Оставалось уладить проблемы со страховкой и регистрацией. Эти процедуры заняли всего несколько дней. Мой отец еще дома советовал нам записаться в Американский автомобильный клуб ААА, который мог произвести ремонт машины в любом месте страны, особенно, если она не новая, настойчиво сказал он. Я представлял себе его выражение лица при виде нашей «рухляди», которую мы поспешили купить, обойдясь даже без экспертизы автомеханика. Служащий бюро регистрации, очень любезный господин, который считал Бельгию соседкой Югославии, спутав нашу страну с Албанией, спросил меня о цели путешествия. По правде говоря, мы и сами не очень-то ее знали. Я перечислил названия нескольких штатов, первых, которые пришли мне в голову: Теннесси, Флорида, Южная Дакота, Луизиана, Нью-Мехико, Аризона, Калифорния, Орегон, Вайоминг, Огайо… Записав их все, служащий разложил на столе целую кипу дорожных карт и, отметив автотрассы желтым маркером, посоветовал нам следовать по этому маршруту, чтобы объехать всю Америку. Beautiful, but it’s a long way [19]. Он вручил нам карты, добавил к ним путеводитель по национальным паркам — идиллическим уголкам для отдыха под открытым небом — и, сделав «козу» Люку, пожелал ему приятного путешествия по-французски, с жутким американским акцентом.
Словом, все шло прекрасно, как вдруг одно событие, в общем-то, вполне предсказуемое, нарушило наши и без того не слишком определенные планы: Жюли потеряла свою сумку. Она, конечно, просто оставила ее где-то, но знать бы, где именно! Мне тут же представились эти драгоценные ключи, покоившиеся на дне сумки и, как следствие, крепко запертые двери квартиры. Теперь мы трое осуждены ночевать под открытым небом или в каком-нибудь случайном приюте. Собственно, такая констатация обычно сопровождается ступором, коротким или затянувшимся в зависимости от размеров катастрофы, когда вдруг чудится, что все сгинуло: мир, люди, время. Эдакий миг затишья перед бурей. И лишь спустя какое-то время после этого страшного мгновения пустоты в сознании медленно восстанавливается порядок вещей. Жюли благоразумно молчала, ожидая начала урагана. Внутри у меня все кипело, но я силился сохранять внешнее невозмутимое спокойствие в духе дзен: что толку вступать в бессмысленные свары, давать волю необузданной ярости! Такую линию поведения я рекомендую всем, кто стал, подобно мне, жертвой неприятного сюрприза, не будучи его виновником. Заверяю, что они об этом не пожалеют, тогда как бурная реакция (резкие замечания, оскорбления, пощечины) чревата необратимыми последствиями. Долгое молчание куда более красноречиво, нежели перебранка. Ибо супружеская пара подобна акробату на проволоке: малейший толчок грозит нарушить хрупкое семейное равновесие. И я это отлично сознавал.
Как же найти пропавшую сумку или, вернее, как попасть в дом? Я прикидывал, где можно заночевать: в Центральном парке (нет, в апреле ночи еще прохладные!), в каком-нибудь захудалом отелишке, в приюте для бездомных? Попутно я думал о том, как хозяева квартиры, которые столь любезно предоставили ее нам, совершенно незнакомым людям, примут новость (интересно, какими словами сообщить им об этом?) о потере своих недублируемых ключей. Неужели им придется взламывать замок за замком, дверь за дверью? Или, может, взрывать каждую из них? Хороши же будут наши друзья, столь опрометчиво порекомендовавшие своим нью-йоркским знакомым «молодую бельгийскую семью, спокойную и симпатичную»!
Я не помнил себя от злости. Жюли осторожно высказала предположение: может, она забыла сумку в фургоне, во время осмотра? Стоило бы позвонить его пожилому владельцу. Увы, старичок с сожалением объявил, что обшарил машину сверху донизу, но ничего не обнаружил. Люк молча, беспомощно наблюдал за нами. Мы с Жюли одновременно подумали об одном и том же: молоко и памперсы остались в этой чертовой, надежно запертой квартире. Нет, рано еще впадать в панику, нужно действовать методично. Жюли перебрала в памяти все места, где она побывала: бакалею, аптеку, скамью в Проспект-парке. Мы обошли их в обратном порядке. В аптеке ничего не нашлось, в бакалее тоже, а в Проспект-парк даже ходить не стоило. Полиция квартала отнеслась к нашей беде с вежливым скептицизмом. За последнее время кражи сумок опять участились, а уж сумка, забытая на улице, представляла для воров более чем легкую добычу. Так что нам посоветовали поставить на ней крест.
