При новой системе азартные игры и всяческие спекуляции в республике Гондур почти совсем прекратились. Высокочтимый обладатель большой избирательной силы не мог поставить ее на карту, соблазнившись сомнительными видами на прибыль.
Любопытно было наблюдать нравы и привычки, вызванные к жизни расширительной системой. Как—то раз мы прогуливались с приятелем по улице; небрежно кивнув какому—то прохожему, он заметил, что у этого человека всего одни голос и вряд ли когда—нибудь станет больше. Следующему знакомому, который попался нам навстречу, он выказал уже куда больше уважения.
— Четырехголосный поклон, — объяснил он мне, поздоровавшись.
Я пытался определить значительность людей, которых он приветствовал, по характеру его поклонов, — и небезуспешно; но успех был лишь частичным, поскольку бессмертным голосам полагался больший почет, нежели смертным. Приятель все мне объяснил. Он сказал, что никакого закона тут не существует, кроме одного, самого могущественного, — обычая. Привычка создала эту школу поклонов, и со временем она стала чем—то естественным и само собой разумеющимся. В этот миг он отвесил особенно глубокий поклон и сказал:
А вот человек, который начинал жизнь неграмотным подмастерьем у сапожника. Теперь он ворочает двадцатью двумя смертными голосами и двумя бессмертными. В этом году, наверно, сдаст за среднюю школу и взберется еще на два бессмертных выше. Ценный гражданин!
Вскоре мой приятель встретил какое—то уважаемое лицо и не только поклонился с подчеркнутой любезностью, но даже шляпу снял. Я тоже снял шляпу, вдруг ощутив непонятный трепет. Как видно, я заразился.
Что это за знаменитость?
Это наш самый знаменитый астроном. Денег у него нет, но зато он ужасно ученый. Девять бессмертных — вот его политический вес! У него набралось бы сотни полторы голосов, будь наша система совершенна.
Скажите, пожалуйста, а перед чисто денежным величием вы когда—нибудь снимаете шляпу?
— Нет, никогда! Единственная сила, перед которой мы обнажаем голову, так сказать неофициально, — это девять бессмертных голосов. Высшим властям мы оказываем, разумеется, те же знаки почтения.
Сплошь и рядом можно было услышать, как с восхищением произносят имя человека, который начинал жизнь в безвестности, но со временем достиг большой избирательной силы. Сплошь и рядом можно было услышать, как молодежь строит планы на будущее, определяющиеся исключительно числом голосов. Я слышал, как хитроумные мамаши говорили о неких молодых людях как о «выгодной партии», потому что у них было столько—то и столько—то голосов. Я знал случаи, когда богатая наследница выходила замуж за юнца всего—навсего с одним голосом; это означало, что у парня блестящие способности и что с годами он приобретет достаточную избирательную мощь, а если ему повезет, то в конце концов, пожалуй, даже оставит позади свою супругу.
Конкурсные экзамены были неукоснительным правилом при соискании любой государственной должности. Я заметил, что вопросы, задаваемые кандидатам, весьма неожиданны и трудны и часто требуют таких знании, которые не понадобятся соискателю.
Может на них ответить дурак или невежда? — спросил человек, с, которым я беседовал.
Конечно нет.
Вот почему вы и не найдете дураков или невежд среди наших должностных лиц.
Я почувствовал, что меня приперли к стене, и все же попробовал вывернуться:
Но круг этих вопросов куда шире, чем необходимо.
— Ну и что? Если кандидаты смогут на них ответить, это достаточно ясно доказывает, что они ответят и на любой (или почти любой) другой вопрос, какой вам вздумается им задать.
Да, в республике Гондур было кое—что, от чего нельзя было отмахнуться. Прежде всею — невежеству и некомпетентности не стало места в правительстве. Делами государства вершили ум и собственность. От кандидата на какую бы то ни было должность требовались природные способности, образование и нравственная безупречность, в противном случае у него не было ни малейших шансов пройти. Если подсобный рабочий на стройке обладал этими качествами, он мог рассчитывать на успех, по самый факт его работы на стройке, где он подносит каменщикам кирпичи, теперь уже не мог доставить ему должность, как это порой бывало в прежние времена.
