Нам не очень хотелось возвращаться в Сан-Франциско — отпугивало воспоминание о Дрюмонах, — поэтому мы решили отсидеться несколько дней в Бодега-Бей. Следуя советам врача, Жюли проводила целые дни у моря, лежа на песке. Она отдыхала и набиралась сил. Ее живот слегка округлился, но пока это могли заметить только посвященные, а я был единственным их представителем, хотя и пытался разделить свою привилегию с Люком, проводя его ручонкой по телу Жюли, уже ставшему чуточку туже обычного. Приникнув ухом к этой округлости, я легонько постукивал по ней пальцами, надеясь вызвать реакцию того, кто там находился, но мои призывы оставались безответными. Жюли угадывала мое беспокойство. «Три месяца — очень маленький срок, — говорила она, — ты слишком нетерпелив. Вспомни Люка, он начал шевелиться только в пять месяцев». Странное дело: внутриутробная жизнь Люка теперь казалась мне далеким и смутным воспоминанием.
Итак, нам оставалось ждать еще целых шесть месяцев. И мы подумали: а не провести ли их здесь, в Бодега-Бей? Океан, песок, круглая бухта: что может быть лучше для ожидания чего-то или кого-то, как в нашем случае? Океан, как известно, — колыбель человечества. В этом вопросе ученые единодушны. Однажды Жюли приснилось, что она рожает на морском берегу. «А почему бы и нет? — сказал я ей тогда. — Нет ничего более естественного». Некоторые женщины предпочитают рожать в воде, когда-то это даже вошло в моду. Так почему бы не родить на берегу океана? Младенец появится на свет под мерные вздохи волн, его овеет нежный бриз, прилетевший из морских далей. Уж это куда лучше, чем удушливые запахи больницы и слепящие лампы родильной палаты. Вот только попробуйте внушить это медикам! Я уже представлял себе, как они провозглашают хором: «Наши страховки не покрывают такие рискованные авантюры!» Или: «А что если при родах возникнут осложнения? А неотложка вдруг завязнет в зыбучих песках?»
Люк не жаловался на эту затянувшуюся остановку. Он завязал знакомство с другими ребятишками, и они вместе делали «пирожки» из песка. Каждое утро он деловито трусил на пляж со своим ведерком и формочками в виде черепахи, лягушки, замка, цветка, морской звезды… И сосредоточенно замешивал «тесто» из песка и морской воды, вкладывая в эту сложную процедуру максимум старания. Не знаю, на каком языке объяснялись между собой эти малыши, сравнивая полученные изделия, — наверное, на каком-то младенческом эсперанто. Люк возвращался к нам во второй половине дня, точно с работы, принося новые слова: water, sea, turtle, star, come to me…[52]. Я смотрел, как он просовывает свой маленький язычок между зубами, произнося звук «th». Это означало, что Люк, игравший со своим ведерком и формочками на берегу Тихого океана, находится в самом разгаре лингвистического погружения.
Однажды вечером Жюли преподнесла нам сюрприз — торт с кремом, украшенный двумя свечками. Люку исполнилось два года. Happy birthday![53] Я напрочь забыл об этом. Воспоминание о битком набитом брюссельском роддоме на миг заслонило картину пустынного побережья бухты и океанских далей. Люк не заставил просить себя дважды, чтобы задуть поочередно обе свечки. Потом он сунул пальчик в шоколадный крем и потащил его в рот. Неужели в два года ребенок еще остается младенцем?
Спустя неделю кровотечения у Жюли совсем прекратились. Она чувствовала себя хорошо как никогда. Мы колебались, не зная, нужен ли повторный визит к врачу. Трудно решить такой вопрос, когда на носу отправление в дальнейший путь. Так что когда мы снова подумали о необходимости посетить диспансер, то были уже далеко от Бодега Бэй.
Мы вернулись на шоссе № 101, гораздо менее извилистое, чем дорога, идущая вдоль берега. Конечно, близость к океану была нам по сердцу, но не хотелось с первых же миль подвергать Жюли и ее живот испытанию слаломом. В конце дня мы сделали остановку в лесу Мендосино, бескрайнем лесу, где вот уже много веков растут гигантские царственные секвойи. Рядом с ними мы выглядели карликами, смехотворно малыми существами — в смысле размеров, конечно, но, главное, в отношении времени, ибо очевидно было, что эти древние великаны переживут нас еще на долгие десятилетия. Я прижал кулачок Люка к коре секвойи — она была мягкой, как губка. Отыскав лужайку, отдаленно похожую на стоянку для отдыха, мы устроили там привал. Кроме нас в этом месте не было ни души — ни посетителей, ни сторожа. Я тут же машинально принялся собирать хворост вместе с Люком — настолько привычным стало для нас это занятие. Вскоре на полянке весело затрещал костер, и мы поджарили над огнем, в спускавшихся сумерках, баранину, а потом испекли в углях картошку. Окружающий пейзаж ничуть не напоминал вчерашний. За один день Люк превратился из моряка в охотника.