От Люка начал исходить подозрительный запашок. Мы вернулись в аптеку, чтобы купить молоко и памперсы («А у вас нет коробок поменьше?»). Как раз рядом мы углядели отель, в котором, судя по облупленному фасаду и сонному портье за стойкой, дела шли не блестяще. Нам повезло, там были свободные места. Обстановка номера подтверждала общее грустное впечатление. Туалеты находились в другом конце коридора. Жюли кинулась туда, чтобы перепеленать Люка. Мы получили короткую передышку.
Потратив несколько дней на звонки в Брюссель, мы наконец смогли поговорить с нашими друзьями, но выяснилось, что они не имеют ни малейшего понятия, где могут обретаться их нью-йоркские знакомцы, злополучные хозяева квартиры. Тогда мы предприняли систематические розыски в том же доме, набирая внизу у подъезда номера всех квартир подряд и каждый раз сообщая в интерфон о нашем несчастье и его кошмарных последствиях; так продолжалось до тех пор, пока мы не обнаружили родителей наших благодетелей, у которых — о, чудо! — были вторые ключи. Очарованные воркованием Люка, они категорически отказались от возмещения убытков, понесенных из-за пропажи ключей. Тщетно я настаивал, они ничего не желали слышать. Мы осторожно открыли дверь квартиры, чтобы провести в ней ночь, последнюю ночь в этом городе. Внутри всё было в порядке, всё на местах: наши чемоданы, соевое молоко, коробки с памперсами. Отсутствовала только сумка Жюли — теперь она вела свою самостоятельную жизнь. Мы без сил рухнули на постель и заснули.
Мои нью-йоркские ночи были полны странными сновидениями: то нескончаемой скачкой по бескрайним равнинам, то лифтами, застрявшими между этажами в необитаемом небоскребе, то младенцами, брошенными на произвол судьбы на подвесных мостах. И, однако, этой ночью я услышал вовсе не во сне, а наяву, как в замке входной двери тихонько поворачивается ключ — сперва в одну сторону, потом в другую, как будто вор, похититель сумки и умелый профессионал (а мне было ясно, что за бронированной дверью притаился именно он), тоже прочитал инструкцию хозяев квартиры относительно способа проникновения в нее. Меня парализовал страх. Сердце неистово заколотилось в груди. Я судорожно стискивал руку крепко спавшей Жюли. Внезапно в гостиной вспыхнул свет, и я услышал, как там ставят на пол тяжелые вещи. Кто-то ходил взад-вперед по комнате, до меня доносились громкие голоса. Воры (а их было как минимум двое) действовали с наглой уверенностью.
Миг спустя эта парочка вошла в спальню и испуганно остановилась при виде другой пары, расположившейся в их постели. Начались взаимные представления. Оказалось, что это хозяева квартиры, друзья наших бельгийских друзей. Они вернулись из отпуска, полагая, что мы уже уехали. И тут я понял, что мы и в самом деле провели здесь на один день больше, чем хотели, из-за прискорбной истории с ключами, в которую я благоразумно не стал посвящать их с порога. «Пожалейте нас, не все плохие новости сразу!» — было написано на их огорченных лицах. После коротких переговоров, когда Жюли наконец-то проснулась (кажется, я не говорил, что спит она крепко, пушками не разбудишь!), хозяева, смирившись с ситуацией, попросили нас оставаться на месте, то есть в их спальне: не стоит затевать переход в другую комнату в такой поздний час, они переночуют в маленьком кабинете рядом. Но там спал Люк! Ужаснувшись, я вскочил на ноги. Младенцев будить нельзя, я уже разъяснял это элементарное правило. Люк поднял дикий рев. «Зачем меня вырвали из сна, из моего заповедного рая?» — вопил он на своем универсальном языке. В общем, это был настоящий бедлам среди чемоданов — наших, широко распахнутых, которые мы уже начали упаковывать, и хозяйских, которые они отперли в этой суматохе, чтобы найти пижамы и зубные щетки. Вопли Люка усугубляли этот хаос, точно оглушительное звуковое сопровождение к фильму-апокалипсису. Жюли взяла его на руки, пытаясь убаюкать. Я рассыпался в извинениях.