Заседать в парламенте или быть на государственной службе стало теперь занятием весьма почетным; при старых порядках такое отличие лишь навлекало на человека подозрения и делало его беспомощной мишенью для оскорбительных и грубых насмешек газетчиков. Должностным лицам незачем стало красть: их жало ваньебыло громадным по сравнению с теми днями, когда парламент создавался голосами подсобных рабочих, которые взирали на жалованье должностным лицам со своей, подсобно—рабочей, точки зрения и заставляли своих покорных слуг в парламенте почтительно разделять означенную точку зрения. Правосудие отправлялось мудро и непреклонно: судья, получив свой пост в результате точно установленного ряда повышений, был несменяем до тех пор, пока сам себя чем—либо не опорочит. Ему не приходилось сообразовывать свои приговоры с тем впечатлением, какое они могут произвести на расположение духа правящей партии.
Страной управлял кабинет министров, который выходил в отставку вместе с главой правительства, его создавшим. Так же обстояло дело с главами основных государственных учреждений. Младшие чиновники достигали своего положения посредством честно заслуженных повышений, а не внезапным прыжком из винной лавки, из недр бедствующего семейства или из окружения члена парламента. Срок их пребывания на службе определялся безупречностью их поведения.
Глава государства, Великий Халиф, избирался на двадцать лет. Я осведомился, какой смысл в таком долгом сроке. Мне ответили, что Халиф не может причинить стране ни малейшего вреда, поскольку ею правит кабинет министров и парламент, и что Халиф, дурно употребляющий свою власть, подлежит суду. Эту важную должность дважды, и вполне успешно, занимала женщина, ибо женщины отлично справляются с таким делом, как то показывают примеры иных венценосных монархинь, известные нам из истории. Женщины нередко бывали и в составе кабинета.
Я узнал, что властью помилования облечена особая Комиссия помилования, состоящая из нескольких особо выдающихся судей. При старом режиме эта великая власть принадлежала одному должностному лицу, и, как правило, он заботился лишь о том, чтобы приурочить общую «очистку» тюрем к очередным выборам.
Я спрашивал насчет бесплатных школ. Их оказалось множество, так же как и общедоступных университетов. Я спросил насчет принудительного обучения. Этот вопрос был встречен улыбкой.
— Если будущее ребенка, место, которое ему предстоит занять в обществе, зависит от уровня образования, им получаемого, не кажется ли нам, что отец сам применит все должные меры принуждения? Чтобы заполнить наши бесплатные школы и бесплатные университеты, нам не нужны никакие законы.
В этом ответе и в тоне, которым он был произнесен, слышалась гордость своей страной, и она неприятно резанула мне ухо. Я уже давно отвык от подобных интонаций у себя на родине. Похвалами своим национальным достижениям гондурцы прожужжали мне все уши. Вот почему я был рад покинуть их страну и вернуться в мое дорогое отечество, где никогда не услышишь таких песен.
ПОСЛАНИЕ ОРДЕНУ «РЫЦАРЕЙ СВЯТОГО ПАТРИКА»
«Глубоко сожалею, что не могу присутствовать завтра вечером на банкете «Рыцарей святого Патрика». В этом году, когда отмечается столетие существования Соединенных Штатов, нам должно быть особенно приятно почтить память человека, чье доброе имя живет уже четырнадцать веков. Нам это должно быть приятно потому, что в дни юбилея мы, естественно, вспоминаем о свитом Патрике с большой симпатией. В свое время он проделал колоссальную работу. Он застал Ирландию богатой республикой и принялся думать, к чему с наибольшей пользой приложить свои силы. Он заметил, что президент республики имеет привычку укрывать государственных деятелей от заслуженных наказаний, и так отколотил президента своим посохом, что тот умер. Он узнал, что военный министр живет так экономно, что сумел за год скопить двенадцать тысяч долларов при жалованье в восемь тысяч, — и убил его. Он узнал, что министр внутренних дел всегда причитает над каждой бочкой солонины, предназначенной для отправки дикарям, а потом присваивает эту солонину себе, — и укокошил этого министра тоже. Он узнал, что морской министр больше занят разными подозрительными исками, чем вопросами мореходства, — и тут же прикончил этого министра. Он узнал, что при помощи одного гнусного типа, состоявшего личным секретарем при какой—то персоне, был разыгран жульнический судебный процесс,— и уничтожил этого личного секретаря. Он выяснил, чтоконгресс, прикидываясь сверхдобродетельным ,рвется начать расследование деятель ности одного посланника, запятнавшего честь своего государства за границей, но этот же конгресс столь же рьяно препятствует назначению на подобный пост любого человека с незапятнанной репутацией; что у этого конгресса нет другого бога, кроме политической партии, и нет других принципов, кроме партийного политиканства; что кругозор его узок, и вообще непонятно и неоправданно само его существование. Поэтому он перебил всех членов конгресса до единого.
