В этот момент где-то вдалеке раздался выстрел.
Жан Лабарж уже ступил к кромке воды, но остановился, прислушиваясь к малейшим звукам ночи. Где-то вдалеке койот пропел свою песню, жалуясь широкому, черному небу на несчастную судьбу. Плеснула вода, закапала с весел, а затем из замка прозвучал слабый женский крик.
— Ждите здесь, — приказал он Гэнту.
Развернувшись, он рванулся в темноту. Как ему удалось найти дорогу в лабиринте домов, для него осталось загадкой, но неожиданно для себя он снова оказался на Холме и, когда вошел в дверь, увидел, что граф Ротчев лежит на ковре, а из раны на боку течет кровь. Елена стояла возле него на коленях, в комнате суетились двое слуг.
Жан бросился к ним. Он был знаком с ранами не по наслышке, и теперь работал быстро. Остановив кровь и послав одного из слуг за врачом, он встал.
Дверь в покои Зинновия открылась, и вышел барон, глядя на раненого. Лицо его было бесстрастным, тем не менее в глазах сверкал огонек удовлетворения.
— Кажется, вы потеряли пассажира, капитан. Он может поправиться, но это потебует времени... долгого времени. — Он взглянул на Елену, потом на Жана. — А пока вы должны остаться здесь.
— Вы его застрели! Вы! — Лицо Елены побелело, глаза казались огромными. — Я добьюсь того, что вас за это расстреляют! Вы!.. Вы!..
— Естественно, у вас истерика, — Зинновий подтянулся. — И конечно, я отбрасываю обвинения. Несомненно, стрелял какой-нибудь индеец колюш, принявший графа за меня. — Он снова улыбнулся. — Я прощаю вас, княгиня, и уверяю, что будет сделано все возможное, повторяю, все возможное, чтобы граф выздоровел как можно скорее. Конечно, — он задумчиво поджал губы, — на это могут протребоваться месяцы и месяцы.
Повернувшись к Жану, он добавил:
— И конечно, Лабарж, нам не нужна здесь ваша шхуна. Совсем не нужна. Вы можете оставаться в Ситке до полуночи следующего дня. Если вы будете находиться в русских территориальных водах в течение четырех суток, я потоплю вас.
Когда он отошел, Ротчев открыл глаза. Граф бросил быстрый взгляд на Зинновия, чтобы убедиться, что тот не слышит, и прошептал:
— Берите ее и бегите. — Глаза его лихорадочно сверкали. — Отвезите ее к царю, моему другу. Я не могу идти... а он не станет слушать никого другого. Вы должны взять ее, капитан... и должны бежать как можно быстрее... прежде чем они поймут.
— Но!..
Протест Елены не был услышан. Голос графа стал тверже, глаза яснее.
— Твои вещи уже на борту шхуны, также как и мои. Идите, быстро!
— Оставить тебя? — запротестовала она. — Оставить тебя раненым? Возможно...
— Возможно, умирающим? Нет, я не умру, но если ты не уедешь, могут убить нас обоих. Мы знаем, что он готов на все... потому что это Поль. Я не смогу этого доказать, но это был он. Если ты убежишь, я буду в безопасности. Если останешься здесь... Если ты окажешься в столице, в безопасности рядом с царем... тогда он не осмелится ничего сделать из-за страха наказания. Ты — единственный шанс на наше спасение.
— Он прав, — сказал ей Жан. — И если мы отправляемя, то только сейчас, пока не догадался Зинновий.
Он провел ее, все еще слабо протестующую, к двери. Вдруг она повеонулась, подбежала к Ротчеву и упала рядом с ним на колени. Секунду она стояла так, затем поднялась и быстро направилась к двери. Когда они, торопясь, вышли на террасу, ко входу в замок подъехали слуга с доктором. Не теряя времени, Жан отвел Елену на тропинку, по которой уже дважды пробирася этой ночью.
Коль помог ей взойти на борт и прошептал Жану:
— Зинновий на «Лене». Что бы это могло означать?
— Груз в порту?
— В порту. А мы приняли на борт пушнину. Последний лихтер отошел час назад.
— Хорошо. Если только нам удастся погрузиться и выйти в открытое море. Как можно тише.
Его рукава коснулся Бен Турк.
— У нас соседи, капитан. Посмотри!
