– Стариков среди военных нет. Только на генеральском уровне. Нас на пенсию выгоняют в сорок пять лет, – я старательно расправляю плечи, демонстрируя здоровье и силу.

Но ценится ли это среди ученых?

– Что же вы после этого делаете?

– Пишем мемуары, – по правде говоря, о пенсии не думается. До нее еще дожить надо.

Девушка улыбается. Улыбка у нее очаровательна, и на душе от нее становится непривычно тепло.

– И как вы их назовете?

– «Воспоминания носильщика», – я чуть приподнимаю чемодан.

Смех у моей спутницы звучит над пустыней, и ушедший вперед академик невольно оглядывается, а затем с легкой укоризной качает головой.

– Разрешите хоть узнать, как вас зовут. В противном случае, что я буду писать в мемуарах?

– Дарья.

– Очень приятно. Меня – Андрей.

Переобуться я не успел, и потому воздерживаюсь от попытки щелкнуть несуществующими каблуками.

Даша с интересом косится на мой погон, пытаясь определить звание, но в воинских делах она явно не сильна. Да и погоны лишены просветов, и напоминают солдатские. Еще по нашу сторону Врат началось полное обезличивание, дабы враг не мог сказать, кто перед ним? Вдруг неведомый снайпер слепой и тупой, и не отличит более старшего по возрасту офицера от молоденького солдата? Разве что, три звездочки говорят о моем чине, только многие ли женщины с ходу скажут, что они обозначают?

– Конечно, понимаю: любопытство грех, но какой наукой вы занимаетесь? – мне в самом деле интересно, кого из ученых прислали в наши края.

– Я филолог. Буду изучать здешний язык.

По правде говоря, до сих пор понятия не имею, на каких наречиях разговаривают местные жители. Но кто-то же договаривался с ними, следовательно, кто-то должен понимать и разговаривать на местной речи.

– Тут все филологи?

– Нет. В основном физики и всякие инженеры.

Из дальнейших фраз уясняю, что впервые неведомый язык, вернее – несколько языков стал расшифровываться на какой-то лингвистической кафедре еще года три или четыре назад, и моя знакомая, имевшая склонность к подобным делам, довольно быстро была подключена к этому делу, и даже в аспирантуре писала какую-то работу по таинственным диалектам.

– Основа языка похожа на праиндоевропейскую. Конечно, палатализации многое изменили, но в общей системе разобраться возможно, – вдохновенно вещает Даша, а потом до нее доходит, кому она это все говорит. – Ой, извините. Вам, наверное, это неинтересно.

– Военные люди не разбираются в языках, – улыбаюсь я и выдаю. – Ху расти, джю расти, бахай расти, чету расти? В смысле, как здоровье, как дела, как семья?

Даша пораженно смотрит на меня, после чего тихо спрашивает:

– На каком?..

– На фарси. Точнее, на дари, – с оттенком небрежности отвечаю я.

Собственно, эта фраза включает чуть ли не половину моего словарного запаса, и порядок перевода звучит довольно примерно. Как-то старательно заучивал, и вот, пригодилось не только в общении с приданными сорбосами. Те, надо отдать им должное, довольно прилично владели русским языком. Тут же моя краткая речь производит впечатление, и отношение ко мне, надеюсь, несколько меняется. Во всяком случае, девушка не будет относиться к офицерам исключительно как к солдафонам, не знающим ничего, кроме Устава.

Мимо нас, отчаянно пыля, вторым рейсом проходят нагруженные машины, и из кабины одной из них мне многозначительно машет рукой Колокольцев.

– Тут всегда так? – Даша невольно морщится.

– Не знаю, – вынужден признаться я. – Нас тоже перебросили сюда совсем недавно. Должен же кто-то охранять вас.

Я уже успел узнать – в отличие от нас, ученых берегли, насколько их вообще возможно беречь в южных странах. Весь путь до Врат был проделан по воздуху – где самолетом, а последние участки – вертушками. Конечно, вертолеты тоже имеют подлое свойство падать, нарвавшись на огонь ДШК, или «стингер», но лететь все же безопасней, чем ехать по напичканным минами дорогам, да еще с постоянным риском попасть в засаду.

