— Кто вы такой? — резко спросила женщина. Гольдфарбу вдруг показалось, что с ним произойдет нечто крайне неприятное, если он скажет что-нибудь не то.

— Я должен вам сообщить, что Иов не страдал вечно. Женщина расслабилась.

— Заходите. Должно быть, вы английский кузен Мойше.

— Верно, — ответил Гольдфарб. Женщина закрыла за ним дверь, а он продолжал: — Меня зовут Дэвид Гольдфарб. А вы Ривка? Где ваш сын?

— Ушел погулять. В толпе ему ничто не грозит, к тому же, за ним всегда кто-нибудь присматривает.

— Хорошо. — Гольдфарб огляделся по сторонам. Крошечная квартира, такая пустая, что от этого она кажется больше. Он сочувственно покачал головой. — Вам, наверное, до смерти надоело переезжать с места на место.

Ривка Русси устало улыбнулась.

— Надоело. Мы с Ревеном трижды меняли квартиры после того, как Мойше не вернулся. — Ривка вздохнула. — Он подозревал, что кто-то его узнал. Мы слишком задержались на прежнем месте. Если бы не ребята из сопротивления, я не знаю, что бы мы делали. Думаю, нас давно поймали бы.

— Они сообщили о вас в Англию, — сказал Гольдфарб. — Там разыскали меня. — «Интересно», — подумал он, — «как повернулись бы события бы, если бы не визит Черчилля в Брантингторп». — Я должен помочь Мойше выбраться из тюрьмы и доставить его — вместе с вами и мальчиком — в Англию. Если у меня получится.

— А у вас получится? — нетерпеливо спросила Ривка.

— Это знает один только Бог, — ответил Гольдфарб. Ривка рассмеялась. Он продолжал: — Я не боевик и не герой. Буду работать вместе с вашими людьми и сделаю все, что в моих силах.

— Я и не рассчитывала на такой честный ответ, — рассудительно сказала Ривка.

— Мойше в Лодзи? — спросил Гольдфарб. — По нашей информации его никуда не успели перевезти, но ведь прошло время, и все могло измениться.

— Насколько нам известно, Мойше в Лодзи. Ящеры не особенно торопятся. Я их не понимаю — ведь он немало сделал, чтобы им насолить.

— Они очень методичны и неторопливы, — сказал Гольдфарб, вспомнив, что он прочитал про ящеров, когда находился в подводной лодке. — И медленно принимают решения. Какие обвинения ему предъявлены?

— Неповиновение, — ответила Ривка. — Больше ни в чем они его обвинить не могут.

Информация Гольдфарба совпадала с тем, что сказала ему Ривка. Ящеры почитают ранги, чины и обычаи, у них патологически развито чувство долга, по сравнению с ними даже японцы кажутся обезумевшими анархистами. В таком обществе неповиновение считается едва ли не самым страшным грехом — например, как богохульство в Средние века.

— Значит, он все еще в Лодзи, — задумчиво проговорил Гольдфарб. — Хорошо. Польский штаб ящеров находится в Варшаве. Вытащить Мойше оттуда было бы значительно труднее. — Он усмехнулся. — Да и, вообще, мне совсем не хотелось бы уходить так далеко на восток, особенно, после того, как пришлось от самого побережья идти пешком в Лодзь.

— Хотите чаю? — спросила Ривка. И тут же резко добавила: — Что вас так рассмешило?

— Ничего особенно, — все еще смеясь, ответил Гольдфарб. — Просто любая женщина из нашей семьи задала бы точно такой же вопрос.

— А я и есть женщина из вашей семьи — спокойно сказала Ривка.

— Вы правы. — И они посмотрели друг на друга через пропасть долгих лет жизни, проведенных в разных странах.

Родители Гольдфарба сумели избежать ужасов гетто; для него оно олицетворяло возврат в темное средневековье, а Ривка в длинном черном платье казалась частицей глубокого прошлого. Интересно, какое впечатление он на нее произвел: экзотический незнакомец из богатой и сравнительно мирной Англии — несмотря на все, что сделали со страной немцы и ящеры — человек, практически отказавшийся от иудаизма ради жизни в огромном мире? Он не знал, как спросить, и имеет ли право задавать подобные вопросы.

— Так вы хотите чашку чаю? — снова спросила Ривка. — Боюсь, у нас нет настоящего чая, мы делаем его из травы и листьев.

