Наконец послышался продолжительный свисток паровоза, вагон дернулся и медленно поплыл мимо всевозможных строений. И чем быстрее набирал скорость поезд, тем сильней раскачивало вагон. За окном свистел ветер, а колеса на стыках весело выстукивали: едем, едем, едем. Повеселели и люди. Они были довольны уж тем, что вырвались из лагерного ада. Поезд точно был не курьерским, останавливался на каждом полустанке и подолгу стоял. Иван Иванович болезненно реагировал на задержки в пути. Он стремился в Москву, где можно было запастись едой и купить билеты на поезд. Но его мечтам не суждено было сбыться. Как и в пришлом году, поезд пустили в обход Москвы. Только спустя две недели им удалось добраться до Ярославля. Поезд прибыл на станцию в сумерки, тогда как Вологду они проехали днем, станция была пуста, да и людей почти не было. А в Ярославле все пути были заставлены вагонами, даже стоял пассажирский поезд.
Дождавшись темноты, Иван Иванович тихо открыл двери и спрыгнул на землю. Его долго не было и оставшиеся в вагоне стали волноваться, боясь, что придется ехать без него. Но вот дверь слегка лязгнула и в проеме показалась голова и широкие покатые плечи Ивана Ивановича. Он поставил на пол большой жестяной чайник и довольно внушительный узел, а потом влез и сам, прикрыв за собой двери. В отблеске станционных фонарей, тускло освещавших вагон, беглецы, расположились ужинать. До этого дня они питались всухомятку, а в последнее время ели один раз в сутки, экономя продукты. Иван Иванович расстелил на нарах пиджак, развязал узелок и достал из него три эмалированные миски, несколько кусочков хлеба, ложки и открыл крышку чайника. Из чайника потянуло таким ароматом, какого они уже давно не ощущали. Дети, да и взрослые с аппетитом хлебали горячий наваристый борщ с небольшими кусочками мяса, благодаря бога за то, что Иван Иванович решил накормить всех до отвала. Пока ужинали, Иван Иванович рассказал о своем походе на вокзал. Он выяснил, что пассажирский поезд, стоявший на станции, шел из Мурманска до Москвы. Билеты не продавали, и все билетные кассы были закрыты, закрыты были и двери вагонов. Вокзал забит пассажирами, в основном крестьянами с детьми и стариками. Поговорил с некоторыми мужиками и узнал, что кое-кто из них прожил здесь две, а то и три недели. На ночь всех выгоняют из вокзала, и приходиться спать на улице. Пассажирские поезда ходят редко, но на них билеты не продают. В буфете можно купить щей или кашу, а вот хлеб дают только на талоны. Люди без детишек садятся на товарные поезда, прячась от охраны и кондукторов. Видимо выполняется негласный приказ властей оградить Москву от наплыва в нее народа. Так что их поезд через Москву не пойдет и это только на руку, так как впереди ждут некрупные города, где можно будет купить еду.
После Ярославля поезд пошел быстрее. Минули Иваново, Владимир, где Иван Иванович, соблюдая осторожность, еще раз снабдил своих спутников едой. На одном захолустном полустанке, они увидели стоявший эшелон с решетками на окнах, вокруг которого бродила охрана.
— Вон смотри, Дарья, еще везут несчастных на лесоповал. И никто не знает, сколько их останется гнить в чужой земле.
После Владимира поезд вновь стал надолго останавливаться на полустанках, его почему-то держали по целым дням, хотя редко проходили встречные и обгонявшие составы.
Утром, после завтрака, двери с лязгом открылись и в проёме выросли две человеческие фигуры в военной форме. В одном они узнали начальника охраны этого эшелона, а за ними стоял длинновязый охранник с винтовкой за плечами. Очевидно, кто-то из беглецов потерял бдительность, его заметили и пришли с проверкой. Начальник охраны довольно высоким голосом спросил:
— Кто такие? И куда направляетесь?
Иван Иванович спрыгнул с нар и подошел к дверям:
— Мы, товарищ начальник, завербованные и едем в Донбасс на шахты!
— А почему поехали одни, а не с группой завербованных?
— Дело в том, что когда нас собрали и подали вагон, наша матушка возьми и умри, вот и пришлось нам опять везти ее в деревню, чтобы похоронить дома. Вербовщик забрал у нас документы и сказал, чтобы мы догоняли их самостоятельно. А как догонишь, если на пассажирский поезд билет не достанешь, вот и забрались мы в этот вагон.
Начальник охраны слушал Ивана Ивановича вполуха, а сам внимательно шарил глазами по нарам, внимательно рассматривал беглецов.
— Ладно, поезжайте дальше, а вот ты, красавица, пойдешь с нами, — начальник указал пальцем на Марию.
— А вот этого не нужно делать! — Иван Иванович соскочил на землю и расставил руки, пытаясь защитить девочку.
— Посторонись, урод! — прохрипел второй охранник, наставив на него винтовку и оттесняя в сторону. Не в силах, что — либо сделать, Иван Иванович, глотая моментально пересохшим ртом воздух, отступил.
