Полиция, преисполненная духа уважения к правам человека, дав мне время для сна, необходимое восемнадцатилетнему превратившемуся, наконец появилась, материализовавшись в виде двух джентльменов. Кажется, только тайный доносчик — жена, бывшая жена, — свирепствует, забыв о существовании такого понятия, как права человека, ха-ха. Проснувшись, я сразу же собрал всю свою волю и стал готовиться к отпору властям. Хотя Мори уже приступил к выполнению миссии, возложенной на него космической волей, его боевой товарищ, который должен вот-вот включиться в борьбу, не имеет права расслабляться! Прежде всего я занялся утренней уборкой. Распахнув все окна, я заметил, что за пять-шесть домов от моего стоит машина, хотя на этой улице стоянка запрещена. Вся крыша соседнего гаража в грязных следах от сапог, а сами длинноволосые, наверно, промерзли до костей на утреннем холодном ветру — было самое начало весны. Это были длинноволосые, чьи сапоги и вся одежда изобличали тот нелегкий труд, которым они занимались, но все-таки они были приятнее слоняющихся по улицам обычных длинноволосых, ха-ха. Наконец раздался звонок, я вышел в прихожую — передо мной стояли двое полицейских в аккуратной форме, не похожей на потрепанную одежду сыщиков. Они напоминали победителей на соревнованиях по фехтованию, устроенных полицейским участком, или на двух болтающихся без дела полицейских, получивших из-за туберкулеза отпуск с весны до конца года. Хотя они пока молчали, каждый из них своим видом явственно демонстрировал одну из сторон принятой ими тактики: насилия и умиротворения. Насильник назвал мое имя и спросил, дома ли хозяин, и это придало мне, превратившемуся, уверенность.
Дядя и тетя не возвращались со вчерашнего вечера. Да, а тетя, кажется, еще с позавчерашнего. У них есть и ребенок, но дядя ушел вместе с ним. Позавчера, кажется, была сделана попытка обокрасть дом, и меня позвали охранять его. Что-нибудь случилось? Объясните, пожалуйста, я ведь имею к этому дому прямое отношение. Может быть, тетя или ее братья опять порезали дядю?
Вы племянник?.. Сторожите дом? Почему вы говорите, что дядю порезали, да еще опять?
— Хм. Допрашиваете с помощью наводящих вопросов!
Вы рассказываете занятные вещи, — вмешался Насильник. — Ваш дядя вчера не вернулся домой! И сейчас его нет. Звонил?
Нет, не звонил. Объясните наконец, что произошло! Я ведь в самом деле имею к нему отношение.
Вы что, не смотрели телевизор? — сказал Умиротворитель и посмотрел на меня так, будто дал мне ключ к отгадке. Я струсил, но слова полицейского, кажется, выражали лишь только то, что он понял — мальчишка слабо соображает. — Нет-нет, мы пришли к вашему дядюшке лишь потому, что кое у кого возникли некоторые вопросы. А вы поскорее сообщите нам, кто там кого порезал — дядя ли тетю, тетя ли дядю.
Ха-ха-ха! И это называется не допросом с помощью наводящих вопросов?! Требуют сотрудничества добропорядочного, здравомыслящего гражданина, ха-ха-ха.
Затем последовала сцена, словно в старой кинокомедии: не успевает открыться дверь, как влетает пожарный, — так же стремительно возник между отступившими на шаг полицейскими Добровольный арбитр.
Вблизи лицо у него выглядело таким землистым, что впору было спросить: вы живы? Правда, выражение его не было неприятным, как у мертвеца. Наоборот, с той минуты, как мы встретились с ним глазами, все в его лице вызывало симпатию — и широкий лоб, и выдающийся вперед нос, обтянутые сероватой кожей, и усы. Когда он поднял на лоб очки в черной прямоугольной оправе, в его широко открытых глазах мелькнуло изумление, да-да, именно изумление. Из этого я понял, что Добровольный арбитр пришел вместо Мори и студентки, чтобы связаться со мной, и, не исключено, Мори рассказал ему о превращении, и он, увидев в реальности еще одного человека, пережившего превращение, был изумлен и восхищен.
— У вас вокруг дома прямо заросли азалии, — начал Добровольный арбитр, не поздоровавшись. — Кошка окотилась, хорошо хоть, что сегодня тепло…
Полицейские, конечно, заподозрили, что его слова — зашифрованное сообщение. Насильник сразу же подошел к Добровольному арбитру, чем воспрепятствовал продолжению шифровки. Более опытный Умиротворитель пошел посмотреть, что делается в зарослях азалии. И тут, как назло, раздалось злобное «фыр!», и полицейский отскочил от атаковавшей его рыжей пятнистой лапы.
Не нужно ее пугать. А то она почувствует опасность и сожрет котят. Смотрите, она уже со страха начала их жрать. Один остался. Наверно, вчера вечером здесь все время крутились и кошку без конца пугали?
Напугали-то меня!
Говоря это с недовольным видом, Умиротворитель тяжело дышал. Я оказался как бы между двух огней… Нить разговора была утеряна, полицейские упустили случай возобновить разговор — это не ускользнуло от внимания Добровольного арбитра. Повернув к полицейскому лицо, на котором, если смотреть на него под определенным углом, симметрично выделялись, как трехлопастный пропеллер, нос и две половинки усов, он, не дав им раскрыть рта, стал прощаться.
— Благодарю вас, простите, что доставили вам столько хлопот! Благодарю вас, господа полицейские! Вы нам очень помогли!
Озадаченные этой словесной эквилибристикой, полицейские попрощались и ретировались, полуразвалившаяся калитка со скрипом захлопнулась, и кошка, окотившаяся в зарослях азалии, снова издала злобное «фыр!», или, может быть, это прорычал Насильник? Ха-ха.
Хорошо не поить и не кормить кошку, а? Раньше я этого не знал. Полицейские, наверно, тоже не знали…
Дело в том, что полицейских не учат ловить кошек, — грустно, будто демонстрируя беспристрастность, сказал Добровольный арбитр. — Если это не ваша кошка, лучше ее, пожалуй, прогнать. Мамаша, во всяком случае, набила живот.
Вы специалист по кошкам?
По кошкам? Нет, я пока для этого возрастом не вышел. Разрешите войти?
Отказывать причин, разумеется, не было. Войдя в гостиную и усевшись, Добровольный арбитр снова стал внимательно меня разглядывать. В глазах его за толстыми стеклами очков мелькали искорки, в них светились радостное изумление и смех, наконец он воскликнул удивительно по-детски:
— Ух ты, и правда! Здорово это у вас получилось, ну и ловкачи!
Я почувствовал, как мое молодое лицо восемнадцатилетнего заливает краска до самой шеи.
— …Мне обо всем рассказал Мори… Да, вы и вправду здорово изменились!
— Превратились.
Да, превратились. Наверно, трудно было все так пригнать друг к другу и все сделать так ловко! Вчера я ничего не заметил. Хотя раньше, до превращения, и встречал вас на митингах, все равно ничего не заметил. Ловко! Здорово это у вас получилось!
Мори сейчас у вас? — решил я охладить его восторги, боясь, что им конца не будет. — Я слышал, он ранен?
Он в моем фехтовальном зале «Реабилитация». Ранение несерьезное! Студентка вообще не пострадала, она сейчас ведет диспут с членами нашего клуба, а Мори сидит спокойно и слушает. Да-а, совершить такое — это достойно всяческого уважения… Так вот, я, понимаете, пришел установить с вами контакт. Пришел потому, что питаю интерес и к вашему превращению, и к вашим прошлым исследованиям до этого. Я занимался молекулярной биологией, но на полпути бросил; в общем, ни исследователя, ни вообще чего-либо путного из меня не вышло!
Говоря это, Добровольный арбитр нахмурил брови, и на его землистом лице пролегли две горестные морщины. Мне вдруг показалось, что эти морщины прорезали мою душу — ведь я тоже забросил свои исследования на полпути, и, наверно, наши горькие мысли должны совпадать.
— О нашем превращении… Мори сам вам рассказывал или сделал это каким-то иным способом? В общем, когда вам сообщили об этом, вы поверили? И продолжаете верить теперь?
— Разумеется! Сейчас верю вдвойне, разумеется! Добровольный арбитр дал наконец волю распиравшему его смеху и громко рассмеялся, перемежая смех горестными вздохами:
