Покрасневшая Катя пробормотала что-то в ответ, а Толмасов чертыхнулся про себя. Где этот горец успел научиться трепаться как заправский менестрель из средневековья? И ведь получается у него это совсем неплохо, почти не напыщенно…

Полковник обулся в доходящие до икр валенки и сунул руки в рукава стеганой телогрейки. Остальные члены экипажа, за исключением Лопатина и Ворошилова, тоже принялись натягивать на себя теплые свитера и фуфайки.

Помимо зимней одежды и прозаического утепленного нижнего белья в шкафу висело шесть длинных собольих шуб на случай лютых морозов. Брюсов любовно погладил одну из них.

— Вот уж здесь американцам нас не перещеголять.

— Не только в этом, — ответил Лопатин и открыл стоявший в углу большой металлический ящик. Изнутри тускло сверкнули пластиковые коричневые магазины с патронами.

Первый автомат он протянул командиру, и тот с готовностью принял его. Мелкокалиберный высокоскоростной АК-74 отличался от старого доброго АК-47-го, к которому Толмасов привык на учебных стрельбищах, ну да ничего. «Калашников» есть «Калашников»: в случае чего надежнее друга не сыскать.

— Подождем аборигенов на месте или пойдем их поищем? — осведомился Руставели, когда все, кроме Лопатина и Ворошилова, встали у входа в воздушный шлюз. Согласно инструкции, на борту всегда надлежит оставаться двум членам экипажа. В данном случае — Ворошилов, способный управлять кораблем, и Лопатин, в качестве второго пилота.

Толмасов и Брюсов, плечом к плечу, первыми прошли сквозь воздушный шлюз. Выбравшись на левое крыло «Циолковского», полковник воззрился на чуждый мир. Вид отсюда открывался более развернутый, чем из большого иллюминатора, но ничего нового Толмасов не увидел — та же унылая бесплодная местность. И все же он испытал трепет, тот, который испытывал подростком, когда Базз Олдрин первым ступил на поверхность Луны. Что ж, сегодня Олдрин наверняка завидовал ему.

Внешняя дверь корабля снова открылась, и наружу выбрались Катя и Руставели со свернутой в бухту цепной лестницей. Грузин зябко повел плечами и поднял воротник телогрейки. Толмасов спрятал улыбку.

Закрепив свободный конец лестницы в зажимах на краю крыла, биолог сбросил бухту вниз. Лестница размоталась, и другой ее конец с металлическим стуком ударился об мерзлую почву. Руставели подмигнул командиру.

— Полагаю, вы бы пристрелили меня, попытайся я спуститься раньше вас?

— Пальнул бы, но аккуратно. Все жизненно важные органы остались бы в целостности и сохранности, — ухмыльнулся Толмасов.

Хохотнув, Руставели церемонно поклонился и, шагнув в сторону, сделал широкий приглашающий жест, свойственный лакеям из советских кинокомедий про дореволюционную Россию.

— Прошу вас, товарищ полковник.

Перекинув автомат через плечо, Толмасов начал спускаться вниз. Он был доволен собой. Доволен тем, что сумел не вспылить в ответ на дерзкое предположение Шоты относительно того, кто первый вступит на Минерву. «Вот черт, а ведь мог бы не удержаться и выстрелить», — подумал полковник, вспомнив, как крепко сжали его руки автомат полминуты назад.

Ощутив под ногами твердую почву, Толмасов отпустил лестницу и, сделав несколько шагов, посмотрел на небо, по которому плыли рваные облака. Нигде на Земле не видел он неба такого зеленовато-голубого оттенка. Да и Солнце выглядело здесь слишком маленьким.

Позади лязгнула лестница, и на поверхность Минервы ступила Катя Захарова. Сделав пару тяжелых, неуверенных шагов, она остановилась и оглянулась на свои следы.

— Первые следы человека на теле нового мира, — пробормотала она с долей патетики в голосе.

— Да, момент, безусловно, исторический. Вот только вопрос, какие следы оставит сей мир на наших телах, — добавил Руставели, спустившийся вслед за Катей.

Толмасов готов был держать пари, что если бы Брюсов попытался опередить темпераментного грузина, то, скорее всего, «прибыл» бы на поверхность Минервы головой вперед.

Лингвист присоединился к ним секунды три спустя. Он выглядел не слишком уверенно. Поймав на себе взгляд Толмасова, Брюсов смущенно улыбнулся:

— От меня здесь мало толку. По крайней мере, до тех пор, пока мы не встретимся с минервитянами.

К удивлению полковника, Руставели не поспешил воспользоваться возможностью лишний раз подтрунить над лингвистом.

— Думаю, вам недолго придется ждать, Валерий Александрович, — тихо сказал биолог и указал пальцем куда-то влево.

Толмасов проследил за его взглядом.

Из-за огромного валуна вышел абориген и медленно двинулся к людям. «Хорошо, что мы не задавили его своими шасси, — машинально подумал полковник. — Вот чертяка, такой же, как на фотографии. В точности».

— Теперь здесь от МЕНЯ мало толку, Валерий Александрович, — хриплым от волнения голосом обратился он к Брюсову. — Сейчас вам все карты в руки. И вам, Шота Михайлович. Приступайте.

— Одну минуту, — спокойно сказал грузин, легким, по-армейски отработанным движением сняв с плеча «Калашникова», положил его на землю и только после этого шагнул навстречу минервитянину. Чуть помедлив, Брюсов тоже избавился от автомата.

Толмасов инстинктивно сделал несколько шагов в сторону, так, чтобы его товарищи не оказались заслоном между ним и минервитянином, если ему все же придется пустить в ход оружие. Краем глаза он заметил, что Катя поступила точно так же. «Молодец, прекрасно усвоила уроки по боевой подготовке», — отметил полковник и одобрительно кивнул ей.

Вытянув перед собой руки ладонями вверх, Брюсов и Руставели остановились метрах в двух от минервитянина. Существо смотрело на них двумя парами глаз, тогда как оставшаяся пара будто отказывалась задерживать свой взгляд на любом объекте, даже на «Циолковском», более чем на две-три секунды. Толмасову вдруг пришел в голову дурацкий вопрос: интересно, как этот парнишка умудряется не запутывать свои стебли в узлы?

Между тем Брюсов приступил к осуществлению первого контакта. Он указал на себя.

— Валерий. — Затем указал на Руставели. — Шота. — Потом направил палец на минервитянина и стал ждать ответа. «И для этого, — усмехнулся Толмасов, — нам нужен был лингвист?»

Однако незамысловатый прием Брюсова сработал.

Абориген указал на себя сразу тремя руками и сказал:

— Фральк.

При звуках его мягкого контральто полковник страшно удивился. Существо, выше его, Толмасова, ростом, да еще обладавшее такой, мягко говоря, странной наружностью, просто не должно было говорить женским голосом. Да еще таким приятным и даже эротичным.

«Привыкай к сюрпризам, — сказал он себе. — Ожидай их ежесекундно. В конце концов, просто напоминай себе, что находишься в мире, совершенно отличном от твоего».

А Брюсов уже вовсю разговаривал с минервитянином, пытаясь вычленить из его речи существительные. «Магнитофон-то не забыл включить, Валерик?» — подумал Толмасов и усмехнулся. Аппарат у экспедиции был такой же, как у американцев, — японская «сонька».

Руставели осторожно обошел вокруг Фралька, подыскивая удобную точку, чтобы сфотографировать его — или ее? — и Брюсова. Но когда он вынул из кармана фотокамеру — тоже японскую, как и у американцев, — минервитянин резво отпрыгнул подальше от Брюсова. Тело его мгновенно укоротилось, раздавшись вширь так, что руки коснулись земли. Секунду спустя абориген снова вытянулся. Теперь он сжимал в трех руках по камню.

— Замрите, — крикнула Катя, заставив вздрогнуть и Толмасова, и минервитянина. Пара глазных стеблей Фралька резко повернулась в ее сторону. Абориген не торопился пускать камни в ход, но и выкидывать их не собирался.

Глядя на Катю, Фральк в то же время не спускал третьего глаза с Брюсова, четвертого — с Руставели, а остальными двумя продолжал наблюдать за Толмасовым и «Циолковским». Похоже, для минервитянина просто не существовало понятий «позади», «впереди», «слева», «справа» — он способен был видеть сразу во всех направлениях. Еще бы, шесть глаз! Причем оснащенных гибкими подвижными стеблями. Но тогда как он выбирает, в каком направлении двигаться?