Возвращаясь в Петербург, Апраксин по заведенной привычке, не заходя домой, заглянул в Военный морской приказ. С тех пор как принял дела по новому ведомству, он завел строгий порядок. Все бумаги, от которых частенько зависело своевременное исполнение важных дел, он в этом не раз убеждался, докладывал ему секретарь канцелярии Андрей Паренаго. Письма подавались в двух папках, казенные и личные.

В этот раз, подавая папки, Паренаго, как всегда в таких случаях, доверительно сказал:

— Весточка из Голландии, от племянничка.

Недавно Андрей Матвеев сообщил ему, что волонтеры в Амстердаме загуливают, мотают деньги, вскользь упомянул про Александра. Сейчас, сообщая, что отправляется в Англию, племянник намекнул на нехватку денег. «Так оно и есть, — вздохнул адмирал, — не иначе промотался». И взялся за перо. «Как там в Библии сказано? Наставь юношу в начале пути, и он не свернет с него до конца дней своих».

«Исполни волю монаршую, приложи труд и практикуйся дальше, от Гогланда до Англии практика не велика. Непрестанно Ц.В. изволит упоминать, ежели кто из вас не обучится морского плавания на кораблях, хотя и с пасом приедет, почтен не будет, лучше не ездить. Для Бога прошу, — взывал дядя, — неленостно обучайся, чтобы мы возмогли тебя видеть в добром порядке, а не в бесчестии».

После обеда ноги сами собой направились в Адмиралтейство. У пристани англичанин Ричард Броун прихорашивал линейный корабль.

— Добрая конструкция, — похвалил корабль Скляев, — не зазорно кое-что перенять.

— Ты-то его в глаза не захваливай, — посоветовал Апраксин, — он и без похвалы себя превозносит.

— Есть малость, — усмехнулся Скляев, — но дело он, из прочих иноземцев, знает превосходно.

Вдвоем они прошли вдоль пристани к шняве «Лизетт». Строил ее Скляев по чертежам Петра и гордился совершенством формы корабля.

— Пожалуй «Лизетка» обгонит «Мункер», неделю назад пробовали ее вдоль реки, лихо идет на волну, лавирует складно. — Скляев вдруг захохотал. — Надо же такую красавицу чучелом обозвать.

Апраксин тоже от души посмеялся, вспомнив, что царь назвал шняву по имени своей любимой собачки, из которой в свое время, по ее кончине, приказал изготовить чучело…

Из Адмиралтейства Апраксин на небольшом одномачтовом паруснике, верее, сходил на верфь в Новую Ладогу, а оттуда в Олонец.

С покрасневшими от бессонницы глазами Гаврила Меншиков прихорашивал новый линейный корабль.

— Государь уже окрестил его «Пернов», — сообщил он Апраксину.

— Ведомо мне, не токмо твой детинец, еще два крестника, таких же на пятьдесят пушек, в Адмиралтействе стоят наготове, «Выборг» и «Рига».

Царь распорядился назвать первые линейные корабли именами крепостей, взятых у шведов в эту кампанию.

Осенью адмирал крейсировал на новом флагмане «Рига». Эскадра ходила к Выборгу, до меридиана Гогланда, шведов не обнаружили.

— Видать, Ватранг удила закусил, — посмеивался Апраксин, обращаясь к Крюйсу, — на будущее лето небось злее станет. Нынче у него последнюю базу в Ревеле отняли.

— Как ни крути, а ему теперь к нам незаметно не подобраться, — согласился Крюйс, — на Котлине можно присматривать стоянку.

— Погоди, чай, объявится, о том государь уже хлопочет.

Как обычно, флот ушел на зиму в устье Невы, в ее многочисленные протоки и рукава.

Накануне Рождества у генерал-адмирала собралась компания: Крюйс, Боцис, Петр, Шереметев, приехавший из армии, Брюс. Веселье затеял Федор Матвеевич. Во-первых, праздновали «графское звание» братьев Апраксиных. В этом же году царь пожаловал в графы и старшего Петра. Потом нашелся повод обмыть царские подарки за взятие Выборга — шпагу, усыпанную алмазами, и золотой стакан. Трижды заставили владельца опорожнить стакан с водкой…

Балагурили о разном, но часто заговаривали о предстоящей войне с турками.

— Слышь-ка, из Стамбула Толстой пишет, Нуман-пашу Карла подкупает, а Карле деньгу французы выдали, — не спеша рассказывал умудренный Шереметев. — Султан хорохорится, с крымским ханом вместе грозятся напасть в одночасье.