Мы снова нашли Тихий океан в Эврике — городке, которому, в данном случае, идеально подходило это название [54], настолько мы были рады увидеть опять необъятные морские дали и вдохнуть их соленый воздух. Мы проехали вдоль берега до Кресчент-сити, то есть до самой границы штата Орегон. Здешняя царственная природа как бы исключала присутствие человека, такого ничтожного на ее фоне. Дальше тянулась нескончаемая череда дюн — настоящая пустыня между автострадой и океаном. Пересечь ее на машине было совершенно невозможно. А отважиться на пеший переход означало пойти на риск, заблудиться, как посреди Сахары, где достаточно отойти от лагеря всего на несколько шагов, чтобы спутать одну дюну с другой, потерять всякие ориентиры и плутать, подобно слепцу ночью, в полном и безнадежном одиночестве.
Мы расположились в дюнах. Я повел Люка на вершину одной из них, и мы стали скатываться с нее, как с горки, вздымая вокруг себя мириады песчинок. Говорят, дюны перемещаются под воздействием ветра. Стало быть, этот пейзаж был не таким уж застывшим, каким казался. На самом деле, он непрерывно двигался, хотя и совершенно неприметно для глаза. Песчаная буря могла всего за одну ночь полностью изменить ландшафт.
Жюли чувствовала себя превосходно. Она много спала и по утрам не ощущала больше никаких болей. Зато «фольксваген» проявлял тревожные признаки недуга: мощность его тормозов свелась к минимуму. Нужно было сильно нажать на педаль, чтобы замедлить скорость, а для полной остановки приходилось делать это несколько раз. Машиной давно никто не занимался, а ведь она служила нам и домом и средством передвижения. И вот теперь давала знать о своей немощи. К счастью, дорога, почти безлюдная, избавляла нас от необходимости резко тормозить.
В течение двух дней мы ехали вдоль побережья к северу, пересекая леса и реки, по которым сплавляли бревна. Могучие стволы десятками плыли по течению; сплавщики с невероятной ловкостью перепрыгивали с одного дерева на другое, направляя их в нужную сторону длинными шестами. При виде этого зрелища, напоминавшего какой-то фантастический балет, мы неизменно останавливались, чтобы полюбоваться им. Несколькими годами позже мне довелось посмотреть «Тяжесть руки» Вима Вандекейбуса[55], где танцоры меряются силой с деревьями; тут-то я и вспомнил Орегон и танец людей на стволах, мчавшихся вниз по реке. Люк, завороженный, как и мы, восторженно хлопал в ладоши.
В Астории мы переправились по огромному мосту через реку Колумбию, которая разделяет штаты Орегон и Вашингтон, а дальше впадает в океан. Здешняя земля, казалось мне, изобилует водой. Штат Вашингтон, расположенный на северо-западе Соединенных Штатов, — это сплошные леса и реки, реки… Мы свернули на восток, в сторону узкого залива Тихого океана, глубоко вдающегося в эту часть суши. А там поехали вдоль берега, держа курс на север. Островки, отмели и косы то и дело возникали на глади воды, напоминающей лагуну. Вдали, на другом берегу залива, мы увидели Сиэтл.
Сделав остановку, мы искупались в прозрачной, прохладной воде залива, чей соленый вкус напоминал о близости моря. Жюли заметила устриц, облепивших скалы, набрала их, и вечером мы продегустировали плоды ее усилий. Нам не хватало лимона, хотя, по мнению знатоков, он вовсе не обязателен. Но с лимоном или без него, устрицы решительно не понравились Люку, и он выплюнул эту склизкую гадость, издав громкое «бр-р!», понятное на всех языках. Что касается меня и Жюли, мы стали увлеченно обсуждать неопределенный пол этих созданий, безуспешно пытаясь представить себе их любовные сношения и благословляя природу, которая в этом смысле не ограничила человеческие возможности.
