«Ядовитые слова старика всегда давили на меня. Он сказал, что я увижу рождение собственного ребенка от презренного существа. Он предсказал, что я смогу это сделать. В этом его жестоком и слащавом подстрекательстве была торжествующая самоуверенность».

Юити положил руку на железные перила балкона. Теплота ржавого железа, согретого солнцем, неожиданно напомнила ему его медовый месяц, когда он привязал к перилам гостиничного балкона свой галстук.

В сердце Юити возник какой-то неопределимый порыв. Брезгливость, которую Сунсукэ постепенно создал в нём, что вызвало живую боль, заворожила юношу. Сопротивляться ей или отвечать ей тем же самым было все равно, что отказаться от себя ради нее. Для него было трудно отличить источник брезгливости от желания, мотивируя инстинктивной потребностью и плотским вожделением отыскать первоисточник удовольствия. Когда он подумал об этом, его сердце затрепетало.

Дверь в палату Ясуко широко открылась.

Во главе с облаченным в белое заведующим гинекологическим отделением в палату вошли две медсестры, толкая перед собой каталку. В этот момент у Ясуко снова начались схватки. Она позвала мужа, будто звала кого-то, кто был очень далеко. Юити подбежал и взял её за руку.

Врач приветливо улыбнулся, затем сказал:

– Потерпите еще. Совсем немного осталось.

В его красивой седине было что-то такое, что заставляло людей доверять ему с первого взгляда. Юити же почувствовал сильную антипатию к этой седине, к этой почтенности, ко всем добрым намерениям этого открытого и честного лекаря. Все тревоги, все волнения о беременности, о родах, чреватых всевозможными осложнениями, о ребенке, который должен родиться, оставили Юити. Единственное, о чем он думал, было желание увидеть все это.

Страдающая Ясуко не открывала глаз, даже пока её перекладывали на каталку. Пот струился с её лба. Безвольная рука искала руку Юити. Когда юноша сжал её руку и нагнулся над ней, её бескровные губы попросили:

– Останься со мной. Если тебя не будет рядом, я не смогу выдержать все это.

Разве не было трогательным такое откровенное признание? Как будто жена прочла желание из самых дальних глубин его сознания, и её осенила дикая фантазия, что она может ему помочь. Даже стоящие рядом почувствовали чрезмерный накал страстей.

– В чем дело? – спросил врач.

– Моя жена просит меня пройти с ней весь путь до конца.

Врач схватил за руку неопытного мужа. Тихим, но властным голосом он сказал:

– У нас тут случается, что юные жены время от времени говорят подобные вещи. Не принимайте её всерьез. В противном случае и вы, и ваша жена наверняка пожалеете об этом.

– Но моя жена сказала, что если я не буду с ней…

– Я понимаю, что чувствует ваша жена, но она во время беременности пользовалась вашей поддержкой, которая ей была нужна, чтобы стать матерью. Если вы будете присутствовать… для вас, её мужа, присутствие при родах обернется ужасной ошибкой. Даже если сейчас вы и хотите этого, то потом непременно пожалеете.

– Я никогда об этом не пожалею.

– Но все папаши, которых мне доводилось видеть, не захотели бы ничего подобного. Никогда не встречал такого, как вы.

– Доктор, я вас умоляю!

Актерские инстинкты подталкивали Юити в этот раз к изображению упрямого, непоколебимого отчаяния молодого супруга, который растерял весь здравый смысл из-за беспокойства о жене. Врач коротко кивнул. Мать Ясуко, слышавшая их разговор, была шокирована.

– Просто сумасшествие, – сказала она, – избавьте меня от этого. Остановись! Ты определенно пожалеешь об этом. Хуже всего, что ты оставляешь меня совершенно одну!

Ясуко не отпускала руку Юити. Ему показалось, как будто её рука потянула его с неожиданной силой, но это медсестры толкали каталку. Дежурная медсестра открыла дверь и препроводила их в холл.

Сопровождающие Ясуко поднялись на лифте на четвертый этаж. Каталка спокойно двигалась в холодных отсветах коридора. Когда колеса слегка щелкали на стыках пола, мягкий белый подбородок Ясуко бессильно подпрыгивал. Двойные двери родильной палаты распахнулись и вновь захлопнулись. Снаружи осталась только мать Ясуко. Вслед Юити она сказала:

– Действительно, ты пожалеешь. Если все окажется слишком ужасным, пожалуйста, выйди. Я буду сидеть в коридоре.

