— Сколько тратишь, столько и возвращается — закон сохранения энергии, — пояснил Юра. — А иногда, кстати, даже больше. Это его нарушение.

— Скажи, с ней так же хорошо? Что я говорю? Так не может быть, а так же сильно хорошо?

— Свободно — с ней. И с тобой свободно, но по-другому.

Утром Скворцов поехал провожать Лену в аэропорт. Такого давно не случалось. Тоже, пожалуй, с тех самых времен, когда она летала то ли отдыхать с институтскими подружками на полуостров, то ли в столицу из солнечной Кутии. И ему было почему-то приятно. Как, наверное, бывает приятно вспоминать давние победы и подвиги со старинными друзьями за кружечкой хорошего пивка. Да и пиво он уже не пил лет сто, кстати. И они его, этого пива, как раз выпили в одном из буфетов, что наоткрывались в аэропорту. Хорошего пива. С удовольствием.

— Не грусти, — на прощание сказала Лена.

— Сама не грусти.

— Ты же знаешь, я там отдыхаю. Мне там хорошо. Это мой мир. Тот мир — мой. Пока.

Он выбежал на стоянку, прыгнул на ходу к Максиму, и они газанули к центру города.

— Максим, скажи, — Скворцов прикурил сигаретку и хитро улыбнулся, — ты не заметил у меня раздвоения личности?

— У вас, Юрий Николаевич, под одной крышей два чердака.

— Так все просто, да?

Максим вздохнул. Он любил Лену. Но Вася ему тоже нравилась. В этой ситуации крыша ехала и у самого Максима. Тем временем, жестко переключив раздвоенное сознание, Скворцов зашел в свой «оловянный скворечник», который строил всю жизнь и где только в последнее время и был единым целым.

В порту Берлинска Лену встретил Герберт — ее давний друг, коллега, партнер, фрагментарный любовник, один из тех самых, которых знавал Скворцов лично, и бог весть кто еще. Он встречал ее всегда. На этой территории все оставалось незыблемо. Герберт был из наших эмигрантов первой волны и хорошо знал по-русски. Лена же, и здесь Скворцов не врал, трещала только по-немецки. И ей было, правда, в кайф. Коллега довез ее до гостиницы, и они расстались ненадолго, договорившись вскоре встретиться в баре. Так и сделали.

Взяли кофе — Герберт спиртное не предпочитал, — и он доложил общую обстановку. Выставка открывалась на следующий день и имела вполне щадящий режим работы. В Берлинске было неожиданно очень тепло. Поэтому можно было запланировать легкий отдых, к примеру, поездку за город на озеро.

— Ты что, стал моим мужем работать? Это он меня всегда тянул куда-то в поля, леса и озера. Боже упаси.

Герберт был покладистым, как большинство европейцев, и согласился просто погулять где ей захочется. Ну, словом, все можно, что приспичит, но без суеты и спешки. Герберт держал дизайн-студию. Как партнер, он рассказал, что дела у него идут, идут неплохо, что заключено уже несколько солидных договоров, где пригодится и ее опыт. Поэтому Лене желательно остаться после выставки в Берлинске еще на какое-то время. К тому же она, умная и толковая женщина, должна встретиться с его новыми партнерами, он на это очень рассчитывает. Дела всегда должны идти лучше и лучше. Словом, он обстоятельно нарисовал гармоничную картину тихой и спокойной жизни. Лена смотрела на нее отстраненно.

— А что у вас? — поинтересовался Герберт наконец более для поддержания разговора.

— У нас зима. А у моего мужа любовница.

— Вот еще новости. Как будто в первый раз.

— Но теперь я ей представилась.

— Интересно, — Герберт поправил очки, — и как?

— Нормально. Видишь, лицо радостное. Новая жизнь, новое лицо. — Светлая радость Лениного лица в такой щекотливой ситуации действительно показалась Герберту странноватой.

— Ну не разводиться же из-за такой глупости, дорогая? — Он начал мять ее ручку в своей.

— Ты не понимаешь, это не глупость. В том-то и дело, что все серьезнее. Но разводиться никто не собирается. Словом, решили жить втроем.

— Я слышал такие истории, но не думал, что это может произойти с нами.

— Со мной, — поправила его Лена.

— Извини. И как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Хорошо. Правда, хорошо. Как давно не чувствовала. Не веришь мне? А зря. Пройдемся?

«Какие-то уроды странные», — уже по-русски думал Герберт, пока они выходили из бара на улицу.

— Но как же так? Я все-таки не совсем понимаю. Вы так славно жили. Такая пара. Любили, наверное, даже друг друга. Не стану обсуждать эту тонкость, конечно, — дежурно размышлял Герберт. — Что говорить, и ты была не без греха. — Здесь он имел в виду себя. — Бывали, наверное, увлечения или, не знаю, как там еще назвать — ветреность, — в волнении он опять перешел на русский, — но ведь и у Юры случались забавы.

