— Вы должны подъехать прямо к сторожке, — объяснил ей Воган, — Шатедо уже дал сторожу взятку. Сторож убежден, что вы… — он замялся и кашлянул, — …вы деревенская девушка, которая пробудет внутри около часа.

Несмотря на холод и опасность, улыбка Мелиор Мэри засветилась в темноте.

— А этот Шатедо, мой предполагаемый любовник, внешне соответствует тому, что он должен делать? Он способен тайно встречаться с женщиной? Подозрений не возникнет?

Воган засмеялся.

— Боже упаси, конечно, нет! Такого распутника свет еще не видывал! Никому никогда и в голову не придет, что он может принимать у себя два раза одну и ту же девчонку. Вы уж простите меня, дорогая моя.

— Надеюсь, что он сразу же отведет меня к принцессе!

Воган снова засмеялся. Короткий разговор с Мелиор Мэри перерастал в нечто большее. Несмотря на разницу в их возрасте, он знал, что ради этой женщины мог бы оставить свое положение скитающегося шпиона и обосноваться в Риме на службе у короля Джеймса, если бы она стала наградой за такой шаг.

Она ехала рядом с ним на своей черной лошади, и капитан, приобняв ее за талию, сказал:

— Ах вы, маленькая бесстыдница! Если у вас возникнут с ним проблемы, хорошенько надавайте ему по заднице и напомните, что у дела всегда есть преимущества над удовольствием.

Мелиор Мэри улыбнулась ему из-под заснеженного капюшона и подумала, что капитан Воган самый очаровательный мужчина на земле. И чуть позже, в одиночестве преодолевая короткое расстояние между чащей, откуда он, спрятавшись, наблюдал за нею, и сторожкой, она жалела, что его нет рядом.

— Дженнетон?

Слово было произнесено шепотом, но девушка все равно вздрогнула — человек в черном неожиданно выступил из мрака и взял под уздцы ее лошадь.

— Нет, это не Дженнетон. Вместо нее приехала я.

Мужчина колебался, разглядывая ее, и Мелиор.

Мэри поправила капюшон.

— Вы Шатедо? — спросила она.

В ответ человек удивленно воскликнул:

— Черт меня подери! Глазам своим не верю!

— Так уж случилось. Она убежала, а я оказалась единственной достаточно молодой девушкой, которая смогла ее заменить.

Он приглушенно рассмеялся и продолжил:

— Может быть, вы и молоды, мисс, но ведь у вас седые волосы!

Он никак не мог узнать об этом — лисий мех полностью закрывал ее голову.

— Кто вы? — подозрительно спросила она.

— Тот, чья одежда станет к чертям промокшей, если он еще постоит на этом ужасном ветру со снегом!

Она не могла ошибиться, голос был знаком ей. Мужчина поднял лицо, луна осветила его, и взгляд Мелиор Мэри встретился со взглядом Джозефа Гейджа.

Над заледенелым и заснеженным замком Саттон светила та же луна. Ее лучи, проходя через окна Большой Залы, разноцветными зайчиками играли на каменном полу. Ни одно живое существо не шевелилось в округе, но вдруг в этот предрассветный час Елизавета и Джон проснулись и насторожились, пытаясь расслышать побеспокоивший их звук. Странный звук, очень тихий — невозможно было даже предположить, что это было и откуда он исходил, — но довольно настойчивый и пугающий.

Джон моментально вспомнил о привидении, которое пять лет назад преследовало Мелиор Мэри, и спустил ноги с кровати.

— Что за шум? — испуганно спросила Елизавета из темноты.

— Не знаю.

— Кажется, будто кто-то постукивает тростью.

— Пойду посмотрю.

Но Елизавета не пустила мужа одного, и они вместе вышли из спальни, пересекли Большую Залу и направились к Длинной Галерее, поднявшись по восточной лестнице.

Несмотря на горячее желание Джона восстановить галерею, она все еще была разрушена и находилась почти в таком же состоянии, как сразу же после пожара, частично истребившего ее во времена правления королевы Елизаветы. Иногда галерея как-то странно светилась, и слуги утверждали, что там оживает жестокое пламя, хотя сейчас это были просто первые лучи рассвета. Необычайное ощущение усиливалось тем, что из-за загородки, закрывающей наиболее разрушенный участок, доносились странные звуки — какое-то постукивание, словно ребенок ударяет палкой по стене, и одновременно слышалось, будто человек мурлычет какую-то мелодию. А затем звук прошел через перегородку, и, хотя ничего не было видно, палка прогрохотала вдоль стены прямо перед ними. Елизавета побледнела и прижалась к Джону.

