Ее отель находился достаточно далеко от площади, чтобы весь этот туристический хаос не раздражал ее, и в то же время туда вполне можно было добраться пешком.

В отеле почти не было жильцов. То ли из-за цены, то ли из-за времени года. Как раз то, что ей надо, ее время года было любимое, а цена в дан­ном случае не интересовала.

Лиля толкнула старинную деревянную дверь с решеткой. В маленьком холле никого не было. Она позвонила в стоявший на стойке колоколь­чик. Возникший тот же час портье, молодой мальчик с черными кудрями и ослепительной белой улыбкой, протянул ей key . Она поднялась в свой номер и захлопнула дверь. Как она любила этот момент! Весь мир оставался там, за дверью. И здесь, и дома. Эту прелесть может понять толь­ко тот, кто долго жил один и кому это в радость. На этом пространстве, на этой территории, нет никого, кроме тебя. Пусть она небольшая, эта территория, но она ограничена рамками, за ко­торые никто(!) не может войти. И здесь царит твой мир. И ты можешь говорить, если захочешь, с самой собой, спорить и что-то обсуждать, можешь петь, не боясь, что тебя, не дай Бог, кто-то услышит, можешь включать везде свет и наслаж­даться тем, что никогда и нигде не экономишь. И никто не скажет тебе выключить его. Никто не войдет в это пространство без твоего желания ни присутствием, ни движением, ни звуком.

Дома у Лили царил идеальный порядок, мысль о том, что какая-то вещь может лежать не на своем месте, была недопустима. Каждая ме­лочь в квартире была продумана и работала на общее впечатление. Она безумно любила красоту и хотела в ней жить, сама создавая ее. Говорили, что ей это удалось. Все дышало уютом и теплой красотой, индивидуальностью и комфортом. Она очень любила гостей и умела их принимать, тща­тельно подготовившись. С годами ей все сложнее будет их заполучить, но это придет потом, пока вокруг нее еще достаточно людей, они любят при­ходить к ней, они любят ее... Она знает, что в этом счастье, но не знает, что так будет не всегда...

При своей маниакальной любви к поряд­ку в стенах родного дома она удивлялась своей привычке разбрасывать вещи в комнатах оте­лей. Она обожала вносить черты индивидуаль­ности в стандартный номер. Ванная заставля­лась косметикой, баночками с кремом, места там вечно не хватало. Дневник и книги при­давали столу вид некоторой захламленности. В шкафу никогда не хватало места для всех ее платьев, и они развешивались по имеющимся стульям и креслам.

Новые покупки она обожала вытряхивать из пакетов на кровать и сначала срывать с них все бирки, чтобы они не тяготили ее диким коли­чеством цифр и соблазном сдать эту вещь назад, потому что она в принципе не нужна. Она за­бирала стакан из ванной и ставила в него розы на тумбочку у кровати или на стол среди книг. Щетка и паста, таким образом, присоединялись к горе косметики у зеркала. Второй стакан ис­пользовался уже по назначению. Первым делом, зайдя в номер, она обычно проверяла, есть ли лед в мини-баре, остальное могло подождать. Так она сделала и сейчас. Потом распахнула окно.

Как она любила этот момент! Предвкушение вечера. Ты еще не знаешь точно, что будешь де­лать, куда направишься в этом городе, но точ­но чувствуешь, что бы это ни было — это будет замечательно. Потому что нельзя не быть счастливой вот здесь, вот сейчас, когда в окно врывается вечер с его морем запахов и звуков. В теле напряжена каждая клеточка, ты так ост­ро все чувствуешь, ты хочешь продлить эти мгновения. Ты тянешь время, вечер зовет тебя из окна, город ждет тебя. И никто и ничто не сможет испортить тебе настроение. Ты выби­раешь платье, которое наденешь сегодня. От­правляешься в душ. Капли воды стекают по загорелому телу, ты видишь свой силуэт в слег­ка запотевшем зеркале, проводишь руками по груди и бедрам. Хороша! Вода уносит с собой усталость, смывает пыль дня, ненужные и на­вязчивые мысли. В теле появляется легкость, хочется просто выпорхнуть из окна, раство­риться в этой сини где-то между небом и зем­лей, на этой зыбкой границе вечера и ночи.

