— Пойду чиститься, — сказала Пэт, дотронувшись до своей залитой кровью одежды, и направилась в сторону летающего дома. Сделав несколько шагов, она обернулась. — Жалко, нет горячая вода.

Последняя фраза сбила хозяина владения с толку. Почти так же его когда-то поразила Сарина идея насчет того, что Ламра может остаться в живых после почкования.

По его мнению, вода обладала единственным достоинством: мыться ею было удобнее, чем льдом или снегом. Но ГОРЯЧАЯ вода? Горячая вода пригодна в качестве оружия на войне — ею приятно обдавать противника или подмывать толстые ледяные стены вражеского замка. Неужели Пэт действительно хотела бы в ней помыться? Реатур знал, что человеки любят тепло и даже жару, но, проклятье, не до такой же степени! Наверняка в их владении не строят домов изо льда.

Самцы-скармеры тащили к Каньону Йотун готовые лодки. В хвосте процессии, весело насвистывая, шагал Олег Лопатин. Остальные члены экипажа «Циолковского» очень удивились бы, услышь они этот свист. Тем не менее Лопатин считал, что у него есть все причины для хорошего настроения.

Во-первых, идти ему сейчас было гораздо легче, чем воинам. Конечно, на плече у него висел АК-74, а за спиной — тяжелый рюкзак, но их вес смешно сравнивать с весом лодок, каждую из которых волокли шесть аборигенов. Ничто так не согревает душу, как наблюдение за теми, у кого работа труднее, чем у тебя.

Во-вторых, вскоре Лопатину предстояло заняться тем, о чем должен мечтать любой советский офицер. Он будет воевать с американцами — не с теми далекими и отстраненными врагами, которые держат руки на кнопках запуска ядерных боеголовок, а с реальными, теплыми на ощупь янки, все вооружение которых — пяток пистолетов.

Итак, гэбэшник насвистывал.

Фральк обратил к нему второй глазной стебель.

— Каким образом ты издаешь такие необычные звуки, Олег Борисович? — спросил он на хорошем русском.

— Надо немного округлить губы, — начал было Лопатин, но затем махнул рукой. — Ладно, не обращай внимания. Твой рот, мой рот — неодинаковые.

— Это уж точно, — вздохнул Фральк, после чего все же попробовал с шипением втянуть воздух и выпустить его изо рта.

На свист этот звук совершенно не походил, зато чем-то напомнил Лопатину утечку пара из поврежденного вентиля. Иллюзия была бы полной, если бы при дыхании изо рта у Фралька вырывался дымок. Дымок не вырывался — дыхание слишком холодное.

Тут гэбэшник мысленно отметил третью причину своего приподнятого настроения — «маршируя» вместе со скармерами, он почти не мерз.

Вскоре отряд добрался до места. Лодки тотчас уложили на землю, и воины, усевшись в них, принялись «насухую» упражняться в гребле. У некоторых получалось неплохо, другие же то и дело сбивались с ритма, особенно когда поворачивали к гулявшему рядом Лопатину по три, а то и по четыре глазных стебля. В отличие от гэбэшника, им не грозило почти мгновенное окоченение в случае, если лодка перевернется и выбросит седоков в ледяную воду, бурлящую в Каньоне Йотун. С другой стороны, опять же в отличие от него, никто из самцов не умел плавать.

В том, что многие скармеры утонут при переправе, Лопатин не сомневался. Понимали это и Хогрэм с Фральком. Последний, видимо, понял раньше всех, потому что уже давно отобрал для своей лодки лучших гребцов. Не додумайся он сам, Лопатин посоветовал бы ему сделать это, поскольку в той же лодке предстояло плыть и ему. Когда дело касается спасения собственной шкуры, все разумные существа мыслят одинаково.

Рев потока доносился со стороны каньона с утра, но где-то на середине пути Лопатин так свыкся с ним, что перестал обращать на него внимание. Точно так же в Москве он игнорировал уличный шум. Но теперь, стоя неподалеку от ущелья, ему удалось различить в общем гуле зловещий скрежет льдин. Если лодка наткнется на одну из них, то и лучшие гребцы не спасут.

Мысль об этом только укрепилась, когда Лопатин осторожно глянул вниз с края каньона и сквозь кружащий над ним снег увидел здоровенные куски льда, несомые бурным потоком.

