Дороге от Тустепека до Оахаки следовало бы фигурировать в черном списке мексиканского врача: она была абсолютно противопоказана беременным женщинам. Сплошная череда рытвин, водомоин, пригорков и ухабов. Если не считать редких деревень, населенных индейцами в пестротканой одежде, нам почти никто не встречался. Никогда еще мы не ехали так медленно, лавируя между ямами, как правило, полными воды. За несколько часов до нашего появления здесь пронеслась гроза, и с земли поднимались влажные испарения, заволокшие всю местность туманом. Жюли зорко глядела на дорогу в открытое окно и приказывала мне тормозить всякий раз, как видела очередную подозрительную лужу; она выходила из машины и мерила палкой глубину. Судя по ее расстроенному лицу, некоторые из них были прямо-таки бездонными.
Но худшее было впереди: дорога начала подниматься в гору, которая высилась прямо перед нами. Изучив карту, Жюли сообщила, что ее высота 3111 метров. «А кто нас заставляет взбираться на этот перевал?» — спросил я, желая ее успокоить, как вдруг мы с ужасом заметили машину — кажется, грузовик, — которая ползла по склону на головокружительной высоте. Неужто и мы должны одолеть такой же подъем? Увы, скоро нам пришлось ехать по этому серпантину. Машина пыхтела, как запаленная лошадь, и ползла со скоростью пешехода. Я со страхом спрашивал себя, удастся ли нам достичь спуска: крутизна склона била все мыслимые рекорды. Похоже, мексиканцы экономили на петлях дороги, предпочитая спрямлять ее; в результате, подъем шел чуть ли не по вертикали. В конце концов, бедняга «фольксваген» издал характерный скрежет — знак того, что мотор заглох. Если к автомобилю применимы человеческие мерки, я мог бы сказать, что он отдал богу душу, испустив последний вздох. Я вышел и открыл капот, в основном для проформы. Мотор был раскален, но не дымил. Может, подвело сцепление или еще что-то? Я прошелся по дороге, размышляя над проблемой, состоявшей сразу из двух факторов, механического и человеческого. Внезапно мне вспомнилось, что я член американского автомобильного клуба, который, по словам чиновника, поддерживал тесную связь со своим мексиканским собратом. Но как с ним связаться в этих джунглях, не имея телефона? Когда я сел в машину, Жюли плакала, держа Люка на руках, точь-в-точь скорбная мадонна с младенцем. Мы не захватили с собой никакой еды, а воды у нас было совсем немного, только на один день. Вдобавок, Жюли безумно боялась индейцев; ей чудилось, что вот-вот они выскочат из леса и ограбят нас. Ей наговорили, что в этом регионе нападения на туристов случаются сплошь да рядом. А мы были именно туристами. И путешественники в машине с нью-йоркскими номерами наверняка показались бы аборигенам желанной добычей. В общем-то, их можно понять: людям, живущим в полной нищете, Нью Йорк кажется золотым дном. Люк решил поучаствовать в этом представлении и тоже залился слезами.
Нам ничего не оставалось, как ждать. Прошло часа два, и вдруг мы заслышали вдали рокот мотора: сверху в нашу сторону спускалась какая-то машина. Вскоре она подъехала ближе, это был небольшой грузовичок, который затормозил рядом с нами. Из кабины вышел человек, улыбнулся при виде наших печальных физиономий, открыл, не дожидаясь приглашения, капот и осмотрел мотор. Потом спросил, откуда мы едем и на каком языке говорим. «Ага, на французском! — воскликнул он. — Идите к доске!» Это были единственные слова, которые он запомнил из школьных уроков французского. Порывшись в своем багажнике, он достал сумку с инструментами, снял наш карбюратор и начал обследовать его со всех сторон, продувая отверстия. Время от времени он обращался ко мне с той же фразой «Идите к доске!», неизменно разражаясь громким хохотом. Атмосфера сразу разрядилась. Нашего спасителя звали Аугусто. Закрыв капот, он попросил меня помочь толкнуть машину ближе к склону. Мотор должен был завестись на спуске. Таким образом, нам ничего не оставалось, как ехать назад, в Тустепек. И в самом деле, о чудо, мотор тут же заурчал, и мы проехали следом за нашим благодетелем до ближайшего городского автосервиса. Там с ней еще немного повозились, после чего опростали бензобак и залили в него «супер», тогда как до сих пор мы ездили на обычном бензине. «Теперь можете смело подниматься на перевал», — сказал нам механик на прощанье.
