Троекуров понимающе склонил голову, но спросил:

— А ежели она не похочет?

— Передай братцу, допрежь того, пока Софья не съедет, ноги моей в Кремле не будет. Да ты сам все то и исполнять будешь. А я покуда займусь марсовыми делами с преображенцами.

Раньше, во время потешных боев в Преображенском, он редко общался с иноземными офицерами. Два-три человека командовали ротами, мастер Зоммер мастерил ему гранаты. Теперь, в монастыре, он впервые столкнулся с иноземным генералом Патриком Гордоном, его подчиненным Францем Лефортом. Оба пришлись ему по нраву. Первый знанием военного дела, второй — бесшабашностью, компанейским, веселым характером.

Отослав Троекурова в Москву, Петр собрал полковников, стольников и ближних:

— Нынче стрельцов в Москву, а с преображенцами и семеновцами пойдем в Александрову слободу. Учиним там марсовые занятия с солдатским полком Гордона. Приспевает нам пора забаву к делу употреблять. Войско, оно не для потехи, державе служить должно, быть опорой ей, а по надобности и ворогов крушить.

Вечером Апраксины укладывались в дорогу.

— Государь-то с Гордоном вовсе не расстается, — проворчал Петр, — солдатскому ремеслу у него учится.

— Старик дело знает, потому и Петр Лексеич с прошлого года к нему тянется, — пояснил Федор, — прежде в Преображенском Никита Зотов, Бухвостов да парочка иноземцев наставниками у него были.

— Ладно Гордон, так этот развеселый Лефорт еще прилип к государю, будто лист банный, — продолжал ворчать Петр.

— С кем поведешься, от того и наберешься. Зелье-то тянет к себе и душу, и тело. Гляди, недолго и государю пристраститься к дурману, — то ли размышляя, то ли осуждая, произнес Федор.

— Лефорт-то в годах, ему в привычку, а он и радешенек, что напарник к нему накликался. Связался черт с младенцем, — крякнул Петр.

В Александровской слободе каждый день проводились военные маневры под командой Гордона. Солдаты строились в каре, бросались в атаку, перестраивались на ходу. Завершались экзерциции стрельбой из пищалей. На Лукьяновой пустоши свою выучку показывала конница. Гордон сам водил в атаку эскадроны и, увлекшись, в горячке свалился с лошади. Но утром как ни в чем не бывало седовласый генерал вновь гарцевал на коне.

Почти неделю солдаты иноземного полка и потешные батальоны царя разыгрывали учебные бои у Александрова. Потом зарядили дожди, и войска вернулись к Троицкому монастырю. Там ждала весть из Москвы. Софья удалилась из Кремля и поселилась в Новодевичьем монастыре.

На въезде в столицу, вдоль дороги, на версту вытянулись цепью коленопреклоненные стрельцы. Заложив руки за спину, они понуро склонили головы. Перед каждым из них был пень с воткнутым топором.

Хмурое лицо Петра постепенно прояснилось. Поглядывая сверху на бывших смутьянов, он бросил Троекурову:

— Вели передать, пускай службу правят государеву. Повинную голову меч не сечет.

Перемена власти на самой верхушке государства, как водится испокон веков, неизбежно изгоняет с насиженных мест многих влиятельных сановников. На смену им приходят люди обычно из близкого окружения нового властелина. Одних привлекают свежие идеи и возможность проявить себя на поприще служения отечеству, другие жаждут свести счеты со своими прежними недругами, третьи мечтают приобрести определенные материальные блага.

За счет, конечно, казны и мздоимства. Особым рвением в этом отношении отличались дорвавшиеся наконец до власти захудалые родственники царицы Евдокии.

На первых порах стяжателям жилось вольготно. Старший царь Иван Алексеевич ни во что не вмешивался по причине слабого здоровья. Второй царь, его брат Петр, пока отмахивался от властных обязанностей, а царица Наталья Кирилловна по нраву своему и способностям к власти была неохоча, потому что «будучи принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и ни искусная в делах и ума легкого».