Лопатин поспешно отошел от края и поискал глазами Фралька. Тот в данный момент был всецело поглощен надзором за подготовкой к спуску лодок на воду. Бригады самцов начали работу над разравниванием и расширением тропы еще до начала наводнения, но даже сейчас она не была абсолютно гладкой и достаточно широкой. Крутой, и обледенелой, это да. Спуск лодок с воинами на воду представлялся Лопатину дельцем весьма нелегким. Впрочем, это забота Фралька, а не его.

Старший из старших проявил себя неплохим организатором. Самцы, тянущие лодки на веревках, сменяли друг друга с почти балетной точностью. Но самое главное — доставка лодок непосредственно к воде — было еще впереди.

Но и в выполнении этой задачи Фральк оказался на высоте. Больше ориентирующийся в электронике, чем в механике, Лопатин все же по достоинству оценил творческое решение старшего из старших: приблизившись к краю каньона, самцы-«тащилыцики» мигом превращались в «держальщиков», заходя сзади лодок и придерживая их, чтобы они не устремлялись вниз быстрее, чем требовалось.

Лопатин вытащил «никои» из чехла и быстро сделал несколько снимков. Он хотел взять с собой единственную на «Циолковском» видеокамеру, но Толмасов не разрешил. В общем-то, правильно сделал: дорогостоящая японская игрушка могла погибнуть при переправе или же на восточной стороне ущелья, где передряг будет достаточно.

Понаблюдав за спуском еще несколько минут, гэбэшник понял, что сравнение с балетом здесь, пожалуй, не совсем верно. Скорее, такая математическая слаженность напоминала о показательных выступлениях гимнастов-комсомольцев во время праздничных торжеств на Красной площади

— Олег Борисович, тебе пора бы уж и вниз спуститься, а не глазеть здесь без толку, — заметил Фральк, повизгивая от волнения.

Лопатин почувствовал, что краснеет, хотя к лицу то и дело липли хлопья снега.

— Ты прав, старший из старших. Прошу прощения, — сказал он и начал осторожно спускаться по склону, всякий раз тщательно прощупывая почву шипованными подошвами сапог, которые надел вместо валенок.

— Эй, осторожнее там! — орал на самцов Фральк, неутомимый и строгий, как милиционер-регулировщик на Калининском Проспекте. — Смотри не запутай веревки, ты, порождение артритного элока!

Спускаться становилось все труднее, и Лопатин впервые позавидовал минервитянам с их шестью ногами. Скармеры цеплялись когтями за крошечные трещины и, даже упав, успевали ухватиться за что-нибудь одной из шести рук.

Мимо, едва не задев гэбэшника, пронесся Фральк.

— Нет, идиоты! Не отпускайте веревки! Не отпускайте, — крикнул он, теперь уже обращаясь к самцам, добравшимся до конца тропы и собиравшимся спустить первую лодку на воду.

Слишком поздно. Лодка уже устремилась вниз по течению. Провинившиеся воины опасливо поглядывали на нее и на старшего из старших, который не замедлил обрушить на них поток проклятий. Лопатин тихонько рассмеялся. Он не понял и половины из того, что орал Фральк, но интонацию узнал сразу — так в армии сержант-старослужащий поливает матерщиной солдата-первогодка.

Спускаясь, гэбэшник поравнялся с самцом, шагавшим по крутой тропе неторопливо и твердо. Явно ветеран: шкура разукрашена бледными шрамами, копье и щит — старые и тусклые, а не блестящие, как у большинства скармеров.

— Именно я, Джуксал, учил этого мальчишку боевому искусству, — неожиданно обратился он к Лопатину. — Он даже говорит сейчас, как настоящий воин, верно?

— Да. Как воин-вождь.

— Именно я обучил его всему, — повторил Джуксал, хвастливый, как любой старый рубака. Когда Лопатин был моложе, то слышал массу разных историй о войне с фашистами от старика-соседа по лестничной площадке. Гэбэшнику чем-то нравился этот дед, любитель кефира и домино, но к россказням его он относился с профессиональным цинизмом — почти сплошь вранье.

Сейчас он вспомнил, как старик, побывавший под Сталинградом — о чем, кстати, свидетельствовала медаль, — делился с ним воспоминаниями об исторической битве: «Хреновей всего пришлось, когда немцы прижали нас к Волге… Из-за ледохода сидели без боеприпасов и провианта. Оно и понятно — как с другого берега доберешься? По льдинам не больно попрыгаешь».