Я поблагодарил Аугусто и попытался сунуть ему в руку несколько банкнот, которые были отвергнуты. Он проводил нас к большой красивой вилле, окруженной парком, позвонил в дверь и спросил у открывшей дамы, не разрешит ли она поставить у нее на ночь нашу машину. Дама, без лишних слов, показала нам отдаленный уголок парка, засаженный соснами, пальмами и бананами. Жюли начала хлопотать, устраивая бивуак.
Уже стемнело, когда я попросил нашего гида подвезти меня к лавке, где купил манговый сок и кое-какие припасы. Вернувшись, я увидел, что Жюли и Люк уже крепко спят в машине, наверное, переживая во сне все события этого знаменательного дня. Я и сам был измотан до предела. Вынув наш радиоприемник, я переключил его на короткие волны и поставил на крышу трейлера. Небо сверкало звездами. Именно здесь, в Тустепеке, хрипящий транзистор объявил мне о том, что президентом Франции выбран Франсуа Миттеран. Я взглянул на часы. Было 10 мая 1981 года. Мне до сих пор помнится доносившийся сквозь помехи голос Миттерана, одновременно взволнованный и уверенный; новый президент заявлял, что отныне «мы будем говорить на другом языке». В Париже царило настоящее безумие. Огромная толпа двигалась к площади Бастилии, скандируя имя Миттерана. Никогда еще, с мая 68-го года, страна не видела такого дружного народного ликования. Надежды на перемены к лучшему были так же велики, как и само событие. Впервые за все путешествие я затосковал по Европе. Как же мне хотелось шагать в этой толпе, принимать участие в этом торжественном празднестве! Я бесцеремонно растолкал Жюли. «Что… что еще стряслось?» — сонно спросила она. «Миттеран! Это Миттеран!..»
Проснувшись утром, мы пошли поздороваться с нашими хозяевами. Дама, открывшая нам дверь накануне, завтракала вместе со своим мужем. Он говорил по-английски и сказал, что приятно поражен нашим приездом в Тустепек, — это, мол, большая честь для их города. Жюли поведала ему о наших злоключениях, теперь уже смеясь над своими нелепыми страхами. «Да, страх тем и опасен, что возникает внезапно и лишает человека способности защищаться», — ответил он и добавил, что Жюли была не так уж неправа, выказывая беспокойство, особенно по поводу наших номерных знаков. Индейцы — и это вовсе не пустые россказни — готовы на все: на грабежи, насилие, похищение детей. Они живут у себя в горах в полной изоляции, действуют совершенно безнаказанно, и никто не осмеливается их трогать. В общем, если мы по-прежнему намерены ехать той же дорогой в Оаксаку, он рекомендует нам быть крайне бдительными. Жюли испепеляла меня гневными взглядами, как будто именно я населил эти непроходимые леса свирепыми аборигенами.
Наш хозяин оказался врачом, более того, хирургом. Он показал нам свою маленькую частную клинику, расположенную рядом с виллой. Медицина в Мексике находилась на пещерном уровне, и он видел только одно решение проблемы — приватизацию здравоохранения, которую и осуществлял в меру своих скромных возможностей. В Европе он никогда не был, но жаждал ее увидеть. Он спросил нас, дорого ли будет стоить такое путешествие. «Разумеется, дороже, чем поездка в Мексику, — ответил я, — но цены варьируются от страны к стране». А стоит ли посетить Венецию? Жюли пустилась в лирическое описание города влюбленных, которое он прервал, желая узнать лишь одно: дорогая ли жизнь в Венеции? А в Париже? А в Барселоне? Таким образом, мы перебрали чуть ли не все европейские города, стараясь расположить их по шкале стоимости жизни. Однако Жюли поспешила заверить наших хозяев, что, если им случится посетить Брюссель, они найдут самый теплый прием в нашем доме. И перед тем как распрощаться, записала им на листке бумаги наш адрес.