— Случались. Некоторые я тоже видела — издалека. Ну и что? Догадываюсь, что он и к блядям ходил. Но это давно было. И я думаю, зная его, в общем, неплохо, только для интереса. В блядях ведь тоже можно найти пользу, если правильно взглянуть.

История с проститутками Герберту совсем не понравилась. В каком-то смысле он был чистоплюем. За Юрием Николаевичем, которого глубоко уважал, он такого не знал.

— Правильная ты какая. И давно такой стала?

— А вот вчера и стала. А потом еще сегодня ночью достала окончательно.

— Но мы с тобой можем же иногда любить друг друга, как бывало? — осторожно начал он, попытавшись прижаться.

— Но, может быть, только иногда. Хотя вряд ли. Не хочу тебя.

Он не оценил ее честность и прямоту. А только понял, что она отказала ему от постели. Махом. Не то чтобы совсем, но как-то разрушалось привычное его существование. Он даже возмутился:

— А кого, его, что ли, хочешь? С его блядями?

— А хоть бы и так. Я с тобой спала для развлечения, а с ним — для радости. Вот и все резоны, Герберт.

Герберт все не понимал, не верил в происходящее.

— А как же мы? Как у нас…

— А у вас трусики не лопаются, брюки не спускаются, и ничего не получается, пока не поможет коридорный. И несерьезно все это.

— Ты спятила. Раз такие странные вещи прямо укладываются в твоей башке.

— Герберт, это чувство, которое либо есть, либо нет. Вот и все.

— Да что ты? А вот это действительно новость. Послушай, любая симпатия все равно закончится — так или иначе, если не противоречит моральным устоям, — изрек Герберт, более желая продемонстрировать свое знание жизни, чем это знание имея.

— Я об этом и говорю. То, что Юра любит — допускаем это слово — двух женщин одновременно, якобы противоречит вашим моральным устоям. Именно поэтому я и вижу здесь неожиданную правду жизни. И знаешь, даже мораль. Аморально было отказаться, потому что зачем тогда все это? — Она обвела рукой дома вокруг площади, в центре которой стоял бронзовый мужичок, сложивший руки в бронзовые карманы. В ее жест попало уличное кафе с единственным посетителем. Маленький садик. А также старичок со старушкой, которая подпирала себя палочкой. Дети с мячом. И девочка с мальчиком, чуть старше, тискающиеся под деревом.

— Чтобы любить, — неожиданно для самого себя отрапортовал Герберт.

— Вот именно, — улыбнулась Лена. — Молодец. У тебя появляются шансы…

Пот пробил лоб Герберта. «Уроды. Я, конечно, знал. Но до такой степени…»

Масик тем временем уже тусовался на Чатке. Он получил от Скворцова огромные полномочия, средства и пожелания — все надо было делать очень быстро, почти мгновенно. Это единственное, что он усвоил из напутственных слов. Все остальное, деловые детали и подробности, Масик был уверен в этом, он знал лучше других. Еще бы, столько лет торчать на этом краю света и не знать!

Масик выписал себе в помощники своего другана Валеру — для своих просто Леру, с которым учился-женился. У Леры была масса преимуществ. Во-первых, он был совсем своим, семейным человеком, которому Масик доверял, как себе. Во-вторых, Лера был профессионалом, и долгие годы они работали вместе, таскались по всем этим вулканам и долинам. И только буквально в последнее время Лера немного отвалился от Масика. Ему просто надоела вся эта романтика рюкзаков и спальных мешков, которая до сих пор приводила Масика в восторг. И потом, он не верил в чудеса, не верил в открытия и перспективы. Невиданными красотами он тоже накушался. Масик же, наверное, и действительно не замечал, когда оказывался на рабочей точке, ничего вокруг, всего этого неустроенного быта и непосильного труда — с кайлом, в прямом смысле этого слова. В общем, Лера устал и оставил Масика. Нашел себе непыльную работку — трудился в какой-то конторе менеджером среднего звена. На вечеринки в клубах, которых он был лишен столько времени, вдыхая туманы и запахи, ему хватало. Но Масик выиграл. Причем выиграл, как только Лера уехал от него в столицу. Лере почему-то даже казалось, что вот прямо на следующий день после его отъезда Масик нашел эту свою ерунду. Потом, правда, долго делали анализы и экспертизы, подтверждали, опровергали, но было понятно — Масик победил. Он, и только он один, сделал это чудесное и невероятное открытие. В какой-то момент Лера даже почувствовал себя дурной приметой в масиковском пути, только задним числом почувствовал. Но первым, о ком вспомнил Масик, когда надо было набирать команду, был Лера. И тот снова дал слабину. Он все-таки любил Масика и ради него опять бросил все. Ему снова захотелось взглянуть в глаза вечности.