До Вопи было расстояние суточного перехода, и итальянцы шли форсированным маршем, спеша добраться к мосту засветло. Каково же было их разочарование, когда увидели, что моста нет, из воды торчали лишь опоры.

Приближалась осенняя ночь, лил холодный дождь. От деревни остались лишь развалины.

— Может, их сразу и атаковать? Обрушиться лавой? — предложил Платову командир бригады Иловайский.

— Нет, выждем, пусть поболее соберутся.

Казаки атаковали неприятеля одновременно на двух берегах. В плен попало более двух тысяч человек и двадцать восемь орудий. Путь на Духовщину продолжали немногие, но и они у города были атакованы направленной ранее туда бригадой Иловайского.

По этому сражению главнокомандующий фельдмаршал Кутузов издал приказ. В нем сообщалось: «Генерал от кавалерии Платов 26-го и 27-го чисел сего месяца, сделав двукратное нападение на корпус вице-короля Итальянского, следовавший по дороге от Дорогобужа к Духовщине, разбил оный совершенно, взял 62 пушки и более 3500 человек пленных. По страшному замешательству, в каковое приведен был неприятель нечаянною на него атакою, продолжается по сие время поражение рассеявшихся сил его…

Между пленными находится много высших чиновников и начальников главного штаба: генерал-аншеф Самсон; сам вице-король Итальянский едва не был захвачен».

К Смоленску Богарнэ подошел, лишившись части пехоты, половины кавалерии, шестидесяти орудий и почти всего обоза.

Наполеон ехал в утепленной карете вместе с начальником штаба армии Бертье. Откинувшись на спинку сидения, он размышлял о чем-то своем. Маршал Бертье тоже молчал, он хорошо знал Наполеона, чтобы осмелиться прервать сейчас его мысли. По обе стороны дороги лежала заснеженная всхолмленная равнина с темневшим вдали угрюмым лесом. По дороге брели солдаты, когда-то статные и бравые, теперь жалкие и беспомощные. Надев на себя всякую рвань, лишь бы уберечься от мороза, они шли, оступаясь и скользя, цепляясь друг за друга. И лошади, обессиленные от голода и долгих переходов, едва передвигались…

Зима подобралась внезапно. В ночь на 15 ноября вдруг похолодало, надвинулись черные тучи, пошел снег. К утру стало белым-бело. А потом ударил мороз, и вся прелесть тихой осени сменилась сплошным ненастьем.

Думал ли он, всесильный император, что все так обернется? Что не только русская армия, но и российская зима обрушится со всей суровостью на его блистательное и досель непобедимое войско.

Его предупреждали, говорили, что надо спешить убраться поскорей из Москвы и вообще из России, убеждая, что эта необозримая по своим просторам страна проглотит и армию, и его самого, великого Наполеона.

Он оставался, однако же, непреклонным. Все ждал, русские придут к нему с поклоном, первыми заговорят о мире. Но Кутузов молчал. Не отвечал и Александр.

Даже потеря Москвы и неслыханный пожар, уничтоживший почти всю вторую российскую столицу, не поколебали упрямство и стойкость русских.

Не верил он россказням о суровости русской зимы, осень околдовала его. Она была тихая, солнечная, ласковая, и он не раз повторял, что она здесь такая же, как и в Фонтенбло — летней резиденции французских королей, — которую он так обожал. Даже в день выезда из Москвы, 7 октября, погода была чудесная: с легким морозцем, серебряным инеем и деревьями в багряно-золотистом убранстве. Он даже подшучивал над теми, кто распространялся об ужасах русской зимы.

А ведь они были правы… Сейчас он похож на того незадачливого охотника, который сидит на медведе, держит его морду, а выпустить не может, потому что тот его подомнет.

Он огласил на всю Европу, что поверг Россию, что отныне он — властелин мира… Теперь же не знает, как побыстрей выбраться назад.

Нет, не зима победила французскую армию, не морозы и метели. Русский народ — главный враг ее.

Такие безрадостные мысли овладели Наполеоном в тот хмурый ноябрьский день по дороге к спасительной Березине.

— Казаки! — нарушая молчание, произнес Бертье.

— Где? — Наполеон прильнул к оконцу.