Юити ответил ей улыбкой человека, идущего навстречу опасности. Этот благородный молодой человек знал все свои страхи.

Ясуко переложили на другую каталку. Когда её перенесли, медсестра задвинула занавесочку между двумя опорами, приделанными по обе стороны новой каталки.

Этот экран, проходящий над грудью роженицы, отгораживал её от блеска приборов и безжалостных ножей.

Юити схватил руку Ясуко и встал над экраном. Оттуда он мог видеть две половины Ясуко – верхнюю и нижнюю, отделенную от неё занавесочкой, поверх которой она ничего не могла увидеть.

Окна выходили на юг, и в них задувал лёгкий ветерок. Ветерок играл галстуком Юити, снявшего пиджак и оставшегося в одной рубашке; галстук трепетал и прилипал к его плечу. Юити засунул конец галстука в нагрудный карман рубашки. Он сделал это быстро, так как беспомощно держал руку обливающейся потом жены. Между этим испытывающим страдания телом и другим, не испытывающим никаких физических страданий, была дистанция, преодолеть которую не могли никакие действия, предпринятые той и другой стороной.

– Потерпите еще немного. Все скоро закончится, – снова сказала старшая медсестра Ясуко на ухо.

Глаза Ясуко оставались закрытыми. Юити почувствовал себя свободнее, потому что жена не могла его видеть.

Появился заведующий гинекологическим отделением с чисто вымытыми руками и засученными рукавами, за ним следовали два ассистента. Он даже не удостоил Юити взглядом. Он сделал знак старшей медсестре. Две медсестры сняли нижнюю половину стола, на котором лежала Ясуко. Её ноги были просунуты в два странных рогоподобных выступа, выдающихся снизу с каждой стороны той половинки стола, на которой лежала Ясуко.

Занавесочка поверх её груди служила для того, чтобы не дать ей увидеть безжалостную трансформацию нижней части тела в нечто отдельное от нее. Невзирая на это, боль верхней половины Ясуко превратилась в чисто духовную боль, которой ничего не было известно о том, какие изменения произошли с Ясуко, которая не имела никакого отношения к тому, в чем участвовала её нижняя половина. Цепкость и сила, с которой Ясуко сжимала руку Юити, были совсем не женскими. Это была сила всепоглощающей боли, способной выключить существование Ясуко из жизни.

Ясуко застонала. В духоте операционной между порывами ветра стоны висели в воздухе, напоминая жужжание бесчисленных мух. Ясуко постоянно пыталась приподнять свой живот и в отчаянии опускалась назад на твердое ложе, запрокинув лицо с закрытыми глазами. Юити вспоминал. Прошлой осенью, когда он был вместе с тем случайным студентом в дневное время в гостинице в Такагихо, он слышал во сне сирены пожарных машин. Тогда он подумал: «Чтобы моя вина смогла стать чистой и невосприимчивой к огню, разве не должна моя невинность сперва пройти испытание огнем? Моя абсолютная невиновность по отношению к Ясуко… Разве я когда-то не молил Бога, чтобы родиться заново ради Ясуко? А теперь?»

Юити дал отдых глазам, переведя взгляд на пейзаж за окном. Летнее солнце палило деревья в большом парке по другую сторону от государственной железнодорожной линии. Овал рельсов был похож на сверкающий водоем. Там не было видно ни одной человеческой фигуры.

Рука Ясуко снова сильно потянула за руку Юити. Казалось, она призывает его обратить внимание на что-то. Он тотчас же заметил ослепляюще яркие лучи, исходящие от скальпеля, который медсестра только что вручила врачу. Нижняя половина тела Ясуко двигалась, словно рот извергающего рвоту человека.

Была проведена первая местная анестезия, затем щель расширили с помощью скальпеля и ножниц. Темно-красное нутро Ясуко предстало взору её юного мужа, в котором иссякла вся жестокость. Глядя туда, прямо во внутренности жены, Юити удивился, что эта плоть, которую он до сих пор считал просто неуместной глиной, оказалась чем-то, что он больше не мог считать неодушевленным предметом.