От размышлений о вероломном соседе Реатура отвлек бегущий к нему самец. Боги, неужели опять что-то стряслось? Реатуру вдруг захотелось отвернуть свои глазные стебли от самца и представить, что его и не существует вовсе. Как ни печально, позволить себе такого он не мог.

— В чем дело, Апбаджур? — спросил хозяин владения, выпустив воздух из дыхательных пор.

— У нас неприятность, отец клана. Начали таять северные стены замка, — доложил Апбаджур.

Реатур снова вздохнул. Северная стена подтаивала каждое лето, а в жаркое лето — в такое, как нынешнее — расплывалась так, что наводила на мысль о катастрофе.

— Полагаю, пришло время раскидывать грязь, — сказал он. Хороший слой грязи на крыше и стенах защищал лед от солнечных лучей.

— Я тоже так подумал, отец клана, — ответил Апбаджур. Он был искусным гравировщиком по льду, неплохим литейщиком и хорошо разбирался в подобных делах. — Я только хотел получить твое позволение на то, чтобы отвлечь для этого самцов от полевых работ.

— Бери, сколько тебе надо, — позволил Реатур, изрыгая мысленные проклятья. Сначала подавай самцов для наблюдения за Ущельем Эрвис, потом посылай отряд на разборку с Дордалом, а теперь еще и замок надо укреплять. А между тем посевы будут страдать без должной прополки. Но, с другой стороны, от них и вовсе ничего не останется, если вторжение скармеров все же увенчается успехом или Дордаловы самцы повадятся совершать набеги… К тому же что за жизнь в замке с обваливающимися стенами?

С двух сторон к Реатуру неслись двое самцов.

— Отец клана, отец клана, элоки!.. — кричал один.

— Отец клана, носвер пробрался в… — голосил второй.

Теперь Реатуру захотелось не просто отвернуть свои глазные стебли от подданных, а втянуть их в голову и прикинуться пнем. Он так и поступил бы, если бы не знал, что Ондити и Веноц даже тогда не отвяжутся от него — будут скакать вокруг ни в чем не повинного пня и задавать ему дурацкие вопросы.

— По очереди, — сказал Реатур устало, и Ондити первым приблизился к нему. — Ну что там натворили эти проклятые, жалкие, глупые элоки на сей раз?

— Ты уверен, что следовало отфутболивать Толмасова так резко? — спросил Ирв, прослушав запись последнего разговора с «Циолковским».

— Да, уверен, мать твою! — свирепо гаркнул Брэгг. Если он матерился, значит, был настроен не только зло, но и совершенно серьезно. — Пока русские торчат на своей стороне чертовой ямы, не их собачье дело, чем мы занимаемся здесь. К тому же если они вообразят, что мы решили снабдить Реатуровых парней пистолетами, то серьезно задумаются над тем, чтобы удержать банду Хогрэма на месте.

— Или решат установить паритет. То есть дадут скармерам автоматы.

— Об этом я не подумал, — нахмурился Брэгг. — Нет, они не пойдут на такое. Толмасов не тупица. Неважно, что он думает о нас, но плясать под дудку аборигенов он точно не станет. По крайней мере, я на его месте не стал бы.

— Хотелось бы надеяться, — сказал Ирв. — Если мы начнем палить друг в друга здесь, это обернется очень крупной заварухой дома, на Земле. Ни наши «ястребы», ни советские «голуби» не устоят от соблазна хорошенько пощипать друг другу перышки.

— Точно, — Брэгг кивнул. — Я же говорю, Толмасов не тупица. Но и не наш дружок… А потому надо время от времени совать ему в клюв пилюлю. Да погорше, чтоб жизнь медом не казалась.

— Ладно, Эллиот, — несколько успокоившись, Ирв вернулся к работе. Брэгг был излишне резок, но по сути прав. С русскими надо держать ухо востро — доверяй, но проверяй.

Толмасов еще раз прослушал запись присланного с Земли сообщения и покачал головой. «Принимайте решение относительно продажи огнестрельного оружия минервитянам по своему усмотрению»… Кто бы мог подумать, что Москва окажется столь щедрой при рассмотрении такого серьезного вопроса?

— И каково же будет ваше решение, о государь? — скорчив жалостливую рожу, спросил Руставели.

