– Вань, а Астраханцева – большая шишка?

– Ну да, – даже не удивившись вопросу, ответил он. Почесал переносицу и добавил: – Выше ее для нас только ректор НИИ, а дальше – сам господь бог. Астраханцева – заместитель директора.

И Сидоренко вновь уставился в никуда, тоскливо поглядывая на свои длинные неуклюжие ноги и прощаясь со свободой.

Итак, «шишка» невесть зачем принимает участие в попойке подчиненных, причем ведет себя максимально демократично.

Если мне не изменяет память, Гала высказывала свое удивление от такого загадочного визита – не могла понять, что же Астраханцевой здесь делать. Значит, Настя вовсе не завсегдатай вечеринок, устраиваемых подчиненными. К чему мы и пришли. Отчего-то Астраханцева появилась именно сегодня, именно на этом пикнике, и именно сегодня зарублена собака, пропал Перцевой… Совпадение? Да нет, вряд ли. Хотя все в мире возможно, а при хладнокровии, проявленном Анастасией, убийство совершить для нее – раз плюнуть.

Далее. Светка, которая выла и что-то вещала про замужество. Но Перцевой явно к браку не стремился – по его поведению это было более чем заметно. Месть ревнивой особы? Тоже может быть. Тем более секретарша Светлана выходила «подышать свежим воздухом» чаще, чем кто бы то ни было.

Господа Лавкины? Сашка, похоже, может убить и собственную мать. Вот только с поводом сложнее. Хотя… Чем черт не шутит.

Короче говоря, убить мог кто угодно. Махнуть топором ума много не надо. Или, напротив, надо? Чтобы сделать все именно так – подозрения расплывчатые, и подтвердить их практически невозможно?

Менты наконец завершили осмотр дома. Трупа не обнаружили. Пообщались с нами, обозвав беседу «предварительным дознанием», ничего особенного не вызнали, хотя и изолировали каждого от всех остальных – чтобы мы не придумали общей версии происшедшего. Между прочим, товарищи менты обнаружили под телом несчастного Пирата полураздавленные очки Перцевого. И демонстрировали их, уложенные в целлофановый пакет, каждому из нас. Когда я увидела очки в черной поломанной оправе и со звездчатыми трещинами на стекле, как от удара, мне снова стало не слишком хорошо. На прозрачных стеклах красовались бурые пятна. И я еще больше поверила в окончательную и бесповоротную смерть бедняги Андрэ. После чего лейтенант, отчаянно пытавшийся придать своей физиономии вселенскую скорбь, заявил:

– Молодой человек… товарищ Сидоренко, мы вынуждены задержать вас до выяснения обстоятельств этого странного дела.

– Но… почему? – поинтересовался Иван, испуганно хлопая синими глазами.

«Потому что ты, дорогой, рыжий и неуклюжий в самые неподходящие моменты, и еще ты умудрился сбить товарища лейтенанта с ног, чего он тебе не простит», – мысленно пояснила я, но вслух высказываться не стала – не стоит дразнить гусей.

– Вы обнаружили труп собаки, на вашей рубашке и подошвах ботинок кровь, и только экспертиза покажет, принадлежат ли кровяные пятна человеку или животному, – снисходительно разъяснил мент.

Высказавшись таким образом, он кивнул сотрудникам:

– В машину его.

После чего лейтенант счел возможным обратиться к нам:

– Вы же можете быть свободны. Если понадобитесь, мы вас вызовем повесткой. Адреса всех у меня записаны.

Я вздохнула с облегчением – тяжелый день, кажется, закончился.

– Танюш, поезжай на моей машине, – предложил Сидоренко с фальшивой бодростью, тщетно пытаясь придать своему лицу нормальное, не кислое выражение.

Я кивнула – ну неужели пешком пойду? И грустно улыбнулась. Сегодня я для Ваньки ничего сделать не успею – пока люди в форме бродили по домику, стрелки на часах не стояли на месте. Мрак за окнами сгустился, легкая непогодь переросла в дождь, близкий к ливневому масштабу, и тугие струи гулко бились в корпуса машин. Времени много – десятый час вечера.

О черт, как же мы поедем – ведь менты знают, что пили все.