— Государь-то их не боится, а Карла, видать, позабыл, кто Полтаву воевал, — мурлыкал запьяневший Брюс.

— Так-то оно так, — согласился Апраксин, — токмо ежели воевать, по-умному надобно.

— Как же? — заинтересовался Шереметев.

— А как присоветовал в свое время патриарх Досифей, Борис Петрович. Я то помню. Воевать турка надобно через Крым. Один рог в наших руках, Таганий. Другой в Очакове, там ты крепостцы недалече воевал, тоже рядом. Рога обломаем, пойдем на хана. Возьмем Крым, кораблики помогут с Азова, считай, Черное море у нас под пяткой.

Шереметев встрепенулся:

— И то дело говоришь, ан государь по-другому толкует.

— Как же?

— Шафирка да Рагузинский, твой приятель, все уши прожужжали ему, надобно, мол, иттить прямо к Царьграду. Там и валашские князья, и Кантемир, славяне под турком, ждут царя не дождутся.

— Опасно сие, места незнакомые, чем войска кормить, далече от баз-то в чужой стороне, — озабоченно потирал подбородок Апраксин.

— И я к тому же ему молвил. Слухать не желает, ты ево знаешь. Порешил — отрубил.

Султан объявил о войне в самое Рождество, через месяц Москва ответила тем же. Петр, не мешкая, вызвал Апраксина:

— Заедешь в Воронеж и Тавров, спускай на воду все, что сможешь, плыви к Азову. Будешь там верховодом на флоте и во всем крае.

Указ об этом вышел давно: «1710 год, февраля 6 дня. В. Г. указал город Азов с принадлежащими городами, всякими делами ведать адмиралу, генералу и губернатору азовскому и тайному советнику и президенту адмиралтейства графу Федору Матвеевичу Апраксину с товарищи, и те дела из разряду отослать в приказ адмиралтейских дел, а в Азов к Ивану Толстому о том послать его В. Г. грамоту».

Апраксин покачал головой: «Опять морока, разве поспеешь?»

— Возьмешь Крюйса, капитанов Беринга, Шельтинга, других сноровистых. Весной почнешь действовать против турок водою и сухим путем, как говорено и как Бог велит…

Перед отъездом Апраксина в Адмиралтействе появился Федор Салтыков. Один адмирал знал, что царь направляет его инкогнито за границу закупать корабли для флота…

За плотно прикрытой дверью Апраксин по-отечески вразумлял:

— Мотри, тезка, великое дело тебе государь вручил. Остерегайся мошенников, деньгой казенной не швыряйся. Ежели худо станет, отпиши. — Положил руку на плечо. — Поезжай с Богом.

Расставаясь, ни тот ни другой не предполагали, что судьба больше не сведет их вместе…

Прибыв в Тавров, Апраксин ужаснулся. Наступила пора половодья, а блоки стапелей с построенными кораблями сиротливо торчали на берегу в десятках метров от уреза воды.

— Нынче Дон-батюшка осерчал, не хочет пускать кораблики в море, — разводил руками адмиралтейский мастер.

Апраксин чесал затылок: «Чем воевать с турком? Прошлым годом старые кораблики сожгли, а новых не станется».

Как гигантские истуканы, замерли на берегу восьмидесятипушечные корабли. Жаль было угробленного времени, денег и сил.

— Что поделаешь, — насупившись, отводил душу Апраксин в разговоре с Крюйсом, — не все в нашей воле. Хотя государь и гневается на меня, но совесть моя чиста.

Неторопливо прохаживались они вдоль пристани, где ошвартовались две новые шнявы, шесть скампавей. Поодаль, на стремнине, покачивались на якорях два недостроенных линейных корабля.

— Отъеду я в Таганрог, — продолжил Апраксин, — там кораблики настропалю, к Азову подамся. Кубанские татары, не дай Бог, нахлынут. Впрочем, там комендант надежный, полтавский генерал Келин. Комплектуй кораблики и спускайся к морю. Не ровен час, турки объявятся.

Две недели Крюйс с капитанами собирали экипажи из рекрутов. Разводили испуганных новобранцев по палубам, боцмана линьками загоняли их на ванты, заставляли карабкаться на салинги и марсы, разбегаться по реям. Тряслись руки, дрожали колени. Кто-то падал, зашибался. На якорях, в тихой заводи кое-что получалось.