— Если царица заболеет на обратном пути, то на тебя, конечно, не падет никакого подозрения, но меня, личного врача, привлекут к ответу. Меня станут допрашивать и, может быть, даже пытать, и выяснится, что это было сделано по твоему поручению, так что я едва ли смогу занять эту прекрасную должность. Еще вопрос: простит ли тебе это Антоний — в подобных ситуациях он действует быстро и решительно.

Ирод несколько раз кивнул.

— Обо всем этом я тоже думал. Но как ловкий врач ты сможешь сделать так, чтобы заболела не только царица, но и, например, одна из ее придворных дам и несколько слуг. Если умрет не только она, но и несколько рабов, то не возникнет и никаких подозрений.

— Понимаешь ли ты что-нибудь в медицине, басилевс?

— Можно сказать, что нет…

— Мне лестно, что ты такого высокого мнения о моем врачебном искусстве и считаешь, что я запросто могу вызвать лихорадку. Ее довольно трудно вылечить, а уж вызвать специально — нет, басилевс, это превосходит мои возможности.

Ирод задумчиво посмотрел на меня, встал и подошел к окну. Посмотрев в него некоторое время, он обернулся.

— Мне хочется дожить до того момента, когда этот дворец будет готов. Может быть, я задумал его слишком большим. Наша жизнь подобна шаткой лестнице: мы взбираемся вверх, ступенька за ступенькой, и не знаем, выдержит ли она наш следующий шаг или обрушится и мы упадем… Нет, Олимп, в медицине я ничего не понимаю, но я говорил с одним из моих врачей, старым и очень опытным. Он сказал, что при некоторых заболеваниях врачи могут вызывать искусственную лихорадку, которая способствует выздоровлению. Если это так, то она может ведь способствовать и смерти. И тогда никто не скажет, что это сделал врач. Разве привлекли к ответу Филиппа, личного врача Александра Великого, когда его господин внезапно скончался в одну из майских ночей? Нет, никто этого не сделал. Каждый знает, что лихорадка поражает целые деревни, города и даже армии. Это бич Божий, и мы должны смириться с этим. Никто не станет подозревать тебя, Олимп, поверь мне. Когда затем Клеопатру похоронят в Александрии, ты подождешь еще некоторое время и потихоньку уедешь. Должен ли ты заботиться о семье?

Это было спасение.

— Да, басилевс, в Александрии меня ждут жена и сын. Семья моей супруги наверняка захочет меня удержать — ведь меня так долго не было, а по возвращении я обещал…

Ирод небрежно махнул рукой.

— Все это разрешимо с помощью денег. Я дам тебе несколько кошельков с золотом, и ты положишь их на стол перед семьей твоей жены. После этого они охотно отпустят тебя, поверь мне.

Теперь мне было ясно, что он не выпустит меня из рук, пока я не соглашусь с его планом. Тогда, чтобы не возражать ему, я сказал, что его предложение очень заманчиво, но надо все как следует обдумать. Он улыбнулся приветливо, и взгляд его темных глаз, казалось, потеплел.

— У тебя ведь есть еще время, Олимп. Важно только, чтобы ты понимал всю необходимость моих действий. Я не испытываю ненависти к царице, но государственные интересы принуждают меня поступить так — на благо всех людей, которые мне доверены.

Разве не слышал я уже однажды что-то подобное?

После этого Ирод снова едва замечал меня, зато стал проявлять явный интерес к Николаю из Дамаска, с которым вел долгие ученые разговоры — как не без гордости сообщал нам бородатый учитель. Хитрый арабский правитель пытался использовать в своих целях не только меня, но и Николая — и это стало совершенно очевидным, когда над всеми нами разразилась катастрофа.

Почему я тотчас же не отправился к царице и не сообщил ей о коварных планах нашего гостеприимного хозяина, чтобы вместе с ней обсудить наши дальнейшие действия? Я хотел еще раз обдумать все в тишине и спокойствии. Я никогда не придавал деньгам слишком большого значения — в этом я похож на своего отца. Может быть, причина этого также в том, что я никогда на самом деле не был беден и всегда находил средства к жизни. Когда я пытался представить, что можно сделать с шестью тысячами драхм ежегодно, мне ничего не приходило в голову. Все, что мне было нужно, — это жить в уютном доме, заниматься своей работой, чтобы была хорошая еда и кубок вкусного вина к ней, ну, и чтобы время от времени я мог купить книгу, которую обязательно хотел иметь. Для всего этого вовсе не нужно было шести тысяч драхм, а вполне достаточно и двух. Правда, тут я был бы чем-то вроде маленького царя — да, в случае, если Ирод сдержал бы свое слово. Но если вместо этого он потихоньку прикажет меня убить, кто тогда обо мне спросит, кто будет беспокоить царя подобными мелочами? Ирас — да, она, конечно, не успокоится, пока не выяснит мою судьбу. Она будет оплакивать меня — а потом найдет кого-нибудь другого. Хотя я и не собирался всерьез принять этот план, но все же хотел спокойно обдумать все его возможные последствия.

Таким образом, только через день я рассказал обо всем царице, постаравшись при этом, чтобы наш разговор происходил не в закрытом помещении или атриуме. Ведь нас вполне могли подслушать. История сообщает немало подобных примеров, и многим это стоило головы.

Итак, под каким-то предлогом я пригласил Клеопатру в маленький садик, находившийся к северу от дворца. Здесь было спокойно, как на уединенном острове, и гудение насекомых только усиливало это ощущение тишины.

Я попросил царицу отослать ее горничных и сказал это так серьезно, что она кивнула Ирас и двум другим дамам.

— Присядьте на скамью у ворот и сделайте так, чтобы никто не помешал нам. Очевидно, — улыбнулась она своей очаровательной улыбкой, взглянув на меня и на Ирас, — очевидно, на этот раз речь идет о жизни и смерти.

Ирас бросила на меня взгляд, серьезный и одновременно пренебрежительный, как будто говоря: «Что за дерзость со стороны этого Гиппо — отсылать нас. Наверняка то, что он собирается сказать, вовсе не так уж важно».

Подождав, пока женщины удалятся, мы сели в тени густого дуба. Все, что нужно было сказать, я продумал заранее, но теперь не знал, как начать. Я только вздыхал и беспомощно озирался, как приговоренный, ожидающий смертного приговора.

Царица начала терять терпение.

— Мне нравится бывать в твоем обществе, Гиппо, прежде всего потому, что ты всегда можешь рассказать что-нибудь интересное, но на этот раз…

Она взглянула на меня ободряюще, и в ее серых глазах сверкнули искорки любопытства.

Я не хотел сразу брать быка за рога и сначала рассказал о нашей прогулке по недостроенному дворцу Ирода, заметив:

— Спрашивается, откуда у Ирода средства на все это — ведь он, в конце концов, не царь Египта.

— Он мечтает об этом, но этому не суждено воплотиться. Однако я могу сказать тебе, откуда у него деньги. Здесь любой это знает, но тот, кому дорога жизнь, не станет об этом говорить. Ирод обвинил в государственной измене одного за другим сорок членов синедриона и приказал казнить их. Имущество этих якобы предателей отошло государству — стало быть, ему. Ну а теперь вернемся к нашему разговору.

— То, что я теперь хочу сообщить тебе, царица, не особенно занимательно, поскольку речь идет о предательстве, коварстве и об ужасном заговоре.

— Заговоры, как правило, всегда ужасны. Итак, о чем же ты собирался сказать?

— Ирод хотел подкупить меня, чтобы я убил тебя. Он предложил, чтобы на пути в Александрию я с помощью какого-нибудь яда вызвал лихорадку у тебя и еще нескольких слуг — тогда весь мир поверил бы, что это обычная малярия. Затем ты и еще несколько человек — с моей помощью — умерли бы от болезни. Он зашел в своих планах так далеко, что говорил уже о траурной процессии, которая прибудет в Александрию. Потом, спустя немного времени, я должен буду приехать в Иерусалим и принять обещанную им высокую должность, за которую мне будут платить один аттический талант серебра в год.

Клеопатра способна была выслушать даже самые чудовищные известия, не изменяя при этом выражения лица. Тот, кто увидел бы нас, подумал бы, что мы просто ведем праздный, ничего не значащий разговор в прохладной тени этого маленького, заботливо ухоженного садика.