В полуверсте слева и впереди маячили всадники. На заснеженной равнине их фигуры четко выпечатывались, и даже были видны торчащие пики.

Русские войска все настойчивей и чаще атаковали отступающие колонны. Особенно досаждали казаки.

— Опять этот Платов!

Наполеон вспомнил встречу в Тильзите с казачьим генералом, в памяти всплыло простоватое, не лишенное лукавства и мудрости лицо, маска простачка. Вспомнил и ответ атамана, когда он, Наполеон, высказался о луке, что применили в нападении у Веллау башкиры. «Это, кажется, пошло от гуннов», — сказал он тогда с грубой прямотой. «Когда защищаешь родную землю, и дубина хороша», — прищурив глаз, ответил Платов.

Обгоняя экипаж, в сторону казаков помчался эскадрон гусар. Кони глубоко увязали в снегу, и за каждым пушилось белое облачко. Но казаки словно каменные.

— Они никак не реагируют, — заметил Наполеон, отведя взгляд от окна.

— Сейчас этих бестий проучат, — ответил Бертье.

Неожиданно экипаж тряхнуло, и он стал сползать с дороги. Оба ухватились за сидения. Снаружи послышались голоса, шедшие рядом солдаты подперли карету плечами.

Наполеон снова посмотрел в окно и с удивлением заметил, что в том месте, где только что находились казаки, никого нет.

— Где же они? — спросил он Бертье. — Там были люди или мне почудилось?

— Они бежали, ваше величество. Бежали как трусы. — Маршал замолк, про себя подумал: «А мы-то что делаем?» Скрывая мысль, поспешно дополнил: — Видимо, это разведка русских.

Войска французской армии шли одной дорогой. Колонны сильно растянулись, между ними образовались пустые пространства, и ими свободно пользовались казаки, чтобы нападать с обеих сторон.

Дорога часто взбиралась на увалы, спускалась вниз, потом снова ползла вверх.

Очередной подъем был крут, и, чтобы согреться, Наполеон выбрался из экипажа. Под крики возницы и свист хлыста шестерка запряженных цугом лошадей тянула императорскую карету наверх.

— Поберегитесь, ваше величество! — подскочили с двух сторон государственный секретарь Дарю и Бертье и подхватили Наполеона под руки.

Задыхаясь, они втроем выбрались к гребню.

— Теперь будет легче, — с трудом перевел дыхание Дарю. Перед ними начинался спуск. Он был настолько крут, что солдаты и офицеры охраны садились на снег и, скользя, спускались.

— Ваше величество, дозвольте предложить… — Что предложить, Дарю не успел сказать; подавляя страх, Бертье негромко произнес:

— Казаки…

Наполеон оглянулся и увидел, как от леса, развернувшись широкой лавой, прямо на них неслись всадники. Низкорослые лошади стелились на снегу.

— Экипаж вниз! — скомандовал Наполеон. Не раздумывая, он сел и заскользил по круто уходящей вниз ледяной дорожке.

Не выдержав удара, гусары повернули назад. За ними пустились в погоню казаки.

Антип скакал в самой гуще, азартно кричал:

— Ату их! Ату!

Скакавший рядом Митрич вдруг указал рукой вправо, и Антип увидел мчавшихся им наперерез французов. Рука неосознанно, сама собой натянула поводья, конь стал сбавлять бег.

И гусары, за которыми они гнались, остановились, разгоряченные кони танцевали. Вслед за первым неприятельским полком показался еще один.

— Отходи! Назад! — послышалась команда. — Наза-ад!

Антип замешкался, поворотил коня и скакал в числе замыкающих. Он не слышал, как позади хлопнуло орудие, потом ударило второе. Над головой, обгоняя лаву, пронеслись ядра и упали на пути их отступления. Прогремели взрывы. Скакавший впереди конь взвился свечой, и всадник, выронив пику, свалился с седла. Рухнул и конь, казак чудом вывернул ногу из-под упавшего животного. К нему подлетел Антип.

— Хватай за стремя!

И тот послушно ухватился за ремень стремени. Чтобы втащить пострадавшего на седло, нечего было и думать: сзади слышался топот. Казак бежал рядом со всадником широким шагом, едва успевая отталкиваться от земли: не бежал, а прыгал, и казалось, вот-вот он выпустит стремя, упадет.