— Это шут? — прошептала она, потому что все хорошо знали историю о шуте, чьим единственным предназначением было преследовать их семью.

— Думаю, да. Но я никогда не слышал о нем ничего подобного.

Странный, какой-то мертвый голос, напоминающий шуршание сухих листьев, проследовал от них в ту часть галереи, где обычно располагались музыканты. И Елизавета увидела его — всего на мгновение, — но даже тогда она не была вполне уверена, что это не игра воображения. Он проворно скакал по кругу, повернувшись к ним спиной, и то и дело склонял голову то вправо, то влево, постукивая своей шутовской палочкой со смешным наконечником в виде колокольчика так весело, как будто был маленьким мальчиком, у которого отменили уроки.

— Джон, посмотрите!

Но шут уже исчез, и стук внезапно затих.

— Вы что-нибудь видели?

— Он был счастлив, Джон! Он был счастлив! Должно произойти что-то очень важное.

И Джон, знавший наверняка, что его дочь убежала с Мэтью Бенистером, чтобы освободить невесту короля Джеймса, тряхнул головой и громко расхохотался.

— Но вы же еще совсем девочка! — воскликнула Мелиор Мэри.

Она вовсе не хотела быть бестактной с принцессой крови, но, войдя в жалкую келью, увидела необыкновенно энергичное и подвижное существо, так не соответствующее ее понятиям о королевской особе, что сдержаться было просто невозможно.

Клементина весело рассмеялась. Принцесса была удивительно хороша — каштановые кудри обрамляли нежное личико, на котором светились огромные глаза, похожие на два темных солнца. Ей было не больше семнадцати, но из-за миниатюрной фигуры и довольно мелких черт лица она выглядела гораздо моложе.

— Я так счастлива вас видеть! — прошептала Клементина. — Мы с вами поменяемся одеждой. Разве не так? А мама нам поможет.

Если бы обеих принцесс заключили в тюрьму, то ни малейшей надежды вызволить их оттуда не было бы, но австрийское правительство не могло позволить себе такую неучтивость, и женщин поместили в неудобные, но сообщающиеся комнаты в уединенном монастыре на окраине Инсбрука. Джозеф прошипел из коридора:

— Тише, умоляю всех троих! Если кто-то случайно пройдет здесь — мы пропали.

Собиески-старшая кивнула. Она была очень серьезной женщиной и не обладала жизненной энергией дочери, хотя в их внешности было много общего, например сверкающие глаза. Она остановила взгляд на Мелиор Мэри и сделала ей знак раздеться, но, когда девушка откинула меховой капюшон, глаза принцессы неодобрительно расширились. Серебристые волосы Мелиор Мэри были так не похожи на волосы дочери, что затея с переодеванием показалась ей совершенно невозможной.

— Мистер Гейдж, — тихо произнесла она.

Джозеф заглянул в комнату и, увидев изменившееся лицо матери принцессы, немедленно вошел.

— Да, ваше высочество?

— Эта девушка не подходит. Посмотрите на ее волосы! У них совсем не тот цвет.

Помрачнев, Джозеф, сказал:

— Ваше высочество, она единственная, кто нашел в себе смелость выполнить это задание. Другая отказалась из-за страха за последствия. Моя племянница наденет парик, и подмена, с Божьей помощью, останется незамеченной, пока принцесса не покинет австрийскую землю.

— Против нас будут предприняты какие-нибудь репрессии? Я не малодушна, сэр, но хотелось бы знать, что станет с теми, кто останется здесь.

— Вас сразу же отпустят, мадам. Они не имеют права держать вас взаперти, раз уж ваша дочь на свободе. А нам с Мелиор Мэри предстоит хлебнуть тюремной жизни.

— О, все это так ужасно, — вздохнула старшая принцесса и всплеснула руками. Она была очень беспокойна по натуре — менее подходящего человека, с которым, возможно, придется делить тяготы тюремного заключения, найти было трудно.