Самец по имени Катерина поворочал головой из стороны в сторону — жест до смешного нелепый, означающий «нет».

— Шота, я — здесь, — сказал Катерина. — Валерий, Сергей… — чужак запнулся, подыскивая нужное слово, — уходить.

— Уходить, смотреть, делать картинки, — подтвердил Шота.

— Да, — сказал Фральк на языке чужаков, показывая, что он их понял.

Шота что-то проговорил, но так быстро и сложно, что Фральк не смог уловить смысл. При общении с этим чужаком старший из старших всегда слегка нервничал, то ли памятуя о той первой встрече, когда он, как трусливый омало, испугался делателя картинок, то ли из-за того, что Шота частенько издавал неприятные лающие звуки, служившие пришельцам эквивалентом смеха.

Он и сейчас лаял, поглаживая участок тела Катерины пониже передней части головы, между руками. Катерина сбросил с себя чужую руку; его внутренняя кожа, обычно розовая, приобрела густо-красный оттенок. Изменение цвета и явно враждебный жест заставили Фралька предположить, что Катерина и Шота ссорятся.

Но тут Шота произнес еще одну фразу, после которой залаяли оба чужака. Катерина повернул свою голову к Фральку — так один скармер повернул бы глазной стебель к другому, желая обратиться к нему.

— Ты… э… что хотеть? — спросил Катерина.

Фральк показал делатель света и несколько раз щелкнул маленькой штучкой на нем.

— Нет света, — сказал он. — Наверное, умерла. Ты можешь оживить ее, чтобы она снова делала свет?

— Дай мне, — сказал Шота, и Фральк сунул лампу ему в руку, на которой заметил два лишних пальца. Это, по его мнению, не компенсировало недостатка рук.

Шота встряхнул делатель света. Фральк делал то же самое, когда пытался заставить его работать.

— Нет, — сказал Шота, обнажая белые жвалы во рту. — Не мертва и не…

— Не сломана? — догадался Фральк. — Если не сломана, то почему она остается темной?

Шота сказал что-то Катерине, а затем перевернул лампу таким образом, что загорающаяся ее часть оказалась внизу. Он крутанул лампу в руках, и она, к удивлению Фралька, распалась на две части.

Фральк вытянул глазной стебель, чтобы получше видеть, что делает Шота. Чужак, похоже, пытался извлечь внутренности лампы, но у него это плохо получалось. Что-то пробормотав, он положил лампу на землю и стянул со своих рук внешнюю кожу.

— Бр-р-р, — повторил он загадочное слово, поднял лампу и быстро вынул из нее два цилиндрика. Фральк заметил, что под внешней кожей на пальцах пришельца имелись когти, правда, очень маленькие и тупые.

Катерина исчез в глубине палатки и, вернувшись, передал Шоте пару цилиндриков, идентичных тем, которые были вынуты из лампы.

Шота вложил в нее новые цилиндрики, натянул на руки внешнюю кожу и соединил две части лампы в одно целое. Затем он щелкнул маленькой штучкой, и лампа загорелась. Шота подал ее Фральку.

— Спасибо, — поблагодарил старший из старших. Теперь конфликт с Маунтенком был улажен.

Шота поднял валявшиеся на земле цилиндрики.

— Эти мертвые, — сказал он. — Пользоваться долго, они умирать, не давать… — чужак не смог договорить, но Фральк уловил суть. Свет, вернее какое-то его ограниченное количество, содержался в маленьких цилиндрах. Маунтенк жег лампу четыре ночи напролет, не давая ей отдыхать, и поэтому свет в цилиндриках кончился очень быстро.

— Они все так делают? — в ужасе спросил Фральк. Луч света от лампы попал ему в один из глаз, и он торопливо погасил ее — зачем попусту тратить драгоценный свет в дневное время?

— Все, — подтвердил Шота.

Фральк вновь почувствовал себя подвешенным над бездной, как тогда, на мосту, когда он возвращался из владений Омало.

— Надеюсь, у тебя есть еще такие?

Лающий смех чужака приобрел какой-то другой оттенок, не слышанный Фральком прежде. Какой-то зловещий, что ли…

— Есть, — ответил Шота. — Что ты дашь за них?

