Но на лаву никто не пойдет. Иногда олени спасались в мальпаисе от волков, но так уродовали и резали ноги об острые обломки скал, что здесь и оставались.

Кеттлмену понадобился почти час, чтобы добраться до убежища в лавовых полях. Увидев маленький оазис, он остановился, пораженный его неожиданной красотой. Стены отвесно поднимались вверх и там загибались внутрь. Дно котловины занимало почти акр, и по всей длине оазиса струился ручей. Он увидел несколько фруктовых деревьев, посаженных еще Флинтом, и грядку с растением чиа, чьи семена употребляли в пищу индейцы. Хижина была заметна не сразу, так как представляла собой перекрытый обломками скал каменный навес, а вход в нее затеняли тополя.

Он медленно двинулся по траве к зияющему отверстию в стене хижины, служившему окном, прошел мимо него и обнаружил дверь, сделанную из цельной деревянной плиты, толстой и крепкой. Комната оказалась больше, чем он ожидал, с двумя дощатыми кроватями у задней стены. В комнате стоял стол, два стула и скамья с тазом для умывания, в стены были вбиты крюки. Сюда проступала вода из ручья. Из окон и из двери хорошо просматривался вход в оазис и дно котловины.

Он смахнул пыль с кроватей и свалил на них свои вещи. Затем старательно подмел пол, разжег огонь и заварил чай. Попив горячего бульона и чая, он подошел к двери и сел на пороге, глядя на раскинувшийся перед ним луг и деревья.

Вот это место. Здесь он умрет.

Человек по имени Кеттлмен сидел на пороге каменной хижины и глядел на зеленую траву котловины. Он слушал ветер в соснах и чувствовал свежесть прохладного горного воздуха. Неожиданно он почувствовал что-то совсем забытое. Давным-давно он шел по одиноким, древним, таинственным тропам с Флинтом. Куда бы ни направлялся этот странный, молчаливый человек, он знал самый нехоженый, тайный путь. Они путешествовали целыми днями, не перемолвившись ни словом; их лагерные костры окружала огромная, пустая тишина. Он вспомнил терпкий запах кедра, клубы дыма от сырых дров, хрусткие щелчки поленьев, темно-красный цвет умирающих углей, звуки ветра в мескитовых рощах. Он добирался до самых границ цивилизации, к землям, известным только кочевникам-индейцам.

Три года… И ни разу Флинт не сказал, чем он занимается. Мальчик всегда оставался подолгу ждать с лошадьми. Затем внезапно появлялся Флинт, они меняли лошадей и снова отправлялись в дорогу.

Флинт никогда не останавливался у салунов и игорных домов. Обычно они уезжали в самые глухие, отдаленные уголки, и там Флинт иногда часами говорил о пустынях, о горах, о том, как выжить в самых тяжелых условиях.

Кеттлмен медленно поднялся на ноги и направился к ручью. Он стоял, глядя, как вода журчит по камням. Боль в желудке теперь грызла его постоянно. Оставалось совсем немного времени. Тем не менее спокойствие этого места передалось и ему: внутреннее напряжение спало.

Звезды давно уже усыпали небосклон, когда он крепко уснул без сновидений, но потом проснулся от свежести прохладной ночи, сел и закурил трубку.

Эта девушка из поезда… Он вспомнил ясный, гордый взгляд, грациозные движения. Почему ему не встретилась такая девушка, когда он был еще жив? Теперь он умрет, как волк, в темной норе, кусая собственные раны. Да и жил он, как волк, с вечно обнаженными клыками.

Неожиданно на ум ему пришел Портер Болдуин. Хитрый, жестокий, опасный человек. Бизнесмен. Вряд ли годится для Дальнего Запада, но Болдуин никогда не предпринимал никаких шагов без причин, у него огромный опыт в финансовых схватках и интригах. Во время Гражданской войны он занимался контрабандой: менял конфедератам винтовки на хлопок и продавал информацию Северу, участвовал в попытках задушить рынок золота, который, по слухам, основали Джим Фиск и Джей Голд.

Если Портер Болдуин оказался здесь, то совсем не из-за скота. Скотоводство приносит некоторый доход, и Портер не станет пренебрегать им, но и не будет лично участвовать в деле, если оно не сулит немедленные и огромные барыши.