— Будь я государем, перво-наперво наказал бы одного дерзкого подданного путем обрезания оному чрезмерно длинного языка, — парировал полковник и, как ни пытался, не смог удержаться от улыбки. Сердиться на вечного приколиста Шоту смысла не имело: себе дороже. — А если серьезно, то решение я уже принял — извиниться перед Фральком за то, что мои хозяева владения не позволили мне продать скармерам автоматы.

Руставели зааплодировал, не снимая перчаток.

— Браво, товарищ полковник, отличное решение.

— Да, — согласилась Катя, поднимая голову от микроскопа.

Лопатин только молча повел своими широченными плечами. Толмасов догадывался, что принятым решением гэбэшник недоволен, но оспорить его не посмеет. Чего у него было не отнять, так это дисциплины. Лопатин повиновался командиру беспрекословно, с армейской аккуратностью.

«Да будь ты хоть трижды недоволен», — подумал полковник, выходя из палатки на поиски Фралька. Искать того долго ему не пришлось.

Выслушивая объяснения человека, старший из старших медленно, но неуклонно желтел. Толмасов знал, что аборигены желтеют только тогда, когда ссорятся между собой, но никогда не позволяют себе этого в общении с пришельцами. Если даже хитрый и дипломатичный Фральк не мог скрыть сейчас своей ярости, значит, дело принимало дурной оборот.

— Твои хозяева владения не понимают, что нам нужны автоматы, — сказал старший из старших. — Твои хозяева владения далеко. Ты — здесь. Продай нам автомат, и успех, которого мы добьемся с его помощью, проплывет над приказами твоих хозяев подобно льду по воде.

— Извини, — Толмасов развел руками. — Хотя мои хозяева владения и далеко, я не могу не подчиняться им, так же как ты не можешь не подчиняться Хогрэму.

— Не можешь? — переспросил Фральк, ужасно похожий сейчас на огромный банан, правда снабженный множеством не свойственных тропическому фрукту отростков. — Я думаю, вернее сказать, не хочешь…

«Бойся банана, когда он свиреп», — ни с того ни с сего подумал Толмасов и мотнул головой — надо поменьше общаться с Руставели и слушать его дурацкие шуточки.

Этот чертов Фральк его все-таки раскусил. Толмасову не хотелось лгать минервитянину, но пришлось.

— Что сделает с тобой Хогрэм, если узнает, что ты ослушался и не выполнил его волю? То-то. А мои хозяева владения накажут меня за неповиновение, когда я вернусь домой.

— Это твое последнее слово? — спросил старший из старших.

— Сожалею, но да.

— Тебе придется сожалеть еще больше. — Будь Фральк человеком, он развернулся бы на каблуках и потопал бы прочь. Старший из старших человеком не был, но, уходя, отвернул от Толмасова все свои глазные стебли, что тоже смотрелось не слабо.

Полковник рассеянно гулял по окрестностям города Хогрэма, пока не забрел на одну из многочисленных торговых площадок. Если бы он закрыл глаза и просто вслушался бы в многоголосый шум вокруг, то без труда смог бы представить себя стоящим посреди смоленского колхозного рынка, где приезжие селянки и городские домохозяйки вовсю торгуются из-за картошки, моркови, яблок… Тонкие голоса аборигенов лишь усиливали сходство.

Двое самцов возникли у Толмасова по бокам и мягко оттеснили его в сторону. Один держал в руке копье, другой — топор советского производства.

— Пожалуйста, возвращайся в свой дом из ткани, человек, — сказал самец с копьем. Слово «пожалуйста» звучало в этом приказе явно лишним.

— Почему? — спросил Толмасов, но осекся, больше чем уверенный, что оба воина были в русском явно «не бум-бум», а потому добавил на минервитянском: — Много раз я, человеки, подобные мне, приходить сюда. Мы не делать вреда, не беспокоить самцы Хогрэма. Почему я не смотреть сейчас?

— Потому что Фральк приказал, от имени Хогрэма, — ответил самец, выставляя вперед копье. — Немедленно возвращайся в свой дом из ткани.

— Я уходить, — согласился полковник. Вот тебе и банан! Банан не банан, а фрукт еще тот. Времени зря не теряет. Хоть и по-мелкому, но мстит.