно.

Прошло немного времени, прежде чем обманчивость прекрасной погоды, соблазнительность легкого похода обернулись другой стороной.

Началось все с одиночного четырехмоторного "фокке-вульфа[5]". Возможно, они уже встречались с ним раньше. Самолет появился с востока и стал описывать над конвоем круг за кругом, как добрый знакомый. Немецкие летчики так поступали и раньше. Разведчик засекал конвой, отмечал его курс и скорость, а затем передавал эти данные какому-то своему начальству, попутно подзывая все находящиеся поблизости подлодки. На этот раз самолет появился в самом начале похода. Да еще солнце вовсю светило с безоблачно-голубого неба. Лучи его отражались от совершенно гладкой поверхности моря.

С наступлением сумерек самолет с мирным гулом улетел на восток. Корвет готовили к затемнению. Все угрюмо смотрели вслед самолету, зная, что вскоре произойдет. Эриксон оглядел небо, такое невинное и безоблачное,

— Хоть бы чуть-чуть посвежело. При такой погоде у нас нет ни малейших шансов уйти от избиения.

В этот вечер ничего особенного не случилось. Поступило только предупреждение из адмиралтейства: "В вашем районе имеются признаки появления пяти подводных лодок. Еще несколько на подходе". Предупреждение великодушно оставляло возможность спасаться как они смогут. Едва стемнело, конвой резко изменил курс. Так они надеялись уйти от погони. Возможно, именно это принесло успех, а быть может, лодки были еще на подходе, на пять часов темноты прошли без происшествий. «Вайперос», пронесшийся мимо них, как обычно, с первыми лучами солнца, просигналил: "Кажется, мы их надули". Едва "Компас роуз" слегка закачало на поднятой эсминцем волне, раздался гул самолета, и шпион вновь закружил над ними.

Первый корабль был торпедирован и загорелся в полдень. Большой танкер — все корабли конвоя были на этот раз солидных размеров. Они шли к Мальте и в Восточное Средиземноморье. Отборная добыча, лакомый кусочек для преследования и грабежа морскими пиратами. И их преследовали. И на них безжалостно нападали. Быстрая гибель первого корабля положила начало битве, уносившей из конвоя корабли ночь за ночью. Каждый рассвет начинался с трагической переклички уцелевших пока судов. Корабли охранения делали все, что могли. Но счет был слишком неравен. Не в их пользу. Дыры в обороне слишком велики, чтобы их можно прикрыть от ударов стаи врагов.

"В вашем районе девять подлодок", — как всегда, великодушно сообщило адмиралтейство с наступлением сумерек. Эти девять подлодок и поделили между собой три потопленных за ночь корабля. На борту одного из затонувших судов было двадцать вольнонаемных девушек, направлявшихся в Гибралтар. С борта "Компас роуз" видели, как девушки прогуливаются по палубе, машут им руками. Все были довольны этой компанией даже на таком большом расстоянии. В ту ночь их корабль торпедировали последним. Он затонул так быстро, что пламя, охватившее корму сразу после взрыва, даже не успело разгореться.

— Боже мой, да это те бедняги! — воскликнул Эриксон, не в силах оставаться спокойным. Но корвет ничем не мог помочь: по приказу «Вайпероса» они делали широкий поиск и не могли его прервать. Если там еще кого-то можно спасти, то это сделают другие…

Четверых девушек все же подобрало идущее следом судно. Оно смело остановилось и спустило шлюпку на воду. Утром спасенных видели на верхней палубе. Девушки задумчиво глядели на воду. Но корабль, спасший их, был торпедирован следующей ночью. Он тоже затонул очень быстро. "Компас роуз" на этот раз принял участие в спасении потерпевших, добавив к общему числу лишь четверых спасенных. Шестерых же подняли на борт уже мертвыми… Среди погибших оказалась и одна девушка. Трупы сложили на юте. Девушка была молода. Ее мокрые волосы рассыпались веером, подчеркивая линии искаженного испугом лица, когда-то очень миловидного. Локкарт, пришедший на корму пронаблюдать, как зашивают в парусину мертвецов, почувствовал комок в горле. Девушку похоронили вместе с остальными, записав ее имя в судовой журнал.