Рэнсом встал на колени. Зверь отшатнулся, не спуская с него глаз, и они снова замерли. Потом уже тот шагнул вперед, а Рэнсом, втрепенувшись, отскочил – не далеко. Набравшись храбрости, он вытянул перед собой руку, но зверь, неправильно истолковав этот жест, напрягся и попятился к воде. Однако не убежал: видимо, и его мучило любопытство. Оба опасались неведомого субъекта, что возник из ниоткуда, – и все же, не в силах себя сдержать, рвались разглядеть чужака поближе. Их вело уже не просто любопытство, а восторженный трепет в душе, нечто наподобие любовного влечения, словно первый мужчина на Земле вдруг увидал первую женщину. Впрочем, встреча представителей разных полов заложена самой природой, им несложно преодолеть первоначальный испуг. Все это ничто по сравнению с первым контактом двух абсолютно разных – притом разумных – рас.

Однако черный зверь вдруг развернулся и побрел прочь. Рэнсом в приступе отчаяния крикнул ему вслед на английском:

– Вернись!

Чужак обернулся, вскинул руки, застрекотал на непонятном языке, но возвращаться не стал. Пройдя еще ярдов двадцать, наклонился, что-то поднял и зашагал обратно. В руке (а его перепончатую лапу Рэнсом уже считал рукой) он держал раковину вроде устричной, только более изогнутую и круглую. Он зачерпнул ею воды из озера, потом поднес к животу и стал в нее… мочиться? Рэнсома передернуло. Впрочем, он быстро понял, что выпуклость на животе – не гениталии, это вообще не часть тела, а нечто вроде пояса, увешанного мешочками. Чужак поднес ракушку к губам и сделал пару глотков (не запрокидывая при этом голову, как человек, а втягивая воду в себя, словно лошадь). Потом проделал все это еще раз: набрал воды и плеснул немного жидкости из сосуда – своеобразной кожаной бутыли. Наконец, держа раковину обеими руками, протянул ее Рэнсому. Трудно было не понять, чего он хочет.

Рэнсом нерешительно, почти робко приблизился и взял чашу. Кончиками пальцев он задел перепончатые лапы, испытав при этом неописуемый восторг, смешанный с отвращением. Вода на вкус оказалась на удивление приятной – видимо, добавленная в нее жидкость содержала примесь здешнего спирта. Рэнсом жадно осушил раковину до дна.

– Спасибо, – произнес он на английском. – Весьма признателен.

Зверь вдруг стукнул себя кулаком в грудь и издал некий звук – наверное, пытался сообщить свое имя… или, скорее, название расы.

– Хросс. Хросс.

И снова похлопал себя по груди.

– Хросс, – повторил Рэнсом, ткнул пальцем в себя и произнес: – Человек.

– Чхел… Чхело-век, – кое-как выговорил хросс.

Затем с узкой полосы берега, где не так густо росла трава, он поднял горсть земли.

– Хандра.

Рэнсом повторил. И вдруг ему в голову пришла одна мысль.

– Малакандра? – вопросительно произнес он.

Хросс возвел к небу глаза и замахал руками, явно пытаясь охватить все вокруг. Итак, «хандра» – это земля, «Малакандра» – вся планета. Остается понять, что означает «малак». Кстати, звук «х» после «к» не произносится, отметил Рэнсом про себя, делая первые шаги в изучении местной фонетики. Хросс тем временем втолковывал, что означает «хандрамит». Корень слова – «хандра» – Рэнсому был уже знаком (значит, в здешнем языке тоже есть приставки и суффиксы), однако из жестов хросса он так и не понял, что этот самый неведомый хандрамит собой представляет. Рэнсом решил взять дело в свои руки: открыл рот, сделал вид, будто кладет туда что-то, и задвигал челюстями. Малакандриец ответил серией невообразимых звуков, о которые можно было сломать язык – очевидно, произнесенное слово обозначало еду. Рэнсом, однако, продолжил пантомиму, пытаясь объяснить, что в этом вопросе его более интересует практика, нежели теория. Хросс, хоть и не сразу, однако понял его и жестом поманил за собой.

Он повел гостя в ту сторону, где брал раковину, и Рэнсом, к немалому удивлению, обнаружил в воде нечто вроде лодки. Только теперь он окончательно уверился в разумности чужака. Лодка походила на земную, правда, на вид была более легкая и хрупкая. Впрочем, иной конструкции здесь ожидать не приходилось. Хросс достал овальную тарелку из жесткого, но довольно гибкого материала, положил на нее несколько оранжевых продолговатых кусочков, похожих на губку, и протянул Рэнсому. Тот отрезал ножом краешек, не без опасения поместил в рот – и жадно накинулся на еду. На вкус эта странная субстанция оказалась похожа на сладкие бобы – самое то для изголодавшегося человека. Однако, утолив немного голод, Рэнсом снова приуныл. Рядом с ним стоял большущий зверь донельзя зловещей наружности. Пока чужак не проявлял враждебности, но кто знает, чего ждать от этого непонятного черного чудища? В каких оно отношениях с сорнами? И вдруг это создание вовсе не так разумно, как выглядит?..