Дорога, к сожалению, оказывается короткой. Модули ученых уже перед нами, и рядом свалены чемоданы вперемежку с ящиками.

– Даже не ведаю, куда вас пригласить. По идее, скоро заработает клуб. Танцев у нас не бывает, не друг с другом же танцевать, особого выбора в фильмах не обещаю, но, надеюсь, вы не откажетесь сходить со мной на какую-нибудь картину?

– Не откажусь, – улыбается Даша.

У модулей царит суета. Кто-то распределяет, кому и с кем жить в модулях, кто-то командует, куда распределять ящики, кто-то с восторгом извещает остальных, что тут есть даже банька, и осталось ее лишь растопить. Впрочем, в отличие от наших, в ученом городке имеются даже душевые. Отдельно для мужчин и отдельно для женщин.

Отсюда видно, как с противоположной стороны в лагерь втягивается очередная колонна. Мы продолжаем обживаться здесь, запасая все и на все случаи жизни.

Академик подходит к Соболеву, умытый, несколько даже посвежевший.

– Идемте к вашему командованию. Надо решить все вопросы.

Соболев кивает мне. Солдаты уже оказали здесь всю необходимую помощь, и делать здесь нам, к сожалению, больше нечего. Колокольцев отдает команду, и бойцы лезут в кузова машин. Лейтенант бросает на меня взгляд, но я киваю на начальство, мол, деваться некуда, и взвод уезжает без меня.

Даша выходит из модуля вместе с тремя женщинами.

– Вы не возражаете, если я вечером зайду в гости? – спрашиваю я.

– Заходите, – особой теплоты в тоне девушки нет, но черт их разберет! Главное – приглашение получено.

Я пытаюсь щелкнуть каблуками, проклинаю про себя кроссовки, и торопливо иду догонять майора.

Если бы все, что мы планируем, было бы легко выполнимо!

– Умеешь, – Бхан с уважением покачал головой, наблюдая за выверенными точными движениями Бореса.

Тот сидел у переносного пульта. Вокруг круговым обзором повисла голограмма, передаваемая леталкой, единственной, которую удалось запустить. Остальные были безнадежно испорчены. Пальцы Бореса шевелились над сенсором, и картинка то проносилась словно под ногами столпившихся главарей, то едва не останавливалась, когда требовалось повнимательнее рассмотреть какой-нибудь участок.

Все было видно, как на ладони, и без проблем можно было наметить дальнейшие варианты пути. Безлюдные дороги, участки джунглей, безжизненные проплешины, частенько встречавшиеся на Благодатных Землях, как, впрочем, и за их пределами, невысокие горы, – только выбирай, где лучше и безопаснее пройти к намечаемым целям.

Линия излучателей была выведена из строя на огромном протяжении, и весть об этом была послана всем, кто желал бы принять участие в Отомщении. Им даже были указаны места, где специально оставленные люди за умеренную плату передадут оружие из числа захваченного на разгромленной заставе. Там с давних времен был огромный склад, которым сами элостяне воспользоваться не успели. А уж мин перед ставшей неопасной преградой каждый в состоянии набрать сам.

Конечно наиболее грозное, по словам Бореса, оружие в полном объеме быть использованным не могло. Стоявшая на винтовке «Скорпион» хитроумная автоматика производила выстрел сама в тот момент, когда враг оказывался в прицеле, но врагом являлся каждый, кто не имел встроенного маячка, то есть, в данном случае – как раз свой. Потому главный специалист по хитрым штучкам, которым был Борес, отключил электронику, превратив оружие во вполне заурядное, обычное, хотя все равно весьма толковое средство для умерщвления людей. Но – сойдет и так. Зато в числе захваченных ракетометов попались даже для стрельбы по воздушным целям, а уж обычных и подавно

Гораздо большую досаду у бывшего жителя Благодатных Земель вызывал тот факт, что имплантированные в каждого элостянина маячки в большинстве своем редко переживали хозяина, и сколько не надрезали кожу у убитых, работать каким-то неведомым образом продолжала лишь пара штук. А жаль…