Паруса «Лены» на мгновение стали белыми на фоне ночи в тот момент, как от них отразился береговой свет. Зинновий выводил патрульный корабль в море, и не нужно было быть ясновидящим, чтобы догадаться о причине. Темная вода поглотит все улики того, что произошло с «Сасквиханной»; здесь, в гавани было слишком много свидетелей. Зинновий, несомненно, собирался потопить «Сасквиханну» и таким образом раз и навсегда покончить с проблемой, которую представлял для него Лабарж. Однако он не догадывался, что они отплывают так рано и что Елена находится на борту.
На склонах гор шевелился ветер, а по широкому небу проплывали облака. Причальные огни напоминали золотые кинжалы, направленные в темную воду. Сторожевое судно направилось по Среднему проливу между Поворотом и островом Каткен, однако полночь наступила совсем недавно, а шхуна уже двигалась.
— Он может сидеть и ждать, пока мы не появимся, — с несчастным выражением лица сказал Коль, — а когда выйдем в море и окажемся достаточно далеко от города чтобы там не услышали орудийные выстрелы, он нас потопит.
Жан Лабарж пока не думал о Зинновии: всему свое время. Сейчас он думал о канале, ведущем к северу, мимо индейских поселений и Ченнел Роке, где «Сасквиханна» стояла на якоре в свой первый рейс. Один из неуклюжих русских кораблей, лежащих в гавани, перекрыл этот путь. Зинновий спланировал хитро, должно быть, заранее: он перекрыл все выходы из гавани, за исключением того, через который ушла «Лена».
— Продолжай двигаться, — сказал он Колю. — Держи курс на выход мимо Алеутских островов, а затем, в последнюю минуту направлялйся в тот выход мимо русского корабля.
Канал, где стоял русский барк, был не более полутораста ярдов шириной, к тому же, побережье острова Японского изобиловало подводными скалами, но между этими скалами и русским кораблем оставалось некоторое пространство... очень узкое.
— У нас ничего не выйдет, — запротестовал Коль. — Дурацкая затея — там пройти.
— Делай, что я тебе говорю.
Ветер с гор набирал силу, паруса наполнились, и Коль прошел на мостик и взял штурвал у Нобла. Он неотрывно наблюдал за подходом к проливу мимо острова Алеутского. Несколько русских прогуливались по палубе стоящего корабля. В то время как Коль прикидывал расстояние, на его лбу появилась испарина. Проход был узким, слишком узким. Он яростно выругался, затем выпятил подбородок, крутанул штурвал и направил нос шхуны на русское судно.
Прошло несколько секунд прежде чем русские моряки поняли, что происходит. Один вдруг хрипло закричал на них и побежал на корму, размахивая руками и не отрывая глаз от шхуны, которая, казалось, хотела протаранить их.
— Так держать!
Лабарж отошел от поручня и, положив свои огромные руки на бедра, стал наблюдать за сужающимся проходом. Коль молча смотрел на него. По виду этого человека, нельзя было догадаться, что он сейчас ставит на карту свой корабль, жизни матросов и, по меньшей мере, рискует получить срок в русской тюрьме. Коль не мог знать, что во рту у Лабаржа так пересохло, что он не мог глотать, а сердце бешено стучало. Если бы он разворошил муравейник, движения и суматохи было бы значительно меньше, чем сейчас на борту русского судна. Люди кричали и размахивали руками, чтобы предупредить его, но «Сасквиханна» упрямо шла вперед.
— Гэнт! Бойар! Бегите с винтовками на нос и стойте там. Если кто-нибудь на барке коснется штурвала, убейте его на месте!
Наступал самый опасный момент. Если бы кто-нибудь переложил штурвал русского корабля, он мог бы полностью перекрыть канал и тогда столкновение стало бы неизбежным.
Расстояние сокращалось. Сто ярдов... семьдесят... пятьдесят! Человек, стоявший у фальшборта неожиданно побежал к носу, нырнул в черную воду и торопливо поплыл к берегу. Начали открываться люки, свет из них разливался по палубе, и в них появлялись кричащие люди, большинство которых смотрело в сторону моря.
Глаза Коля были прикованы к сужающемуся проходу.
— Капитан! — взмолился он.
Время, похоже, остановилось, когда шхуна приближалась к русскому барку. Сорок пять... сорок...
