После полудня вернулась Паланисс, прося позволения доложить о результатах работы. Кааврен сразу принял ее, ибо сам сгорал от желания услышать, что же ей удалось узнать.

— Так-так, Паланисс, — заметил он. — Судя по выражению твоего лица, ты не добилась полного успеха.

— Мне жаль в этом признаваться, бригадир, но вы совершенно правы.

— Жаль, жаль.

— Если желаете, я расскажу.

— Именно этого я и желаю. Проходи и садись. Уже лучше. Тебе удалось отыскать ту восточницу?

— О да, ее я нашла. Это было нетрудно.

— И она согласилась с тобой побеседовать?

— Согласиться-то согласилась, но…

— Да?

— Манера ее была холодной и даже недружелюбной.

— Странно.

— Воистину так, а если подумать, то даже неприятной.

— Ты права, Паланисс. Моим советом ты воспользовалась?

— Да, бригадир, и мне весьма огорчительно сообщить, что она оказалась непреклонной.

— Непреклонной?

— Именно так.

— Но ты общалась с ней вежливо?

— Со всей возможной обходительностью.

— Весьма необычно. Более чем необычно — странно.

— Полностью с вами согласна, бригадир.

— Итак, она отказалась что-либо тебе сообщать?

— Она сделала вид, что впервые слышит об артефакте.

— Невозможно!

— Согласна.

— И что, ты не уловила даже намека на то, обман ли это?

— Вот это пожалуй возможно.

— Возможно?

— Лицо ее стало каменным, и она смотрела мне прямо в глаза. Люди часто так делают, когда не желают выдать, о чем на самом деле думают; как правило, этим они прикрывают обман. Не могу судить, как у выходцев с Востока.

— И я не могу. А предполагать опасно.

— Верно, бригадир. Вы сами не раз говорили, что предполагать — значит думать как рыба[6].

— Да, я так говорил, и рад, что ты это помнишь. Тем не менее, в данном конкретном случае мы можем в порядке рабочей гипотезы принять, что она знает о деле больше, чем говорит нам.

— Всецело разделяю это мнение, — отозвалась Паланисс. — Итак, каким же будет следующий шаг?

— Давай кое о чем подумаем.

— О, думать я всегда готова.

— Прекрасно.

— Но…

— Да?

— О чем именно нам следует подумать?

— Ага, ты спрашиваешь, о чем?

— Да, и более того, если надо, готова спросить еще раз.

— Что ж, я хотел бы подумать вот о чем: если наше предположение верно, и восточница взяла артефакт из апартаментов Датаани…

— Да, если?

— То что она с ним могла сделать?

— О да. Вынуждена заметить, бригадир, это хороший вопрос, над таким не стыдно подумать.

— Рад, что ты так считаешь, Паланисс.

— Значит, начинаю думать.

— И я тоже.

Спустя несколько минут размышлений в тишине Кааврен проговорил:

— Возможно, она спрятала его у себя в доме.

— Да, это возможно.

— Или отдала кому-то еще.

— А продать она ее не могла?

Кааврен нахмурился.

— Статуэтка, конечно, из цельного серебра и стоить может немало, но…

— Да?

— Что-то подсказывает мне, что по каким бы причинам она ее ни забрала, дело тут не в деньгах.

— Я слишком хорошо вас знаю, бригадир, чтобы не доверять вашим предчувствиям.

— Итак, кому она могла ее отдать?

— У нее есть сын, бригадир.

— Сын, значит? Что ж, это конечно возможно.

— И разумеется, нам не следует забывать ее бывшего супруга, графа Сурке.

— Более того, Паланисс, именно к нему вновь и вновь возвращаются мои мысли.

— Думаете, она отдала статуэтку ему?

— Не вижу ничего невозможного.

Драконледи кивнула.

— Пожалуй, это даже не просто возможность, это уже вполне похоже на правду.

— Но если это так, ты понимаешь, в каком мы положении?

— Не уверена, что понимаю, что бригадир имеет честь сообщить мне.

