Мать взяла с собою обоих сыновей. За столом Федор неожиданно увидел незнакомку из церкви. Марфа переглянулась с матерью…
В тот же день Федор заговорил с Пелагеей, девушка ему пришлась по душе. А мать только этого и ждала…
Прасковья все решила со стольником Хрущевым, он дал согласие на брак.
Домна собрала братьев.
— Чего для канителиться? — солидно высказался Петр. — Завтра помолвиться, а на Николу и венчаться.
— В уме ли ты? — вскинулся Федор.
— Покуда государь-то прихворал, все к месту. Знаю я его, взбеленится, не дай Бог. А там опять же пост Великий, не до свадьбы.
Все свершилось в две недели. Венчались в церкви на Кулишках, свадьбу сыграли у Хрущовых, поселилась Пелагея у Апраксиных. Так решила Домна.
Через неделю после свадьбы на двор прискакал Меншиков, пялил глаза на Пелагею.
— Петр Лексеич соскучился по тебе, — отдавал перегаром Данилыч.
— Как государь-то оклемался? — спросил по пути в Преображенское Федор.
— Первую неделю только с постели поднялся. Ему хотца озорничать, но покуда коленками слаб.
Сильно похудевший царь встретил его в кресле, не вставая. Силясь улыбнуться, он кивнул Апраксину на стул. С бледного лица начисто исчез плещеевский загар, еще месяц назад так прочно, казалось, задубивший его кожу.
— Хилый, Федор, человече телесами перед недугом, — через силу улыбаясь, проговорил он, незаметно вздохнув. — За грехи, быть может, Господь наказывает. — Царь выпрямился, в глазах появился прежний задористый блеск. — А ты, я слыхал, оженился, ну и дурак, — засмеялся, — а баил нет. После Крещения поезжай-ка на Плещеево озеро. Прихвати с собой Якимку Воронина, Скляева, Кикина. Из дерев и досьев для судов отберите наилучшие. Суда таки там ладить не станем, я свою «Фортуну» до ума доведу и на воде испробую…
Слушая чуть с хрипотцой, но твердый голос царя, Федор в душе порадовался: «Слава Богу, раз о Нептуновой потехе заговорил, значит, дело на поправку идет».
— Припасов-то у нас в Переславле не густо, Петр Алексеич.
— Верно. На то стряпчему кормового дворца Роману Карцеву укажем без промедления. Ты к нему загляни через недельку, проверь, штоб не запамятовал.
После Рождества в Переславль потянулись обозы. Везли обычное съестное для царского стола: сотни пудов пшеницы, масла коровьего, мяса свиного, меду-сырца, десятки пудов икры зернистой, осетрины, белорыбицы, грибов-целиков, прочей снеди…
Едва Апраксин в Переславле успел осмотреться, растормошить всех, отобрать потребные сосновые и дубовые доски, заготовить пеньку, смолу, как на Гремячей горе появился неожиданно царь. Он прискакал поздним вечером, в первый день Великого поста, в чистый понедельник. С ходу поднял всех на ноги, зажгли фонарь, отправились смотреть в сарай строящуюся «Фортуну». Почти обшитый досками бот с прошлой весны стоял в забытьи.
— Распорядись, Федор, завтра поутру быть здесь Якимке с потешными, Класу и Мэтью. Пора завершать канитель с этой посудиной, штоб к полудню поспеть.
Апраксин, ухмыльнувшись, подумал: «Коли по-прежнему почал выговаривать, стало, хандра от него вовсе отлетела».
Три недели потешные с голландскими мастерами заканчивали обшивку «Фортуны», стягивали шпангоуты поверху планширем, крепили доски вдоль бортов и поперек банки, подкрепляли форштевень и ахтерштевень железными кницами. Сам Петр взялся изготовить руль. Тесал перо руля из дубовой заготовки, крепил его к вертикальному брусу — баллеру. Почти неделю подгонял петли, навешивал руль к ахтерштевню. Апраксин был у него за подмастерья, помогал и присматривался…
— Кормило, оно, брат, всюду одинаково действует, што у бота, што у фрегата, — рассуждал Петр, — должно быть надежно устроенным и прочным. Как ему, чаю, судьбина корабля каждый миг подвластна.
— Я тоже так разумею, — ответил Апраксин. — Шкипер и кормило — единое целое на судне, и без оного товарища немыслимо в море хаживать.
— Хвала тебе, Федор, — улыбнулся Петр, — видать, и ты возгорелся Нептуновым делом…
Едва успели навесить руль, из Москвы прискакал гонец к Петру, сообщил, что мать захворала.
— Я отъеду, а ты все налаживай, — сказал Петр Апраксину. — Вот снаряжай «Анну» и «Марса», как лед сойдет, опробуй на воде, такелаж и парусы особо проверь, пушечное зелье погружай. Привезу Лефорта, почнем марсовые потехи на воде. Он у нас адмирал, а ты будешь супротивником его, посмотрим, кто кого, — хитро прищурился царь.
В первых числах мая спускали на воду «Фортуну». Как повелось, с пушечной пальбой, освящением, обильным застольем. Потом начались сражения на воде. На «Марсе» распоряжался Лефорт. Петр, молча ухмыляясь, расхаживал по палубе. Правда, когда «Марсу» грозила неприятность сесть на мель, царь сам становился к рулю и отдавал команды на паруса. Лефорт пыжился, старался вовсю, но Апраксин, командуя «Анной», его то и дело опережал. В маневрах успевал всегда выйти на ветер и занять удобную позицию для обстрела противника. Правда, пушки стреляли холостыми, но грохот пальбы раззадоривал противников, а царь входил в раж, сам становился к пушкам…
Несколько раз «Марс» и «Анна» сходились в абордажном бою. Трещали бушприты, рвались ванты, орали во все глотки готовые сцепиться экипажи. Потешные и солдаты прыгали на палубу «неприятелей», и успех дела решался в рукопашной схватке. Все было впервые, и часто неопытные вояки, перебегая с борта на борт, не удерживались и летели за борт, в воду. Бой продолжался, вылавливали не умеющих плавать неудачников. Петр, заметив, как они пугливо барахтаются в озере и со страху кричат, сказал Апраксину:
— Гляди, впредь надобно корабельных людишек обучать плавать и воды не бояться.
— Оно верно, — согласился Апраксин. Сам он только прошлой осенью наконец-то одолел все страхи и вместе с Ворониным, Скляевым и Кикиным научился плавать. — Сие умельство для морских воев потребно. Токмо на Яузе их не приучишь.
Сшибки на озере прекратились неожиданно, как и начались. Во время одной из схваток при свежем ветре увлеченный погоней Лефорт приказал поставить все паруса, и «Марс» на полном ходу выскочил на песчаную косу. От внезапной остановки сломалась и повисла за бортом на снастях грот-мачта. Два дня карбасы и рыбацкие лодки стаскивали корабль с мели. Распоряжался сам Петр, но опытный голова плещеевских рыбаков Еремеев не отходил от царя, то и дело подсказывал верные приемы.
— На море всяко случается, государь, — успокаивал Еремеев царя. — На Двинском устье иноземные опытные мореходы по скольку раз сажают свои кораблики купеческие на перекатах и костляках.
Сначала «Марс» разгрузили от пушек, всего лишнего, потом убрали все мачты и перевезли на берег.
Когда снятый с мели корабль отбуксировали наконец-то к пристани, царь, вытерев со лба пот, устало улыбнулся Апраксину:
— Все, Федя, пошабашили на Плещеевом озерке. Собирай ватагу, определяй суда на стоянку. Которые яхты и суда поменее — вытаскивай на берег. — Царь поманил Апраксина и вполголоса продолжал: — Этим летом переберемся к Беломорью, как и ты того желал. Завершай дела в Переславле и айда в Москву. Поедешь в Вологду и там суда будешь ладить для людишек. В Архангельский городок пойдем из Вологды водою, по Двине. Свиты поболее сотни наберется.
— Матушку-то как оставишь? — осторожно спросил Апраксин.
— Оговорено с ней, благословила матушка. О том ведает и архирей Холмогорский Афанасий, с ним уговор, идти нам морем на Соловки, он все обстроит. Ты там никому ни гугу, нишкни.
В тот же день Апраксин вызвал старосту вологодских плотников. Невысокий, коренастый степенный мужик в выцветшей косоворотке с топором за кушаком неспеша поклонился, коснувшись корявыми пальцами земли:
— Звали, ваше степенство?
За два года Апраксину пришлись по душе на вид неуклюжие, молчаливые, но бойкие в работе вологодские умельцы. Они обходили в корабельном и плотницком деле ярославских, костромских, нижегородских.
— Сбирай пожитки, — не торопясь начал Апраксин, поглядывая на артельщика. — Назавтра поутру снарядим подводы — и айда к себе на Вологду. Чаю, по бабам-то соскучились?
