Солнце снаружи казалось бесконечно обманчивым, а усталость одолела такая, что не хватало сил подняться на ноги. Жутко захотелось лечь на пол и закрыть глаза. Но Найл почуял, что стоит поддаться соблазну – и все, замерзнет до смерти. Только с помощью судорожного усилия воли он смог медленно распрямить спину, опереться на руки и колени и лишь затем, пошатываясь, встать на ноги. При этом он снова почувствовал. что вот-вот потеряет сознание, но подавил в себе тошноту и, одолев расстояние в полдюжины шагов, вышел на солнце.

Это было равносильно погружению в теплую ванну. Тепло показалось таким же пугающим и необъяснимым, как несколько секунд назад – холод. Найл глубоко, облегченно вздохнул, схватившись одновременно с тем за ближайший куст, чтобы ненароком не упасть. Впитывая всем телом желанное тепло, он пытался осмыслить происшедшее. Вкрадчивое тепло, которое он сейчас ощущал, было не просто солнечным зноем; это была живительная энергия, от которой быстрее бьется сердце, а кровь наполняется приятным волнением. И холод внутри бункера был не просто холодом; он словно высасывал тепло жизни, наполняя душу темным предчувствием.

Озноб постепенно истаял, и в душе воцарилось успокаивающее тепло. Окружающая живительная энергия воспринималась не иначе как теплый поток, идущий струями вверх от земли. Нервы приятно покалывало, будто по всей коже лопались крохотные пузырьки. Найл стоял, закрыв глаза, и чувствовал, как земля сочится какой-то энергией, неведомо как преобразующейся растениями и цветами в невесомую взвесь. Вот почему ощущение такое, будто стоишь возле игривого фонтана.

И все-таки что это за полярность, от которой внутри бункера резко падает жизненный тонус, а снаружи опять приходит в норму? Теперь, восстановив силы, Найл проникся любопытством. Чутко насторожившись, он перенес ногу через порог бункера. Как и ожидал, ощущение напоминало бросок в ледяную воду. Вместе с тем наблюдалось существенное различие. Когда входишь в воду, холод прежде всего сковывает ступни и голени. А тут, чувствовалось, сначала окатывало голову и плечи, будто ледяной ветер задувал сверху. Еще один медленный шаг вперед, и холод охватил темя, отчего кожа сжалась так, будто волосы встали дыбом. Еще один шаг – через силу, – и зазнобило затылок, шею, плечи. Поскольку Найл стоял теперь прямо под центральной балкой, под которой болтались коконы, сам собой напрашивался вывод, что холод так или иначе связан с телами. Это подтвердилось, когда он сделал еще один шаг и холод пополз сверху вниз по спине. Лишь призвав все самообладание, Найл развернулся и двинулся под коконами назад; ощущение такое, будто идешь голый под ледяным ливнем.

А все же с чего вдруг бесчувственные тела вызывают такое ощущение? Вопрос заинтриговал настолько, что Найл сдержал желание выйти на свет и остался стоять, пытаясь определить, что происходит. Не связано ли это с тем, что обездвиженные тела каким-то образом вытягивают жизненную энергию? Но если так, то почему не реагируют и все остальные? На секунду Найл подумал, что пора опять нацепить медальон, но раздумал, едва лишь представив, какая боль сейчас, в утомленном состоянии, пронижет череп. Вместо этого он закрыл глаза и напряженно, сосредоточенно нахмурился. Облегчение не заставило себя ждать, между ним и телами, казалось, вырос барьер. Но и при всем при этом мышцы плеч начинало ломить от холода.

В этот момент Найл понял, что его усилия привлекли внимание Дравига. Паук вглядывался так пристально, что у Найла зачесалось в корнях волос. Про себя Найл успел отметить, что это довольно странно: подобные выходки Дравиг обычно считает невежливыми, – как вдруг череп изнутри озарился вспышкой света, а грудь стеснило так, что не вздохнуть. На секунду Найлом овладел беспросветный страх: чувство такое, будто тонешь. Затем дыхание восстановилось, перед глазами прояснилось, и Найл увидел, что его поддерживают под руки Симеон и Сидония. Он распрямил колени и резко сел, понимая, что это подкосились ноги. Вместе с тем чувствовалось, что холод развеялся и воздух в помещении наполняется отрадным теплом.