Перед отъездом из Троице-Сергиева монастыря Наталья Кирилловна увещевала сына:

— Теперича ты, Петруша, с братцем Иваном по делу станешь править на царстве. Во все время, особливо поначалу, за тебя простой народ молиться беспрестанно будет и судить тебя по твоим поступкам. Так ты уж не сплошай, почитай наперво церковь нашу и все положенные службы не упускай.

Петр терпеливо выслушал матушку, без обычной улыбки.

— Постараюсь, матушка, соблюдать все, что по чину, с братцем Иваном мы завсегда в согласии были.

По пути в Кремль царь заехал в Преображенское. На воде покачивался, сверкая смолой и краской, недавно спущенный на воду карбас. На борту подгоняли мачту, примеряли ванты. Брандт обрадовался царю, два месяца не виделись. Наконец-то появился человек, который больше всех понимает в строении кораблей.

— А что, Карстен, нынче пойдем под парусами? — начал разговор Петр.

В глазах Брандта мелькнула добродушная усмешка:

— По осени, государь, токмо бы нам наладить мачту, да внутри сделать карбас, да весла изготовить, да их приладить. А там парусы шить. Работы много. Дай Бог к весне управиться потихоньку.

— Ну, ну, я и не тороплю, нынче не к спеху. Весной, так весной. — Петр поманил Апраксина: — Ты днями сюда наезжай, починай управляться. Твоя забота здесь главная.

Первые недели царь безотлучно жил в царских палатах, каждый день виделся с Иваном, вместе они отправляли все церковные службы.

Федор и раньше тяготился своей обязанностью стольника сопровождать царя на все богослужения, хотя никогда и не высказывал этого вслух. Теперь он обрадовался новому поручению и все дни проводил в Преображенском. К началу заморозков карбас был в полной готовности, за исключением парусов. После Покрова на верфи появился Петр. Вместе с Апраксиным и Тиммерманом зашли на карбас. Брандт приладил новые, блестящие от краски весла. От воды тянуло холодом. Медленно опускались и таяли в воде редкие, пушистые, будто одуванчики, снежинки.

Прошлись немного на веслах, Петр похвалил Апраксина:

— Молодец, Федор, по-доброму стараешься, весной в поход пойдем по Москве. Начинайте-ка с Тиммерманом еще какой струг излаживать. А там и ботик наш прихватим.

Тиммерман отвечал кратко, по-деловому:

— Теперь можно, государь, стапель под навесом освободился, дерево впрок заготовлено, плотников в достатке.

Петр подставил ладонь, снежинки таяли, капельки воды холодили руку.

— Недалече, как реку прихватит ледком, карбас уберечь надобно.

Апраксин уже все продумал. Показал на небольшую заводь.

— Сюда приткнем его, на бережок выволокем наполовину, рогожей прикроем, по корме бревнами огородим.

Из Преображенского Петр заехал за братом, и они вместе поехали на богомолье в Саввин-Сторожевский монастырь.

Впервые Петр встречал зиму, не тревожась за судьбу матери, за свое будущее. Правда, и государевы обязанности не торопился исполнять, кроме участия в необходимых ритуалах по случаю православных праздников. А они следовали один за другим. Юрьев день сменил первый Никола, потом пришло Рождество, за ним потянулись святки, а дальше Крещение… Если раньше эти дни особых застолий не собирали, то теперь Петр то и дело навещал после литургий Льва Нарышкина, Троекурова, Шереметева, отмечая каждый приезд возлиянием хмельного. Все чаще заглядывал к новым знакомым в Немецкую слободу. Обычным явлением становились ежедневные обеды у Гордона с распитием «фряжских» вин, нередко Петр гостил у своего нового друга Лефорта. Иногда сопровождал его Федор Апраксин и тогда поневоле, стараясь не отставать от компании, приобщался к длительным пьяным застольям, которые кончались зачастую в предрассветных сумерках. Обильными возлияниями отмечено было и знаменательное событие в жизни Петра — рождение сына.

Февральским утром, после торжественного молебна в Успенском соборе, царь принимал поздравления в Передней палате дворца. «Угощал думных и ближних людей кубками фряжских питей, а московское дворянство, стрелецких полковников, дьяков и гостей водкой». Среди приглашенных гостей в кремлевском дворце был и Гордон. Петр поднес ему кубок водки.