Подобные приступы неуверенности мучили Рэнсома еще много дней. Чаще всего в те моменты, когда хросс благодаря своему рассудительному поведению воспринимался как человек. Что может быть отвратительнее: человек семи футов ростом, чересчур гибкий, весь с головы до ног покрытый шерстью и с кошачьими усами вдобавок! С другой стороны, хросс был великолепнейшим зверем с роскошным мехом, влажными глазами и белоснежными зубами – притом обладающий разумом и даром речи… словно обитатель давно потерянных райских кущ, воплощение самой смелой мечты. В общем, он одновременно был омерзителен и вызывал трепетный восторг. Все зависело от того, как на него смотреть.

Когда Рэнсом перекусил и выпил еще местного «вина», хросс встал и перебрался в лодку. Залезал он как животное: головой вперед. Гибко изогнулся, уперся руками в днище и, с силой оттолкнувшись задними конечностями (вскинув при этом копчик с хвостом футов эдак на пять), перемахнул через борт с грацией, которая на Земле для столь крупного создания была бы немыслимой.

Впрочем, хросс тут же выскочил обратно и жестом указал на лодку Рэнсому. Тот понял, что его приглашают последовать примеру хозяина. Правда, хотелось бы сперва все-таки выяснить ответ на один важный вопрос: кто же доминирующий на планете вид?.. Возможно, именно хросса (позднее Рэнсом выяснил, что так звучит множественное число от слова «хросс»), а сорны при всей своей человекоподобности – не более чем полуразумная скотина? Вот бы и в самом деле было именно так! С другой стороны, может выйти и наоборот: вдруг хросса – всего лишь домашние зверушки сорнов? Не исключено, что, взойдя на борт хроссовой лодки, Рэнсом угодит прямиком в лапы сорнов. С другой стороны, ему представлялась прекрасная возможность убраться подальше от леса, который кишмя кишит этими тварями.

Хросс тем временем недоумевал, отчего «чхеловек» медлит. Он замахал лапами, подгоняя гостя, и Рэнсом наконец решился. Нечего и думать о том, чтобы расстаться с новым знакомцем. Неприятная внешность хросса, конечно, не располагает к близкому общению, однако стремление во что бы то ни стало изучить местный язык и неосознанная тяга к чужому разуму, ощущение, что неожиданная встреча сулит небывалые приключения, – все это привязывало Рэнсома к малакандрийцу прочными невидимыми узами. Он залез в лодку.

У лодки оказалась на удивление малая осадка, как у новейших земных скоростных кораблей. У берега она крепилась чем-то вроде веревки, причем хросс не развязал ее, а просто разлепил пополам, будто мягкую ириску или кусок пластилина. Он присел на корме и взял весло – с такой широченной лопастью, что вроде и грести нельзя… Тут Рэнсом вспомнил, на какой планете находится. Хросс перекинул весло через высокий борт и, не вставая с корточек (благо рост позволял), принялся бойко им орудовать.

Первые минуты они плыли по довольно узкой протоке, берега которой с обеих сторон поросли фиолетовыми деревьями. Затем обогнули мыс, и перед Рэнсомом раскинулось огромное озеро, почти море. Хросс, озираясь по сторонам и постоянно меняя курс, направил лодку в открытые воды. Вокруг все шире простиралась синяя гладь, слепившая глаза и обдававшая горячим паром. Не вытерпев, Рэнсом снял шапку и куртку – чем привел хросса в полное недоумение, – осторожно выпрямился и обвел взглядом малакандрийский пейзаж. Впереди и позади разлеглось усеянное островами блестящее озеро, ехидно взирающее на бледно-голубое небо. Солнце висело прямо над головой, значит, они где-то в тропической части планеты. С обоих берегов по бокам вился путаный лабиринт островков и протоков в зарослях фиолетовых гигантских сорняков. А за этими не то архипелагами, не то болотами вздымались зазубренные стены бледно-зеленых гор (правда, называть их горами не поворачивался язык, слишком уж они были высокими, тонкими и острыми). С правого борта до гор оставалось не более мили, от воды их отделяла лишь тонкая кромка леса. Слева они были гораздо дальше, милях этак в семи, но оттого не выглядели менее красивыми. Горы тянулись, покуда хватало глаз. Иными словами, Рэнсом плыл по затопленному карьеру шириной в десять миль – и одному богу ведомо какой длины. За спиной, а порой и над горными вершинами, мелькала та самая загадочная розовая субстанция, которую он вчера принял за облака. Что скрывается за горами, было не понять, те длинным высоким частоколом замыкали горизонт и слева, и справа, лишь впереди и позади виднелось плоскогорье, насквозь, словно трещиной, прорезанное огромным ущельем.