Не оставался он равнодушен к людям, помогал ближним. Пестовал многочисленных племянников, покровительствовал Александру Петровичу и свойственнику Андрею Хрущову на флотской стезе. Лелеял своего младшего племянника, своего тезку Федора Андреевича, не забывал и племянниц, не говоря о братьях, которым всегда приходил на помощь…
Смолкли пушки на Балтике. Артиллерийский салют перекатами разносился над бескрайней дельтой Волги. Тысячи встревоженных птиц закрыли полнеба. Началась «персидская» кампания…
— Ишь их, — хохотал Петр, — надо же, тьма какая. А все, генерал-адмирал, твой кайзер-флаг причиною.
На гафеле флагманского струга впервые трепетал «королевский» стяг российского адмирала. Спустя полвека таким флагом пожалуют Григория Потемкина.
Апраксин переходил с борта на борт, посматривал, как один за другим на астраханском рейде снимаются с якорей суда флотилии.
Двести пятьдесят вымпелов повел в «низовой» поход генерал-адмирал.
Адмирал Петр Михайлов командовал авангардом. Стоя на корме, смотрел на уплывающую вдаль пристань. Среди разношерстной толпы провожающих особняком, в белом шелковом платье, стояла Екатерина Алексеевна.
«Слава Богу, от баб наконец-то избавились», — облегченно вздохнул Апраксин. За три недели плаванья от Москвы беспрерывный женский пересуд, который был в усладу Петру, порядком надоел генерал-адмиралу. «Взял моду на корабли с бабами таскаться…»
Обычно беспокойный «седой» Каспий встретил мореходов приветливо. Море заштилело, палило солнце, небо без единого облачка, только чайки, покрикивая, кружились над зеркальной гладью. Размеренно двигались весла. Струги скользили бесшумно, не сбивала волна, не свистел ветер.
Апраксин разомлел в полудреме под тентом на корме. К обеду к нему перебрался командир авангарда.
— Так-то, господин адмирал, благость Божия, — расплылся в улыбке флагман. — Будто в райской жизни, не припомню такого времечка. Словно и не на войну следуем, Петр Алексеевич.
В устье Терека, на астраханском рейде, отпраздновали годовщину Гангута и Гренгама.
Через неделю армия двинулась на юг, вдоль побережья, к Дербенту, флотилия пошла морем с пушками и припасами…
В Дербент войска вступили через месяц без единого выстрела. Мусульманские жители встретили их внешне дружелюбно, гостеприимно. Правда, однажды поздно вечером Апраксин вышел погулять по городу. Один, без охраны. С гор веяло прохладой, на небе сияла полная луна, стройные кипарисы тянулись рядами вдоль крепостных стен к предгорьям и исчезали во мраке.
Из темного проулка выскочил «правоверный», в лунном свете сверкнул кинжал. Но генерал-адмирал силу не потерял. Чуть отшатнулся, перехватил железной хваткой руку, кинжал выпал.
— Эх ты, — укоризненно сказал он, — российского генерал-адмирала паршивым ножичком чиркнуть хотел.
И все же: «Марш хотя сей недалек, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров».
Петр сказал на «генеральной консилии»:
— Провиант кончается, грабить жителей непотребно.
Первым высказался Апраксин:
— По делу, господин адмирал, войско продвинулось знатно. Для начала достаточно. Осень на носу. Море штормить починает.
Порешили «идти назад, понеже провианту на месяц».
Через неделю море взбунтовалось. Неподалеку от острова Чечень шторм прихватил отряд судов с провиантом из Астрахани. Погибли почти все припасы. Флотилия спешно грузила войска, пушки, южнее, на берегу возводили крепость «Святой крест», в ней оставался гарнизон. Капитан-лейтенант Федор Соймонов начал готовить флотилию с десантом войск к дальнему походу на южный берег Каспия. Петр давал последние наставления Соймонову и полковнику Шипову:
— Генерально пойдешь к Решту. Там у персов укрепления слабые. Овладеешь крепостью, осмотрись, закрепись. По весне двинем войска на Баку, там и кончим войну с шахом…
На Балтике боевые пушечные канонады сменились салютами корабельных орудий при появлении на Котлинском рейде царского штандарта или кайзер-флага генерал-адмирала. Апраксин без устали сновал между Котлином и Адмиралтейством, Петербургом и верфями на Ладоге. На взморье сооружалась мощная крепость, росли форты вокруг Котлина. Со стапелей сходили корабли, закладывались новые. Всюду на верфи Апраксин брал с собой нового главного кораблестроителя, обер-сарваера Михаила Собакина, старинного знакомца по Плещееву озеру. Часто заглядывали к нему в гости Скляев, Гаврила Меншиков, Сенявины…
Неуемная страсть Петра к морю обременила новыми заботами. Еще в Каспийском походе император обронил фразу:
— Отсель, слыхал я, к Индии путь долгий, через хребты неодолимые, и пешком там не пройдешь. Нам бы морем Индии достигнуть, торговлю с ней почать, к выгоде державы.
Теперь Петр загорелся идеей послать экспедицию в Индийский океан, к Мадагаскару. Апраксин присмотрел корабли, Петр определил начальника, принятого на службу шведа, вице-адмирала Даниила Вильстера.
Весной Апраксин подписал указ: «Е. И. В. указал в известную экспедицию корабли «Девоншир», «Эсперанс» и гукор «Кроншлот» приуготовить вооружением и нагрузкою, как скоро возможно…»
Экспедиция готовилась скрытно, а на Котлинском рейде Балтийский флот чествовал «дедушку русского флота», ботик, привезенный из Москвы. Распоряжался парадом Апраксин.
Августа 11-го, года 1723 между Котлином и Кроншлотом дугой выстроилась эскадра из боевых кораблей Балтийского флота. Только что прошел небольшой дождь, небо прояснилось, солнечные лучи озарили рейд. Свежий ветер с залива посвистывал в вантах, на которых в парадной форме стояли матросы, трепетали на стеньгах флажки расцвечивания.
Заиграли трубы, загремели литавры, раздалась барабанная дробь. От стенки военной гавани отошел караван из трех шлюпок, которые сопровождали ботик к эскадре кораблей. В ботике разместились: генерал-адмирал Апраксин, справа на почетном месте, адмирал Петр I — на руле, вице-адмирал Меншиков стоял на носу за лоцмана, на веслах сидели четыре адмирала во главе с Сенявиным. Замерли в торжественном строю прихорошенные корабли эскадры. Апраксин бросал придирчивые взгляды на них, улыбался краешком губ. Каждый салютовал пушками, бил поход, приспускал флаг при прохождении ботика. Матросы на вантах громогласным «Ура!» приветствовали «дедушку русского флота». Салютом трех тысяч пушечных выстрелов сопровождали боевые «внуки» старого «деда», пока он обходил весь строй эскадры…
После на кораблях и на берегу в больших палатках начался праздничный пир в честь виновника торжества. В царской палатке, рядом с Петром и Екатериной, сидел Апраксин, другие флагманы, корабельных дел мастера, иноземные послы.
Петр встал, поднял бокал, протянул руку к открытой шторе:
— Смотрите, как дедушку ноне внучата веселят и поздравляют! Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят; время покажет, явятся ли они перед Стамбулом!
В ответ грянуло дружное «Виват!».
Все чаще штормила Балтика, напоминая о наступившей осени. Флот уходил на зимние стоянки, подбирал и снимал паруса, разоружал мачты. В Ревеле день и ночь готовили корабли к походу на Мадагаскар. Прежние корабли оказались ветхими, их заменили.
Апраксин, докладывая Петру, качал головой, думал, «авось повременит с походом».
— Государь, зима на носу, на Балтике шторма бушуют.
— Не плачься, адмирал, — протянул ему бумагу. — Вычитай мою грамоту.
— «Грамота королю мадагаскарскому, 1723 год ноябрь 9, — читал вслух Апраксин, — Божьей милостью Мы Петр I Император и самодержец всероссийский…»
В середине декабря на рейде Рогервика, в 30 милях от Ревеля, Апраксин провожал в дальний вояж «Амстердам» и «Декронде». 20 декабря в 4 часа пополуночи на «Амстердаме» дважды ударила пушка. Корабли пошли в поход, ветер был зюйд-ост…
Из донесения командира Ревельского порта Апраксину: «8 января пополудни в 4-м часу прибыли паки к Ревельскому порту. «Амстердам» весьма течь имеет и в великие штормы за тою течью быть на море невозможно».