Посовещавшись, мы нашли выход из ситуации – сообщили представителям правопорядка, что остаемся ночевать здесь. А когда их машина удалилась, хлюпая по лужам, мы наконец получили возможность уехать. Только Светка, ревевшая, как белуга, даже не могла достать из кармана ключи от машины.

– Свет, может, составишь мне компанию? – решив, что с Ванькиной развалюхой ничего тут не случится, предложила я. – Точнее, не совсем так, – в ответ на удивленный взгляд девушки пояснила я. – Давай поедем на твоей машине, а то мне страшновато снова на раздолбанную Ванькину садиться.

Девушка бледно улыбнулась одними губами и наконец вытащила ключи, прошептав:

– Только вести придется тебе, я руль не удержу.

– Хорошо, – кивнула я.

Скоро по трассе неслись три машины – сиреневый «Опель», вишневая «Альфа Ромео» и темная «девятка» Лавкиных.

Вести «Опель» было чертовски приятно – удивительно мягкий ход, руль слушается легкого касания. Но я все равно ни на что не променяю свою бежевую «девяточку», даже на самую навороченную иномарку. Во-первых, «девятка», да еще и бежевая, не бросается в глаза, что при моей профессии немаловажно. Во-вторых, мы с ней уже просто сроднились.

Утро встретило меня дикой головной болью и непрекращающимся дождем в смеси с жестокими грозовыми раскатами, еще более усугублявшими мигрень. С трудом оторвав голову от подушки, я потерла виски пальцами и поежилась – в форточку, закрыть которую я вчера не позаботилась, вливался холодный уличный воздух. Хотелось уткнуться в подушку, завернуться в одеяло и снова заснуть. Но я себе этого не позволила – надо вызволять из тюрьмы Сидоренко. В конце концов, невезучесть моего друга в любой ситуации до добра не доведет, а СИЗО – не лучшее место для проявления его невезучести. Там периодически встречаются личности, которых хлебом не корми – дай поиздеваться над «ботаником». Замечательным примером именно этой категории и является злополучный Ванька. Хорошо, если он до сих пор в порядке.

Усилием воли заставив себя подняться, я поплелась в душ, бормоча под нос фразу из хрестоматийно-новогоднего фильма:

– Пить надо меньше, надо меньше пить…

Только не прыгала на месте, как герой того фильма.

Пью я сравнительно редко, поэтому к похмельному синдрому не привыкла, и он меня ужасно тяготил.

Я постояла несколько минут под ледяным душем, и это подарило мне хоть какие-то крохи бодрости и готовности к трудовым свершениям. Растерлась полотенцем, закуталась в халат и побрела варить утренний кофе.

Пока ароматный, мой самый любимый напиток набухал коричневато-белесовой пенкой, я выпила стаканчик холодного апельсинового сока, что меня несколько приободрило, и выудила из пачки одну-единственную, последнюю сигарету. Даже если бы ничего не нужно было предпринимать в связи с Ванькиным задержанием, на улицу все равно высунуться пришлось бы – без сигарет мне не жизнь. Но ох как не хочется никуда идти! А ведь надо еще и машину Сидоренкину забрать с дачи. Впрочем, машина подождет, сначала вопрос с ним самим разрулить следует.

Выпив кофе, я почувствовала себя значительно лучше. Головная боль не сказать чтобы ушла совсем, просто отдалилась за грань сознания и не слишком тревожила, не мешала думать. А подумать было о чем – как вытащить Ваньку из СИЗО?

Не выпуская из рук огромной кружки, по самые края заполненной свежей порцией кофе – куда кофеманке без этого божественного напитка! – я подошла к телефону и набрала номер.

– Следственный отдел… – слова из мембраны словно впились в мой мозг тысячей раскаленных иголочек, возобновив тупую пульсацию в висках, – усиленный связью голос дежурного оказался слишком высоким для моего нежного черепа.

– Подполковника Кирьянова позовите, пожалуйста, – попросила я, поморщившись, и отпила еще немного кофе. Напиток божественным ароматным теплом разлился по языку, немного сняв ощущение сухости.

– А кто его спрашивает?

– Иванова, – злясь на дотошного дежурного и на себя за этот гнев, рявкнула я.

В трубке послышалось шипение, сквозь которое внезапно прорезался голос: