— И все же, чего мне не хватает, чтобы получить кристаллический углерод, то есть алмаз,— говорил он Алисе,— это подходящего растворителя, который с помощью испарения или при охлаждении заставит углерод кристаллизоваться. Для глинозема таким растворителем является сернистый углерод. По аналогии можно было бы найти растворитель и для самого углерода, и даже для сходных с ним веществ, таких, как бор и кремний.

Однако, даже не имея в распоряжении необходимого растворителя, Сиприен активно взялся за работу. В отсутствие Матакита, который из осторожности пока еще не показывался в поселке, обязанность поддерживать в печи огонь была возложена на Бардика. Он выполнял ее с таким же усердием, что и его предшественник. Но пока суд да дело, инженер, не теряя даром времени, взялся за работу, давно им намеченную, но до которой раньше у него не доходили руки. Он давно собирался заняться определением точного местоположения значительного понижения уровня почвы на северо-западе плато. По его подозрению, это понижение служило своеобразной воронкой для стока почвенных вод с тех самых времен, когда алмазные месторождения в этом краю только образовывались.

Спустя неделю после возвращения из Трансвааля он занялся этими исследованиями с обычной для него ясностью и определенностью, какую он всегда вносил во всякое дело. Вот уже час он расставлял по земле вехи, наносил отметки на раздобытую в Кимберли весьма подробную карту местности и, к своему удивлению, обнаруживал в ней значительные несоответствия, если вообще не доказательства ошибочности всей карты. В конце концов, нельзя было не признать очевидного: широты и долготы на карте не соответствовали действительности. Только что, точно в полдень, используя безошибочный хронометр, выверенный в Парижской обсерватории, Сиприен установил долготу местности. И теперь, полагаясь на показания буссоли[97] и компаса, он мог заключить, что карта давала полностью искаженные данные, а все из-за того, что при определении сторон света была допущена серьезная ошибка.

И в самом деле, север на карте, отмеченный в английской манере — скрещенными стрелками, показывал в действительности на северо-северо-восток. Как следствие, и все прочие обозначения имели погрешность.

— Я понял, в чем тут дело! — вскричал внезапно молодой инженер.— Набитые ослы, составлявшие эту чудо-карту, просто не учитывали магнитного отклонения стрелки компаса, а ведь здесь, в этих краях, оно составляет, по крайней мере, двадцать девять градусов на запад!… Вот и получается, что все указания широт и долгот, чтобы соответствовать действительности, должны быть сдвинуты по дуге на двадцать девять градусов в направлении с запада на восток вокруг центра карты! Надо полагать, что Англия для съемки этой местности послала не самых умелых геодезистов! — И тут он, в полном одиночестве, расхохотался над этим явным ляпсусом.— Ну так что ж! Errare humanum est![98] — заключил он.— И пусть первым бросит камень в этих честных землекопов тот, кто сам хотя бы раз в жизни не ошибался![99]

В тот же день к вечеру он зашел, как обычно, к своему другу Якобусу Вандергаарту и рассказал ему об обнаруженной им ошибке.

— Как забавно,— прибавил инженер,— что столь немаловажная геодезическая ошибка, затрагивающая все схемы района, до сих пор не была обнаружена! Ведь она влечет за собой самые серьезные исправления во всех картах местности.

Старый огранщик алмазов посмотрел на Сиприена с каким-то особенным выражением.

— Это правда, что вы сейчас сказали? — живо отозвался он.

— Разумеется, правда.

— И вы можете подтвердить это даже пред судом?

— Да, хоть перед десятью судами, если понадобится!

— И ваши слова невозможно будет оспорить?

— Конечно нет. Достаточно только объяснить, почему произошла ошибка. Она ведь, черт побери, вполне наглядна! Упустить из виду магнитное отклонение при пересъемке местности на карту!

Тут Якобус Вандергаарт вдруг куда-то засобирался, и Сиприен, не желая мешать ему, удалился.