«Неудивительно, что он действует мне на нервы», — подумал Фральк, начиная торговаться. В лишенных стеблей глазах пришельца застыла твердая решимость не продешевить. «Своего не упустит», — уважительно отметил старший из старших. Более высокой похвалы он не знал.

— Неприятная картина, — прокомментировал Брэгг, заглядывая через плечо Сары, которая просматривала только что проявленные фотографии трупа Байал.

— Мягко сказано, — буркнула Сара, ожидавшая, что снимки произведут на командира более сильное впечатление.

— Стало быть, именно такой ценой появляются на свет новые минервитяне? — спросил Брэгг и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Похоже, понятие «акушерство» здешним жителям незнакомо.

— Какое там… — горько вздохнула Сара, и тут ее беспомощная, с трудом сдерживаемая ярость выплеснулась наружу. — Какое, к дьяволу, акушерство! Они и в мыслях не держат, что роженице нужно оказывать помощь. Видишь вот эти жуткие раны? — ее палец запорхал над фотографиями, сначала над одной, потом над другой.

— Ну, — кивнул Брэгг.

— В этих местах каждый детеныш прикреплен к самке большим кровеносным сосудом. Когда плоды созревают и наступает пора разрешения от бремени, кожа над детенышами разрывается, они отсоединяются от матери, и она истекает кровью до смерти. Весь пол кровищей залило… — Сара несколько раз мыла свои сапоги, но пятна засохшей крови Байал все еще оставались в углублениях рифленых подошв.

— Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы предотвратить такой исход родов? — Брэгг задал вопрос таким тоном, будто догадался о намерении, в котором Сара только что призналась самой себе. Проницательность командира даже испугала ее, и она неуверенно ответила:

— Я не знаю… Сомневаюсь… Я хотела бы, но еще не знаю, как.

— Но ведь ты не прочь попробовать, не так ли? Она вскинула голову и посмотрела Брэггу прямо в глаза.

— С чего ты взял?

— С того, как ты об этом говоришь, — морщинки в уголках его глаз лукаво изогнулись, но сами глаза оставались серьезными и смотрели уверенно. «Как у снайпера», — почему-то подумала Сара. Она осознала себя мишенью, и ей это не понравилось — В твоем голосе слышатся нотки летчика-испытателя, который собирается освоить новую машину. И он знает, что освоит ее, — спокойно добавил Брэгг.

— Может быть, — рассмеялась Сара — Но я не уверена не только в том, что эта машина взлетит, но и в том, следует ли ей летать вообще.

— А почему бы ей не летать? — спросил Брэгг без тени улыбки.

— Потому, что мне кажется… — По ряду причин Саре не хотелось развивать свою мысль, но она все же решила высказаться. — Похоже, что минервитянки самим ходом витков эволюции подготовлены к тому, чтобы родить один раз и умереть. Пэт пытается выяснить, существует ли такой порядок вещей у животных А я думаю, что самки приносят потомство молодыми, очень молодыми — ни одна из них не достигает возраста зрелого самца.

Брэгг поджал губы.

— Да, думаю, минервитянским мужчинам не грозят проблемы с движением феминизма.

— Это не смешно, Эллиот, — воскликнула Сара.

— Я и не говорю, что это смешно. Так что ты предлагаешь?

— Да не знаю я, — Сара устало вздохнула. — Предположим, мне удастся спасти нескольких самок, пока мы здесь. И что потом? Они снова забеременеют и умрут? И еще, если они выживут после первых родов, как отнесутся самцы к появлению взрослых самок? Не думаю, что подобный вопрос когда-либо возникал здесь.

— Это большая ответственность — переворачивать весь их общественный строй вверх дном, — заметил Брэгг — А ведь именно к этому могут привести такие действия. Твое ли это дело?

— Я понимаю, — сокрушенно ответила Сара. — Но разве мое это дело — смотреть, как люди, ну, во всяком случае, разумные существа, умирают преждевременно? И умирают таким вот образом?

Как бы в подтверждение слов Сары из проявочного аппарата выползло новое фото — еще одно немое свидетельство ужаса.

— Может быть, твое дело — просто наблюдать и запоминать. Минервитяне — не люди… А даже если и люди, то не такие, как мы, — поправил себя командир, прежде чем Сара успела возразить. — Думаю, следует предоставить здешний народ самому себе; пусть идут в ад — или в рай — своим собственным путем.