Она предвкушала все это, облокотившись на закрытую дверь, она улыбалась этому пред­дверию счастья. Этого абсолютно не обосно­ванного и поэтому наиболее ценного счастья. Капли воды на твоем теле, нежный шелк пла­тья, янтарь коньяка в бокале, вечер за окном. Это может быть где угодно: в Венеции, в Пари­же, дома. Для этого ощущения полноты жизни даже не так важны декорации вокруг: Альпы или море за окном, Сан-Марко или Монмартр — ве­чер все равно наступит там и здесь. Ты неиз­бежно почувствуешь его, как прикосновение прохладной простыни к разгоряченному после душа телу. Он придет, как избавление, как дол­гожданный покой, он все равно придет, незави­симо от того, что нес с собой день.

Итак, окно было распахнуто. Лиля достала лед из холодильника, покрытые инеем куби­ки не хотели дробиться. Она поискала глаза­ми бокал. Горничная, конечно же, определила ему место исключительно в ванной. Синьори­на пьет, к счастью, не только воду. В ванной его, правда, тоже не оказалось. Пришлось зво­нить, чтобы принесли.

— Что-нибудь еще? Может быть, свежие га­зеты? Немецкие? Английские?

Вот это уже совсем ни к чему. Меньше всего ее волновал сейчас остальной мир, который, тем не менее, все равно пытался как-то ворваться в эту закрытую дверь. Лиля посильнее захлопну­ла ее за пустым бокалом. Золото виски выплес­нулось в него из бутылки, кубики льда, нырнув, оставили круги на поверхности, всплыв, собра­лись друг к дружке прозрачными влажными спинками. Она качнула бокал. Янтарные волны захлестнули их, скатились по отточенным бо­кам, обруч жидкости еще долго дрожал, не мог успокоиться. Она отпила первый глоток. На вкус это напоминало солнце.

Зачем я здесь?

Это было ее первое путешествие в одиночестве. Наконец-то мечта сбылась. Поездка не была связана с работой; команди­ровок в немецкоязычные страны было в жизни достаточно, они позволяли многое увидеть, не слишком обременяли и позволяли спокой­но и равномерно получать «удовлетворение». Счастьем это никак нельзя было назвать. Его получаешь от других путешествий и связан­ных с ними эмоций. Счастье — слишком острое чувство, оно не граничит с удовлетворенностью. Оно приходило, конечно, с первыми путешест­виями в юности. Когда ты с жадно распахну­тыми глазами и устами познаешь мир. Когда все в первый раз и не хватает ни ночи, ни дня, чтобы объять всю информацию, посмотреть и попробовать все, задушить в своих объятиях этот и этот, и этот потрясающий город. Обойти все, и желательно пешком, вникнуть во все исторические события, разбираться в динас­тиях королей и лабиринте незнакомых улиц, бросить монетки во все без исключения фон­таны и дать тысячу клятв вернуться туда с той и с тем, и с тем.

Узнавать, открывать, получать, наслаждаться. Не скажу, что так много лет отделяло ее от того периода. Но что-то определенно измени­лось. Многое казалось уже открытым и пройден­ным, большое значение стали приобретать вопро­сы организации. Раньше ты прощала этой самой организации отсутствие особого комфорта. Было почти все равно, чем куда-то добираться и где спать, спать-то уже точно не приходилось. Сейчас появилось желание брать меньше по объему, но ценнее и значительнее. Возраст приучает тебя к качеству. Наверное, этот переход — очень важная ступень в жизни, и это обязательно должно прийти в свое время. Когда ты можешь почувст­вовать качественно иной вкус жизни — это прогресс. Прекрасно, если ты уже можешь себе это позволить. Для того чтобы сформировался вкус, кроме эстетики нужна еще и материальная основа, а возраст поможет все по достоинству оценить и сохранить. Колоссальное значение приобрел момент, мгновение, может быть, потому что его все трудней было поймать.

В городе хотелось раствориться, как умела рас­творяться она. Услышать его колокольным звоном древней церкви, скрипом сорвавшейся с петли старой калитки у ворот ратуши, всплеском крыльев птиц, упорхнувших с площади, оживленным гомоном городских базарчиков, прикосновением ложки с быстро стынущим на ветру кофе в маленьком ресторанчике на набережной, шелестом желтых листьев, подгоняемых ветром, или, нако­нец, шумом моря, такого всегда разного, богатого на краски, щедрого на звуки, моего моря...