— Мы ведь ищем серебряную тиассу, так?

— Именно.

— Но если ей владеет граф Сурке, нам это ничего не дает, потому что его нам никак не отыскать.

— О, это верно. Значит, расследование мало что нам дало.

— Таково и мое суждение, Паланисс. Тем не менее, я, возможно, начинаю видеть начало узора.

— Узора? Можете его описать?

— Пока нет. — Кааврен нахмурился. — Мне надо подумать.

— Укажу, на случай, если вы вдруг забыли, что за графом Сурке охотятся джареги.

Кааврен покачал головой.

— Это не джареги. Здесь нет ни направления, ни цели. Здесь просто события, за которыми нет единой направляющей их воли, они просто происходят. Много фрагментов, много целей, много следов. Иными словами, мы видим итог столкновения интересов, а не последствия единого плана.

— Понимаю. Но что, в таком случае, нам делать?

Глаза Кааврена чуть округлились.

— А вот это, Паланисс, очень, очень хорошо сказано.

— Правда?

— Заверяю тебя, именно так.

— Я рада это слышать, бригадир, только…

— Да?

— Я не уверена, что же я такого сказала.

— Ты спросила, что же нам делать.

— Это так.

— Ну так это и есть ответ.

— Бригадир, я теряюсь в догадках.

— Вот как?

— Клянусь честью.

— Ничего страшного. Я порой и сам терялся в догадках.

— Сколь облегчительно это слышать.

— Мне объяснить?

— Буду очень рада, если вы это сделаете.

— Тогла слушай: у нас, как мы уже заметили, слишком много следов, фрагментов и направлений, чтобы мы поняли, как из них выстраивается единое целое.

— И?

— И мы далее не станем гадать, как из них выстраивается единое целое; мы просто соберем их вместе. Я полагаю, что лучший способ узнать о взаимоотношениях между людьми — это собрать их в одном месте в одно время и посмотреть, что они будут делать. Иными словами, хватит думать. Пора действовать.

В первую очередь, отпустив Паланисс, Кааврен послал за Динаандом. Он явился через пять минут, доказав, что он всегда готов ответить на зов бригадира, а также — что он один из обладателей ключ-камня, которым дозволена телепортация в пределах Императорского дворца. Дзурлорд вошел, поклонился и после жеста Кааврена опустился в кресло.

— Вы меня вызывали, бригадир? Полагаю, это значит, что необходимо пустить в ход некое волшебство?

— Вообще говоря, — ответил Кааврен, — в данном случае мне требуется не столько твое мастерство волшебника, сколько познания в иных областях.

— Иных областях? О каким областях спрашивает бригадир?

— Музыкальных, дражайший Динаанд.

Веки дзурлорда распахнулись, потом он улыбнулся.

— Иногда я забываю, бригадир, сколь тщательно вы изучаете всех, с кем работаете.

— Итак?

— Я действительно некоторое время был музыкантом, и все полученные мною в те годы познания, разумеется, к вашим услугам.

На самом деле Кааврен знал, что дзур был вполне преуспевающим странствующим певцом (среднего уровня) и игроком на резной вичелле (выдающимся), причем занимался этим немало лет и вполне мог бы заниматься и посейчас, если бы не наткнулся на пьяного гостя, который громогласно выразил неуважение к исполнителю во время одного из выступлений, в итоге гость расстался с головой, а Динаанд — с профессией. Упоминать об этом бригадир, разумеется, не стал, а просто спросил:

— Что побуждало тебя сыграть в одном месте, а не в другом?

Динаанд рассмеялся.

— Деньги, разумеется.

— И все?

— Ну, не все, но это определенно важно. Видите ли, тогда у меня не было доступа к семейной казне, так что если мне не платили, то я голодал, а если платили хорошо, то и еды было вдосталь.

— Что ж, это вполне понятно. А каковы иные факторы?

Дзурлорд нахмурился.

— Важно, чтобы в помещении был хороший звук, и чтобы было чисто. И, конечно же, возможность играть с другими музыкантами — очень даже немаловажный момент.