Начальник помог Марии спуститься с вагона и направился вместе с ней в голову состава. Охранник еще немного подержал Ивана под прицелом и, постоянно оборачиваясь, пошел следом. Иван Иванович обессилено опустился на землю, сжав кулаки, и смотрел вслед уходящим, грустно качая головой. Дарья была страшно напугана этим приходом, с ужасом осмысливала происходящее, и ее трясло, словно в лихорадке.
Поезд на этом разъезде простоял до сумерек. На закате пришла Мария. Она шла вдоль состава, странно покачиваясь, прижимая к груди какой-то сверток. Подойдя к вагону, она бросила в открытую дверь свою ношу, попыталась взобраться в вагон, и Иван Иванович втащил ее за руку наверх. Она была пьяна и плохо держалась на ногах, рот был перекошен, а из глаз по щекам текли слезы. С трудом, взобравшись на нары, она уткнулась лицом в лежавший на досках пиджак и зарыдала в голос, перешедший в истерику. Дарья даже не сделала попытки успокоить ее, не подошла к ней, словно это была не ее дочь. Иван Иванович влез на нары, уложил голову Марии себе на колени, и стал поглаживать своей рукой ее пышные волосы, уговаривая прекратить рыданья и рассказать обо всем, что с ней случилось. Но она продолжала биться в истерике, не обращая на него никакого внимания. Тогда он намочил тряпку, вытер ей лицо и положил на горячий лоб мокрый компресс. Немного успокоившись и придя в себя, она, постоянно срываясь в плач, рассказала, что с ней делали начальник охраны и его подчиненные. А отпуская, предупредили, чтобы завтра снова к ним пришла, иначе всех выбросят из вагона.
Иван Иванович спрыгнул с нар, стал нервно вышагивать в проходе, а потом подошел к Марии и сказал:
— Ты, Маша, постарайся успокоиться и поскорее все забыть. Слезами горю не поможешь. Завтра ты никуда не пойдешь, а с этими скотами я по-свойски поговорю. Даю тебе слово. Только скажи мне, они поили тебя или же пила сама?
— Они и сейчас все пьяные, а меня поили насильно: двое держали, а третий лил мне водку в рот.
Иван Иванович подошел к двери и спрыгнул на землю. Примерно через полчаса он внезапно вынырнул из темноты, словно никуда и не уходил, но по его дыханию можно было понять, что пришлось проделать немалый путь. Заглянув в вагон, он сказал, чтобы все оделись, собрали вещи и выбрались из вагона, так как дальше они не поедут. Дарья и детишки так привыкли ему подчиняться, что ни у кого не хватило духу спросить, почему они должны бросить эшелон. Он отвел их в посадку и распорядился, чтобы не разговаривали и тихо ждали его прихода. Потом взял порожний мешок и растворился в темноте. Подойдя к эшелону, он услышал разговор осмотрщиков, шедших по противоположной стороне состава. Поняв, что поезд скоро отправляется, стал быстро выбирать из букс промасленную подбивку и складывать в мешок. Набив почти целый мешок промасленной ветошью, Иван Иванович отправился в голову состава, где разместилась охрана. Часового не было, а из вагона слышались громкие крики и смех пьяных охранников. Забравшись с мешком под вагон, он стал аккуратно укладывать на раму под днищем промасленную подбивку. В вагоне затихло. Видимо все вдосталь напились, и охрана завалилась спать. Закончив работу, Иван Иванович забрался на тормозную площадку, расположенную впереди вагона, и разложил вдоль стенки оставшуюся промасленную ветошь. Радуясь, что ему никто не помешал, он спрыгнул с площадки и вдруг встретился лицом к лицу с начальником охраны. Тот, очевидно, справлял нужду и к этой встречи был явно не готов. Не ждал такой встречи и Иван, но он быстрее оценил сложившуюся обстановку и, не долго думая, со всей силой обрушил огромный кулак на голову своего противника. Охранник покачнулся и стал валиться на Ивана, который обхватил его левой рукой за голову и резко, с хрустом, повернул ее набок. Потом подхватил под руки обмякшее тело и заволок его на тормозную площадку, бросив рядом с ветошью. В это время послышался гудок паровоза и поезд, лязгая сцепами, тронулся с места. Иван Иванович на ходу закрыл двери вагона, набросил щеколду и вскочил на подножку вагона. Поджечь подбивку он решил, когда поезд минует будку стрелочника. На его счастье сразу за станцией начинался крутой подъем, не позволявший паровозу набрать большую скорость, и состав плелся еле-еле. Когда будка осталась позади, Иван Иванович поджег подбивку, дал ей немного разгореться и, захватив тлеющий комок ветоши, спрыгнул на землю. Положить комок на ранее разложенную под днищем вагона ветошь не составило большого труда. Обойдя будку стрелочника стороной, он нашел своих спутников в посадке, опустился на землю и попросил Дарью дать ему какую-нибудь тряпку вытереть руки. Потом достал трубку и закурил. Перекурив, сказал, чтобы все ложились спать, так как придется рано вставать. Чуть обозначился рассвет, а беглецы были уже на ногах. Едва они вышли из лесной полосы, как сразу же ступили на наезженный проселок, который тянулся вдоль железной дороги. Понемногу стало светать. Вскоре далеко позади, остался злополучный разъезд, так круто изменивший их судьбу. Дорога круто повернула влево и побежала среди высокой изумрудной ржи, стоявшей стеной с двух сторон.