Ладно, теперь это его не касается. Кеттлмен выбил пепел из трубки и вошел в дом. Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко, и впервые за долгое время он хорошо выспался. Боль не оставляла его, поэтому он встал и приготовил легкий завтрак, двигаясь медленно и осторожно. Во время завтрака распланировал дела на день. Прежде всего необходимо найти выход в прилегающую котловину. Вряд ли после стольких лет там живут лошади, хотя Флинт оставил молодых, породистых и здоровых и, как он утверждал, в той котловине достаточно корма и воды для дюжины голов.

Пищи, которую он принес с собой, едва ли хватит на три дня скромного житья, значит, нужны припасы. Ему также хотелось получить ящик с книгами, отосланный в Хорс-Спрингс. Два других ящика с книгами и припасами он адресовал в Аламитос, не желая слишком часто появляться в одном и том же месте. Однако, чтобы доставить все это сюда, ему потребуются вьючные лошади.

Флинт в свое время оставил в прилегающем оазисе одного жеребца и двух или трех кобыл. Если они живы, им должно быть по шестнадцать-семнадцать лет, но у них могли быть жеребята. Переход в соседнюю котловину лежал через один из длинных лавовых туннелей, которыми изобиловало это место.

Кеттлмен подошел к переходу, которым Флинт соединил дом с конюшней. Флинт просто выбрал плоские обломки скал и без цемента уложил их вдоль всего пути. У задней стены конюшни стояли ясли, а за ними — темный проем. Он взялся за ясли, они качнулись на скрытых петлях и открыли проем. Перед ним лежал туннель. Справа на высоте человеческого роста он обнаружил полку.

Он протянул руку и нащупал несколько свечей. Засветив одну из них, он двинулся по туннелю. Проход был ровный, футов восемь в высоту и пятнадцать-шестнадцать в ширину. Он насчитал почти сто шагов, прежде чем увидел свет и вышел в маленький парк.

Перед ним расстилалось прекрасное пастбище. На дальней стороне росли дюжина тополей и несколько ив, там и тут высились сосны.

Стоя у выхода лавового туннеля, он насчитал семь лошадей, которые, подняв головы, смотрели на него. Высокий гнедой жеребец вдруг вскинул голову и громко всхрапнул. Он немного прорысил вперед и начал бить землю копытом.

— Хочешь подраться? — мягко спросил Кеттлмен. — Я друг, старина. Не надо нам ссориться.

Он перевел взгляд на остальных лошадей. Две трех— или четырехлетки, две — постарше. Еще там стояла одна совсем старая кобыла.

Флинт любил лошадей и часто приручал их к себе. Кеттлмен позвал — протяжный ласковый зов, которым пользовался Флинт.

Старая кобыла резко повернула голову. Неужели помнит? Некоторые утверждают, что у лошадей плохая память, другие доказывают обратное. Кеттлмен снова позвал и шагнул вперед, держа на вытянутой руке кусочек сахара, как всегда делал Флинт.

Лошади стали отходить, гнедой жеребец охранял их с высоко поднятой головой и раздувающимися ноздрями. Старая кобыла смотрела на Кеттлмена, затем сделала несколько шагов поближе и вытянула голову, словно принюхиваясь.

Кеттлмен стоял спокойно и расслабленно, приятное тепло грело спину. Ярко светило солнце, где-то в кустах, рядом со стеной, прожужжала пчела. Он позвал еще раз и шагнул вперед. Гнедой жеребец шарахнулся, отбежал немного, затем развернулся и зарысил обратно. Кобыла стояла.

Тем не менее она беспокоилась, и ему не хотелось пугать ее. Он подождал еще немного и шагнул в ее сторону. Увидев, что она готова отбежать, он бросил ей сахар. Она мотнула головой, но отошла всего на несколько футов, а когда он сделал шаг назад, приблизилась к тому месту, куда упал сахар, и стала нюхать траву. Было видно, что она нашла сахар.

День только начался, и Кеттлмен захватил с собой книгу. Он сел на плоский камень на солнце и начал читать. Жеребец некоторое время настороженно кружил вокруг, но затем успокоился и принялся щипать траву.

Через час Кеттлмен отложил книгу и стал рассматривать пастбище.

По форме это был почти правильный овал, окруженный лавовыми стенами пятидесяти-шестидесяти футов высотой. Непересыхающий источник снабжал пастбище водой — тот же, что протекал рядом с хижиной. Флинт говорил, что в дальнем конце котловины есть еще один. В некоторых местах человек мог выбраться отсюда, но не лошадь.