— Надеюсь, эта уважаемая девушка не будет возражать, если я войду, а, Мори? Все-таки этот дом и принадлежит вашему покорному слуге, — сказал я церемонно, но в моем голосе слышались визгливые нотки возмущения тем, как вел себя теперь уже взрослый человек, которого мое возвращение и не обрадовало, и не смутило.
Сдержанно улыбаясь, Мори посмотрел на меня с любопытством и, кажется, немного растерялся. Девушка, высунувшая из-за его спины голову, опять заговорила со мной. Буравя меня острым взглядом, оскалив передние зубы — не то чтобы некрасивые, но слишком большие, — она заявила:
— Что вы заладили, как мелкобуржуазный собственник: мой дом, мой дом. Оставьте эти ваши разговоры, лучше входите и поешьте. Мы признаем право детей на равных разговаривать с отцом, но все же…
Что все это значит? Ведь отец — я, а Мори — сын?! Правда, после превращения старший и младший поменялись местами. Но неужели сын занял место отца, и наоборот? Это нелогично, наконец просто нелепо! — хотел я крикнуть в ответ, но, не зная, поймет ли девушка наше превращение, решил не делать необдуманных заявлений. Ощущая боль во всем теле, я медленно наклонился, снял ботинки и вслед за Мори вошел в гостиную. Нападавшая на меня девушка, видимо, была не из тех, которые, не удовлетворившись победой, продолжают преследовать противника — она уже трудилась на кухне. Разумеется, это была та самая студентка, которая во время потасовки в зале вверила себя Мори. Сейчас на ней не было, как тогда, длинного джинсового платья. Она была в свитере и в скромной, но в то же время яркой, напоминавшей испанскую, юбке. Но когда она повернулась ко мне спиной, стыд заставил меня отвести глаза. Нижняя часть тела была совершенно голой, и лишь, как передник, прикрывало ее мое купальное полотенце — его-то я и принял за юбку. Каждое ее резкое движение, когда она, наклонившись, вынимала посуду из мойки, с того места, где я сидел, позволяло увидеть ее оголенный зад. Эмоции, теперь уже не имевшие ничего общего с возмущением, которое мгновенно улетучилось, кружили голову, заставляли колотиться сердце, я не мог заставить себя снова взглянуть в ее сторону. Мори сидел на своем обычном месте, где ребенком слушал музыку, — там, где она звучала лучше, чем во всех остальных местах комнаты, стараясь преодолеть скованность своего выросшего тела, но весь его вид говорил о том, что душа его никакой скованности не испытывает. Желая как-то вернуть утраченный отцовский авторитет, я посмотрел на него: мол, что это за развлечение такое? Холодная вода моего взгляда вернулась ко мне горячим паром — Мори проявлял независимость. До превращения Мори был чрезвычайно чуток к малейшим сигналам, не содержавшимся непосредственно в словах, — к тому, как я себя вел по отношению к нему, к моим интонациям.
— Жаль, что я не смогла оставить эту свинину на ночь вымачиваться, — оправдывалась студентка, внося поджаренную гречневую лапшу с кусками свинины, приготовленной, похоже, в духовке. Мори сказал, что вкуснее этой свинины он ничего в своей жизни не ел.
Говорил ли он когда-нибудь такое, даже после превращения? Неужели она вкуснее подрумяненной жареной свинины, которую я покупал, когда под Новый год ездил с ним в Иокогаму? — хотел я спросить его ехидно, но в эту минуту пустой желудок, пустой желудок, не подвластный контролю восемнадцатилетнего тела, заставил меня вперить взор в поставленную передо мной миску свинины с луком и овощами и желтоватой лапшой.
Я вас прошу впредь не называть меня «уважаемой девушкой», мне противен мужской шовинизм. Меня зовут Саёко. Договорились?.. Ну ладно, что вы будете пить? Воду? Пиво? Маленькие бутылки пива в холодильнике — ваши, так что не стесняйтесь, — и решен вопрос собственности, который так вас волнует.
Дайте пива, Саёко-сан, — попросил я, радуясь, что подобная услуга не будет рассматриваться ею как поощрение мужского шовинизма.
Саёко отнеслась к моей просьбе вполне нейтрально и, вставая, чтобы принести пива, завела левую руку за спину и придержала расходящиеся концы купального полотенца. Увидев это, я пришел в замешательство — неужели она почувствовала мой взгляд? Ха-ха.
Жареная лапша? О, это было вкусно! Нужно, конечно, сделать оговорку, оценивал еду голодный юноша. Я ел так, как любой восемнадцатилетний, — быстро выбрал все мясо, и тут чувствительная защитница прав женщин проявила на практике свою сноровку и добросердечие. Она принесла на кухонной доске всю оставшуюся свинину, зажаренную до янтарного блеска, и нарезала. Глядя на нее, я сделал еще одно открытие. До превращения, даже достигнув среднего возраста, я все еще считал, что тонкие длинные куски жареной свинины — это мышечные волокна, но оказалось, что это плечевая часть, нарезанная в форме гадальных палочек Человек учится в самое неожиданное время, правда? Ха-ха. Желая похвалить жареную лапшу, я, немного преувеличивая, как это свойственно восемнадцатилетним, ну и, конечно, слегка захмелев от выпитого пива, произнес, если вдуматься, полную бессмыслицу!
— Саёко-сан, наверно, вы и ваши товарищи, изучая идеи Мао Цзэдуна, одновременно проходите курс поджаривания свинины?
Словно собрав в своих глазах весь разлитый в комнате свет, она пронзила меня этим острым лучом. Но не раскрыла рта до тех пор, пока не собрала все силы, сконцентрировав владевший ею гнев. Она сдерживала себя, не давая пересохшим губам, прикрывающим поблескивающие крупные зубы, сразу же излить на меня переполнявшую ее злость. Почему свою злость она преодолевала внутренне? Может быть, откровенно презирала примитивного юнца, к тому же еще и моложе ее?
Я бы не стала на вашем месте дискриминировать тех, для кого приготовление жареной свинины — профессия. И нельзя проводить параллели между изучением идей Мао Цзэдуна. и китайской кухней. Кстати, какие вообще идеи Мао Цзэдуна вам известны?
Хм-хм. То, что мне известно, — это научные идеи Мао Цзэдуна. Опираясь на них, китайский народ создал атомную бомбу. Я тщательно изучал их документальный фильм о ядерных испытаниях, и у меня не создалось впечатления, что участники испытаний хоть сколько-нибудь заботились о мерах по предотвращению опасности радиоактивного облучения.
Вы уклоняетесь от предмета нашего спора. Хорошо, давайте поговорим о документальном фильме о ядерных испытаниях в Китае. Вы сопоставляли увиденное в кинофильме с медицинскими данными? Скорее всего, вы очень невнимательно смотрели кинофильм, демонстрировавшийся для иностранных журналистов, и не сравнивали его с тем, что происходило во время испытаний, проводившихся американскими исследователями в Неваде? Китайцы опираются на собственные силы, и они опередили всех настолько, что для них нет необходимости сравнивать себя с кем-либо. Слышали вы о китайцах, страдающих лучевой болезнью, видели вы их?
Но ведь в Китае существует контроль над средствами информации, Саёко-сан.
Только потому, что Китай не может не считать себя в состоянии войны с контрреволюцией, от кого бы она ни исходила — от стран Юга или Севера. Однако контроль над средствами информации не имеет никакого отношения к тому, есть в Китае пострадавшие от ядерных испытаний или нет их. Разве нельзя утверждать, что контроль существует, а пострадавших нет?
Хм-хм. Я молюсь о том, чтобы наш народ не пострадал от радиации в случае, если вашей группе или группировке ваших противников, которые, кажется, следуют мао-цзэдуновскому курсу опоры на собственные силы, удастся, разумеется собственными руками, создать атомную бомбу и провести ее испытание.
А нужно ли вообще испытание? Если истинно революционная группа получит ядерное оружие и объявит в Токио о том, что она располагает атомной бомбой, присовокупив научные данные и фотографии, одного этого будет достаточно, чтобы создалась революционная ситуация. И, поскольку такова основная задача революции, контрреволюционные бандитские организации стараются не допустить, чтобы мы первыми создали атомную бомбу. Исходя из того же принципа, революционная группа, придерживающаяся верного курса, должна получить в свои руки ядерное оружие до того, как власти создадут свое, верно?