— Дома мы пьем то же самое, — улыбнулся Гольдфарб. — Да, я бы с удовольствием выпил чего-нибудь горячего, если вас не затруднит, конечно.

Ривка Русси приготовила «чай» на электрической плитке. Она даже предложила Дэвиду сахар, молока у нее не оказалось. Так пили чай его родители, но Гольдфарб успел привыкнуть к традиционному английскому напитку. Впрочем, здесь не стоило спрашивать о молоке. Он сделал осторожный глоток.

— Очень неплохо. Даже лучше, чем я пил в последнее время. — Чтобы доказать истинность своих слов, Гольдфарб быстро опустошил чашку. — Вы поддерживаете связь с подпольем?

— Да, — ответила Ривка. — Если бы не они, меня и Ревена захватили бы вместе с Мойше.

— Вы поможете мне с ними встретиться? Нужно найти жилье.

«Не могу же я жить в одной квартире с женой моего кузена, пока он сидит в тюрьме».

— Это совсем не так сложно, как вы думаете. — В глазах Ривки появился смех. — Пройдите по коридору до квартиры номер двадцать четыре. Постучите в дверь — дважды, а потом еще раз.

Представляясь Ривке, Дэвид назвал пароль. Теперь он должен воспользоваться специальным кодом, чтобы ему открыли дверь? Он всегда считал, что подобные вещи происходят только на страницах шпионских романов. Но теперь на личном опыте убедился, что ошибался. Если хочешь оставаться на свободе, когда все складывается против тебя, нужно найти способ не привлекать к себе внимания.

Он пересек коридор, нашел потрескавшуюся дверь с потускневшей медной табличкой, на которой красовались цифры 24. Тук-тук… тук. Гольдфарб немного подождал. Дверь открылась. На пороге стоял крупный мужчина.

— Ну?

— Ну… меня послала к вам женщина, живущая напротив, — ответил Гольдфарб.

Больше всего хозяин квартиры номер 24 походил на главаря разбойников: густая черная борода, военная фуражка и гражданская одежда. Кроме того, он производил впечатление человека, которого лучше не раздражать. Гольдфарб порадовался, что не забыл по дороге пароль для Ривки Русси; без него громила спустил бы Дэвида с лестницы. Он правильно сделал, что тщательно подготовился к операции.

Громила улыбнулся, продемонстрировав Дэвиду кучу гнилых зубов, и протянул руку.

— Значит, вы английский кузен Русси, не так ли? Можете называть меня Леон.

— Хорошо. — Пожатие Леона оказалось очень крепким.

Дэвид отметил, что, хотя польский еврей и назвал себя Леоном, на самом деле, он вполне мог носить какое-нибудь другое имя. Еще одна деталь из шпионских романов — и необходимая предосторожность.

— Не стойте в дверях, проходите, — предложил Леон. — Никогда не знаешь, кто шатается в коридоре. — Он закрыл за Гольдфарбом дверь. — Снимайте рюкзак, похоже, весит он немало.

— Благодарю, — сказал Гольдфарб. Квартира показалась ему еще более пустой, чем у Ривки. Лишь матрас на полу свидетельствовал о том, что здесь живут люди. — Мойше все еще в Лодзи? — Леон наверняка более информирован, чем Ривка.

— Да, в тюрьме номер один на Францисканской улице, — ответил Леон, — нацисты назвали ее Францштрассе. Точно так же они переименовали Лодзь в Лидсманштадт. Иногда мы и сами называем улицу Францштрассе, поскольку это название красуется на доме, стоящем напротив тюрьмы.

— Тюрьма номер один? — спросил Гольдфарб. — А сколько их здесь всего?

— Много, — ответил Леон. — Нацисты не только убивали, но и любили сажать людей за решетку.

— А вам известно, в какой части тюрьмы содержится Мойше? У вас есть план тюрьмы?

— Ну, а кто, по-вашему, превратил здание в тюрьму? Немцы не стали сами пачкать руки, — усмехнулся Леон. — Да, конечно, у нас есть планы. И мы знаем, где именно сидит ваш кузен. Ящеры не подпускают к нему евреев — успели кое-чему научиться — однако, они еще не знают, что часть поляков на нашей стороне.

— Иногда я чувствую себя полным идиотом, — заметил Гольдфарб. — Ящеры лучше относятся к евреям, чем немцы, но с точки зрения всех остальных инопланетяне самые настоящие чудовища, поэтому представителям других стран приходится работать заодно с немцами. Да и поляки не слишком любят евреев, но к ящерам относятся еще хуже.