– Что случилось? – Голос получился басовитый, как спросонок.

– Ты разве не понял, что на тебя напали? – спросил Дравиг.

Найл покачал головой:

– Нет, меня просто пробрал холод.

Он по-прежнему чувствовал себя так, будто только что вылез из проруби.

– Холод пробрал оттого, что на тебя напали. Из тебя высасывали энергию. – Отвечая на мысленный вопрос Найла, Дравиг указал на тело, покачивающееся над головой. Это была девушка, та самая, у которой дрогнули ресницы. Найл вгляделся ей в лицо, пытаясь разобрать под кисеей черты.

– Но она без сознания.

– Да. Она без сознания. На тебя воздействовали через нее. Тебя выслеживает опасный враг.

Найл только сейчас спохватился: вот дурень! Все стало предельно ясным, трудно было понять, как он раньше ни о чем не догадался. Вот оно что: он полагал, что энергию высасывают бесчувственные тела, потому не искал иного объяснения.

– Что ты такое сделал? – поинтересовался Найл.

– Я попытался атаковать твоего врага через твой ум, но уже поздно. Он успел уйти.

Найла не надо было и убеждать, он по-прежнему чувствовал промозглый холод. Ноги, когда с помощью Симеона ковылял наружу, едва чувствовались, настолько занемели. Найл ощутил на лице тепло солнечного света, и как будто бы полегчало; вместе с тем он сознавал: что-то изменилось. Воздух больше не струился переливчатыми тепловатыми волнами, был просто предвечерний свет зимнего дня. Кусты, как и прежде, мягко светились волшебным светом, но когда Найл, потянувшись, коснулся их, ощущения, будто стоишь в облаке водной пыли, больше не было.

– Ты мог бы дотянуться вон до той девушки и снять ее? – спросил Найл у Дравига.

– Разумеется.

Паук вошел в здание и через несколько секунд возвратился, неся в передних и средних лапах кисейный кокон. Его он опустил на землю у ног Найла.

– Дай, пожалуйста, тесак.

Сидония протянула оружие.

Найл полностью освободил лицо от паутины и осторожно вспорол волокна: расползаясь, они слабо потрескивали, как рвущаяся резина. Найл разрезал кокон до уровня талии. На девушке, как и ожидал, была туника рабыни. Симеон с интересом наблюдал, как Найл шарит у нее возле шеи. То, что искал, нашлось между маленькими неразвитыми грудями, тугие волокна паутины не давали ему упасть. Найл разорвал цепочку и подкинул на ладони кулон.

– Гляди-ка, еще один, – удивленно качнув головой, сказал Симеон. Взяв девушку пальцами за подбородок, он повернул ее лицом к себе. – Эта не похожа на остальных.

Действительно. Острижена она была коротко, под мальчика, но черты изящные, девичьи, тонкий породистый нос. Лицо как будто восковое, а губы настолько бескровны, что кажутся белыми.

Симеон, освободив ей от паутины руку, положил большой палец на запястье.

– Пульс в порядке, есть. – Он с любопытством оглядел бледное лицо. – Но вот узнать бы, как она здесь очутилась.

– Как и все остальные. Попалась на улице ночью. Ей повезло, что не съели.

– Не она ли, кстати, причина гибели Скорбо? – подумал вслух Симеон. Та же мысль возникла и у Найла.

– Не исключено.

– Если так, то она представляет опасность.

– Опасность?

Найл на секунду растерялся; вид бесчувственной девушки внушал что угодно, только не опасение.

– Он, может, потому и охотится, что хочет заполучить ее обратно.

Найл передернул плечами.

– Будем рисковать, деваться некуда. – Голос Найла звучал уверенно, не в пример тому, что творилось сейчас на душе.

Он повернулся к Сидонии:

– Ты не против остаться здесь караулить, пока мы не вернемся?

– Конечно нет, господин. Но не проще ли будет, если я ее понесу?

– Понесешь? – Такая мысль даже и не приходила Найлу в голову.

– Она, поди, легкая, как ребенок.

Найл сразу же вспомнил о ребенке, который так и лежал на бетонном полу. Солнце уже опускалось за вершины деревьев, и в воздухе становилось прохладно.