Через две недели, снова навестив старого огранщика, Сиприен увидел перед собой запертую дверь. На грифельной доске, подвешенной к щеколде, можно было прочесть слова, написанные мелом:

«Уехал по делам».

Пока шел повторный эксперимент по получению искусственного алмаза, Сиприен Мэрэ с неослабным вниманием следил за условиями его прохождения. С самого начала молодой ученый внес в конструкцию печи некоторые изменения: поставил отражатель и улучшил регуляцию тяги. Поэтому он надеялся, что теперь рождение алмаза произойдет скорее, чем в первый раз.

Мисс Уоткинс частенько составляла компанию молодому инженеру, когда он отправлялся к своей печи, а ходил он туда по нескольку раз в день. Ей нравилось, разглядывая кирпичную кладку, следить за тем, как внутри ревет огонь. Джон Уоткинс интересовался экспериментом не меньше, чем его дочь, ему не терпелось вновь сделаться обладателем камня стоимостью в несколько миллионов. Он опасался лишь, что во второй раз опыт может не удаться. Но только они — отец и дочь — и поддерживали ученого, старатели Грикваленда к его начинанию относились совсем иначе.

Так, еврей Натан никогда не упускал случая в беседе с кем-нибудь из обладателей клема настроить того против молодого инженера. Если искусственное производство алмазов сделается обычным делом, говорил он, то с торговлей природными алмазами и другими драгоценными камнями будет покончено. Люди уже научились изготавливать белые сапфиры, или корунды, аметисты, топазы и даже изумруды — все эти драгоценные камни являются просто кристаллами по-разному расцвеченных окисей металлов. Уже это внушало большое беспокойство и могло вызвать падение рыночной стоимости алмазов. А если и алмазы начнут изготавливать на заводах, то это обернется крахом всей алмазодобывающей промышленности Капской провинции и окрестных мест.

Эти доводы высказывались и раньше, когда по Грикваленду прошел слух о необыкновенном камне, выкатившемся прямо из печки французского инженера. Теперь все повторялось, но уже с большей злобой и непримиримостью. Где бы ни собрались рудокопы, они обсуждали одну и ту же проблему, в адрес Сиприена уже раздавались угрозы. Но сам он ничуть не беспокоился из-за суматохи вокруг его опыта. Что бы там ни говорили и какие бы пересуды ни долетали до его ушей, он не намерен был отступать перед общественным мнением и при этом свои исследования не собирался держать в тайне, поскольку они должны были сослужить службу всем.

Но если сам он продолжал трудиться без страха и сомнений, то мисс Уоткинс, узнав о том, что делается в поселке, заволновалась. Она уже укоряла себя за то, что толкнула его на этот путь. Рассчитывать на то, что за Сиприена вступится гриквалендская полиция, не приходилось. Неправое дело вершится скоро, и, еще до того, как кто-то сумеет взять его под свою защиту, Сиприен может поплатиться жизнью за свою смелость. Наконец Алиса прямо сказала своему другу о страхах, которые день и ночь терзали ее. Сиприен же увидел в ее беспокойстве только лишь доказательство нежного чувства к нему, которое, впрочем, больше не было между ними секретом. И был рад, что его опыты стали причиной еще большей открытости со стороны мисс Уоткинс.

— Все, что у меня получится, мадемуазель Алиса, будет для нас обоих,— повторял он ей.

Однако мисс Уоткинс, слушая, что говорят на рудниках, находилась в постоянной тревоге.

И на то были основания! Против Сиприена зрело всеобщее возмущение, которое вряд ли могло ограничиться одним только осуждением… И вот, однажды вечером, придя взглянуть на печь, Сиприен обнаружил, что она полностью разрушена. Пока Бардик куда-то отлучился, группа людей, воспользовавшись темнотой, за считанные минуты разрушила все, что было сооружено за много дней. Каменную кладку печи развалили, топку сломали, огни потушили, а оборудование разбили и разбросали. От опытной установки, стоившей молодому инженеру многих трудов и забот, не осталось и камня на камне.